Разведчики

Яковлев Василий Павлович

— Утром пришлось слышать один разговор… — Петр не договорил.

Над головами с шипеньем и свистом пронесся снаряд, и тотчас же позади тяжело ухнуло. Потом опять шипенье и опять ухнуло.

— Вот гады, снова садить начали… — зло проговорил Петр. — Ну, мне надо идти.

Так и не сказал Петр, откуда узнал о новом назначении лейтенанта Румянцева.

Начинался обычный фронтовой день. Немцы методично обстреливали боевые позиции. Потом пошли в атаку. Одна атака захлебнулась, другая.

В промежутке между второй и третьей к

Румянцеву подполз вестовой.

— Товарищ лейтенант, в штаб полка вас.

В штабе — тесном блиндаже, расположенном недалеко от железнодорожной насыпи, — за столом сидел командир полка. Рядом с ним — майор из разведотдела штаба фронта.

— Лейтенант Румянцев явился по вашему приказанию!

— Подойдите ближе, лейтенант. Садитесь и внимательно слушайте…

Утром следующего дня Румянцев въезжал в родной город. Зелено-розовый в первых лучах солнца, он вставал перед Василием таким желанным, таким мирным.

Город его юности. Город, в котором жила Галя. На секунду показалось, что он возвращается сюда навсегда. Если бы это было так. Но нет. Румянцев должен без промедления явиться по назначению. И кто знает, удастся ли ему вырвать время, чтобы повидать Галю…

Так получилось, так круто сложилась его фронтовая судьба, что успел написать ей только одно письмо. Вначале окружение — оттуда не пишут писем. Потом отступление — писать, честно говоря, не хотелось. А потом рейды по тылам противника и бои, бои… Может быть, все это и не оправдывает его, но так случилось. Когда он повидает Галю, он объяснит ей. И, конечно, она все поймет.

Знакомые улицы, переулки с небольшими одно- и двухэтажными домами, сады, скверы мелькали за окном машины. Свернули на тенистую, крытую сплетающимися ветвями акаций улицу. Остановились у многоэтажного с сероватым фасадом здания.

Василий вышел из машины, бегло оглядел окна второго этажа, часовых, что стояли у входа, повернулся к шоферу:

— Ну, Костомаров, давай прощаться. Жаль, брат, очень жаль, да что поделаешь…

— Товарищ лейтенант, Василий Иванович, может, и дальше вместе, а? — и заспешил, предупреждая возражения Румянцева: — Да я понимаю, что это не просто, даже очень сложно. Но может, попробуете, а? Может, получится? Уж очень не хочется с вами расставаться.

— Эх, Петр, Петр!.. Да что мы — в клубе на танцах: хочу в круг войду, хочу стенку плечом подопру! Езжай-ка, брат, назад быстрей и не поминай лихом.

Костомаров вышел из машины, отбросил крышку капота, склонился над мотором.

…Когда два часа спустя, Василий вышел из подъезда здания, машина стояла на том же месте. Петр сидел в кабине, положив обе руки на руль, небрежно откинувшись на спинку сиденья. И только в глазах мелькала и тотчас же пряталась настороженность. Румянцев обошел машину, распахнул дверцу, сел рядом с Костомаровым. Закурил. Некоторое время сидел молча, потом швырнул недокуренную до половины папиросу в окно машины, глухо заговорил:

— Большая

просьба к тебе, Петро. Я сейчас должен уехать из города. А мне так хотелось повидать одного человека… девушку одну. Мою невесту… Галю, в общем. И никак нельзя задержаться, не могу. Так вот. Я записку ей напишу, а ты отвезешь. Хорошо?

— Это Галине Михайловне, комсомольскому секретарю горкома, что ли? — уточнил Костомаров, хотя прекрасно знал, кто невеста лейтенанта.

— Да, Гале. Только не секретарю, а инструктору. Впрочем, это не важно. Так отвезешь?

Тот беспокойно зашевелился, снял руки с баранки, сдвинул на затылок пилотку, сокрушенно вздохнул:

— Что ж, товарищ лейтенант, сделаю, конечно. А других поручений или пожеланий не будет?

— Какие же пожелания? Главное — встретиться нам с тобой после войны. И чтоб исполнилось это как можно скорей.

— Ладно. Пишите записку. И адрес.

Вручая Костомарову наспех написанный на планшете клочок бумаги, Василий говорил:

— Отнесешь. Посмотришь, как она там. Если спросит — скажешь: жив, здоров… любит. Спроси, будет ли ответ. Если да, доставишь его сюда. — Василий кивнул в сторону парадного. — Отдашь дежурному. Он мне переправит.

— А как насчет меня? Не замолвили там словечко? — спросил Петр, бережно пряча записку в нагрудный карман гимнастерки.

— Чудак ты… Нет, Костомаров, тут ходатаи в счет не принимаются.

Совсем недолго пробыл в своем городе Василий Румянцев. И вот — снова дорога. Километры, десятки километров отбрасывают назад колеса машины. Маячившие вдали горы все ближе, ближе. Ветер, что врывается в окно машины, становится вначале свежим, потом просто холодным. По обочинам дороги бегут островерхие тополя. Из-за гор стремительно накатываются облака.

И эти места хорошо знакомы Василию. До войны он исходил эти дороги, излазил все окрестные горы. Здесь все навевает воспоминания. Но сейчас Василий не смотрит по сторонам, весь во власти своих дум о будущем. О новом этапе своей военной биографии. Нельзя сказать, чтобы фронтовые дни и месяцы были легкими. Но впереди — еще более трудное. И чтобы справиться с новым заданием, понадобится немало выдержки, силы воли, знаний.

В штабе сказали, что для выполнения этого сложного задания его рекомендовал майор Петров.

Значит, тот памятный для Василия разговор в немецком тылу майор не забыл. Значит, поверил ему, Румянцеву.

Это было перед выходом из окружения. Незадолго до рассвета группа расположилась на отдых в поросшей густым кустарником балочке. Утомленные тяжелым переходом — отряд дважды натыкался на фашистов и уходил с боем — бойцы тотчас же уснули. Лишь невидимые дозорные стояли настороже. Немного вздремнув, Румянцев пошел проверять дозоры.

Возвращаясь, Василий остановился у молодого раскидистого дуба. Отсюда начиналась полоска степи, вклинившаяся между двумя стенами леса.