Развилка
Шрифт:
– Натуся! С утра все бегаешь?
Дыша шоколадом ей в ухо, возник требующий узнавания, узнаваемый, узнанный – Гоша, Гога, Георгий, Элкин муж.
– Ты ведь у нас сегодня останавливаешься? Едем? Давай быстро, к Эллочке, один глоток на дорожку и побежали, такси я вызвал.
– Так метро еще ходит.
Наталья взглянула на часы. День сползал с циферблата последними мячиками минут.
– Ходит. Метро и два автобуса и по полчаса на каждую пересадку. Едем!
Как хочется спать на самом деле. Прислониться к Гоше, закрыть глаза, ткнуться в плечо на одну только минуточку.
У Эльзы на столе раскрыта коробка шоколадных конфет. Гоша разливает всем троим виски
– Экзамен приняла у должников, – кивает Эльза.
Она прячет початую на четверть бутылку в бумажную упаковку, упаковку прикрывает распечатками, распечатки запирает в ящике стола, как будто можно спрятать, забрать в скобки просиявшие глаза, вычеркнуть из воздуха янтарный спиртной аромат.
– Поехали.
Гога выуживает из-за стола Натальин чемодан – ухватил за шлейку, рванул на себя, покатил по коридору. Утренняя вахтерша смотрит сонно с дивана за окошком. Она обрюзгла, размякла, обросла лысиной и бородой.
– До завтра, – прощается с бородачом Гоша.
Такси ждет у тротуара. Полуночная тень с разбегу влетает в Наталью.
– Excusez moi, – подскакивает она.
– Дура, совсем ослепла, че тут торчишь, – голосит тень.
– Глаза, что ли, пропил, куда скачешь, – вступается за нее Гоша.
Тень сникает, тает, исчезает в сумраке улицы.
– Едем, шеф, – Гоша забирается на переднее сиденье. – Дегунино.
Мужчины принялись планировать маршрут – как короче, как быстрее, где сейчас пробки и где уже нет. Таксист предлагал поехать по кольцевой, пассажир настоял на радиальном маршруте.
– Москву покажем, – закончил он.
Смирившись, таксист рванул с места в поток. Он перестраивался из ряда в ряд, обгонял одну машину и встраивался между другими, шашечничал, торопился. Эллочка показывала Наталье на иллюминированные высотки новой Москвы, отстроенной поверх старой. Но та вжималась в сиденье, задыхаясь от страха.
– Твою ж мать!
Женщины влетели головами в спинки передних кресел. Перед лобовым стеклом проскочила фигура в темном капюшоне.
– Чуть не наехал!
Таксист добавил ругательств.
– Что ж мне везет так с мудаками! – запричитала Эльза. – Как сяду в машину, обязательно кто-нибудь под колеса бросится.
– Так они, видишь, в черных куртках, не разглядишь его! – оправдывался таксист. – Вы тут не переживайте, у меня реакция отменная, еще ни на кого не наезжал. Ноль процентов! – засмеялся таксист.
– Почему так темно на переходе? – охнула Наталья. – Должны были фонари поставить, чтобы переход освещать. Ничего не разглядеть.
– Кто должен? – неожиданно вскипел таксист. – Критикуют сразу! Наезжают и указывают тут.
Он сверкнул золотой печаткой, брызжа ненавистью, как кровью.
Наталья затаилась на заднем сиденье. Откуда он узнал, что она недавно в городе? А, да – Элла рассказывала о новых высотках, понятно, что не местная.
Но что дурного в том, что она приехала?
И что дурного в том, чтобы освещать переходы по ночам? Для несчастных прохожих и для водителей – ведь будет безопаснее!
В квартире друзей Наталья упала на диван, провалилась в спутанные тягучие сны под шорох штор. Хозяйская кошка Мурка выглядывала осторожно, любопытствовала о гостье.
Из учебника
О мотивах некоего человека узнают путем его изучения, причем следует учитывать и степень выраженности этих побуждений. Определение побуждений индивида дает возможность подобрать к нему ключи. Характерные мотивы могут быть такими: национализм (игра на глубинном ощущении некоей национальной общности; ненависти, гордости, исключительности); религиозные чувства (пробуждение неприязни к «иноверцам» или же привязывание определенной ситуации к избранным доктринам исповедуемой религии); гражданский долг (игра на законопослушности); общечеловеческая мораль (игра на порядочности); подсознательная потребность в самоуважении (спекуляция на идеальных представлениях человека о самом себе); тщеславие (провоцирование желания объекта произвести определенное впечатление, показать свою значимость и осведомленность); легкомыслие (приведение человека в беззаботное состояние неосмотрительности и болтливости), сексуальная эмоциональность (подсовывание полового партнера и порнографии с перспективой «расслабления», шантажа или обмена), и другие.
Разобравшись в психологии объекта и отметив управляющие им мотивы, можно выйти на конкретные приемы и методики, способные «расколоть» определенного человека.
Конец цитаты
В конце двадцатых годов во Франции началась разработка «рабкоров» [1] . Их искали на заводах и фабриках, предпочтительно военных. Пролетарская газета «Юманите» обратилась к читателям с призывом объединяться, а также присылать заметки об угнетенном труде, особенно на военном производстве. Если корреспонденты оказывались даровитыми, к ним обращались с просьбой поделиться более подробными характеристиками отчужденного труда. Даже вопросник составили в помощь начинающим литераторам: какая броня у ваших танков, какие двигатели, на каком топливе они работают, сколько охранников на проходной завода, когда у них обеденный перерыв… О том, куда отправляются их ответы, респондентам не сообщали.
1
«Рабкор» – нештатный корреспондент печатного издания из рабочей среды. (Примеч. ред.)
Анкета – простейший метод получения информации в полевых исследованиях.
Руководителем сети рабкоров называли Лиоже, носившего прозвище «Филипп», бывшего рабочего, автора романа «Сталь». Ему помогал Исайя Бир, польский коммунист, в чью задачу входила координация рабкоров с советской военной разведкой. Сотрудник военной разведки Маркович изучал материалы и переправлял их в Москву.
В «Юманите» под руководством Андре Ремона, он же Пьер Рабкор, действовал цех по сортировке информации. В 1929 году некто Мюрей учреждал (заново?) сеть рабкоров, это он подключил к сбору разведданных невинную овечку – коммунистическую партию Франции. Разведчика век недолог, в 1931 году Мюрея арестовали, его сменил литовско-польский еврей Исайя Бир, он же «Фантомас», который стал передавать данные напрямую советскому военному атташе. Фантомас, как следует из прозвища, преуспел в одурачивании полиции. Ему долго удавалось уходить от облав, но в 1932 году и его поймали и посадили на три года.
Наталья сверилась со списком Николя. Вот он – Honor'e Muraille, dit Albaret dit Boissonas! Есть!! Это он. Это они!
Наталья выдохнула. Несомненно, успех.
Кто бы мог подумать, что такая отличная находка обнаружится так близко к поверхности.
У этой информации был один недостаток – ни слова о Шипове и Зарубине. Но она ведь не может подтасовывать данные! Что есть, то находит и пересылает заказчику. Про этот период вообще мало писали, предпочитали сразу переходить к поздним тридцатым и сороковым, военным годам.