Развод и девичья фамилия
Шрифт:
– Де…нег? – заикаясь, переспросил директор. Лицо у него сморщилось и перекосилось, как у ребенка, который собирается плакать.
Сергей взял его за плащ, поднял на ноги и повел в коридор. Леня оглядывался, порывался вернуться и звал Киру, но Сергей все тащил и тащил его.
Хлопнула дверь, на крыльце забухали шаги, соседская собака Грей бодро и радостно залаяла, как будто устав молчать. Кира прислушивалась, а потом встала и начала ходить по комнате. Кресло попадалось ей на дороге, и она старательно его обходила, но не догадалась переставить.
Опять шаги, знакомый скрип двери. Она скрипела столько
– Ну что?
– Зря ты его отпустил! – Кира натянула на пальцы рукава свитера. – Он все-таки сбежит!
– Никуда он не сбежит. Он жулик, а не рецидивист! Что бы мы стали тут с ним до утра делать? Или в твою квартиру повезли бы?
– Или в твою, – предложила Кира.
– Он сейчас все обдумает, остынет и утром сам придет, это точно. Это называется проиграть с наименьшими потерями. С такими ребятами, как твой Батурин, не шутят. Ему выгоднее признать поражение, чем ударяться в бега. Поймают – посадят. Это если менты поймают. А искать станут не только менты, ты ж понимаешь. Или ты согласилась бы на скандал, только чтобы все было… правильно? Чтоб мы его в милицию отволокли и все такое?
Кира помолчала.
Ее муж прав. Прав, черт побери все на свете! Опять прав. Он бывал прав в девяти случаях из десяти и невыносимо этим гордился.
– Спасибо тебе, Серый, – неловко сказала она и ткнула в него ладошкой, – ты молодец. Как это ты про него догадался?
Сергей перехватил ее руку, перевернул и посмотрел.
– Помнишь, ты все искала линию жизни? И говорила, что она у меня подозрительно длинная. И еще какие-то три брака и семеро детей.
– Не семеро, – возразила Кира, – по-моему, там было всего двое.
– Где?
– На твоей ладони. – Она не смотрела на него. – Слушай, может, нам позвонить нашему единственному сыну и сказать, что мы еще… живы?
– Он спит.
– Может, он волнуется.
– Я волнуюсь, – сказал Сергей, взял ее за подбородок и повернул так, чтобы она смотрела на него.
Кира посмотрела.
– Нам нельзя, – напомнила она, – ты что? Не знаешь?
– Знаю, – согласился он и поцеловал ее в ладонь, – я без тебя больше не могу.
– А девица?
– Какая девица?
– Я звонила, а к телефону подошла девица.
– Кира! – крикнул он в отчаянии.
Он никогда не умел хорошо, правильно и красиво разговаривать с ней. Он все знал про любовь, про уши, про женщин и знал, как составить все эти слова, чтобы получилось бессмертное откровение какого-то психолога, которое цитировалось во всех книгах про семейную жизнь. Такие книги изредка почитывала Кира – когда приносила какая-нибудь из подруг.
Он знал, но на практике применять не умел. И только удивлялся – неужели можно в чем-то сомневаться или хотеть глупых слов, когда они занимались любовью так, как будто именно они придумали и открыли это занятие!
Он прижал ее к себе, почти оторвав от пола. И потрогал губами макушку. Это была новая прическа, сделанная «после него», и ему все время хотелось потрогать, пощупать, погладить ее волосы, казавшиеся такими странными и чужими. И еще посмотреть на нее, вспомнить ее – ее кожу, запах, звук дыхания, – и черт бы побрал все на свете слова, которые он не
Кирины руки забрались ему под свитер, браслеты царапали кожу на спине, потому что она изо всех сил прижималась к нему, стискивала руками. Собираясь с ним в Малаховку – господи, какая стыдоба! – она откопала в ящике среди белья новый черный шелковый комплект с кружевцами, и торопливо нацепила, и теперь вдруг перепугалась, не осталось ли на нем бирок и ценников – вполне могли. Но он был совершенно равнодушен к белью, она отлично это знала. Он не замечал на ней никакого белья, даже если бы она нацепила трико кисельного цвета или полосатые монументальные подштанники. Он хотел ее – всегда! – и на белье ему было наплевать.
Кира заскулила и стала тащить с него свитер, а он все прижимал ее к себе, и ей неудобно было тащить свитер.
Она собралась погасить свет, но он не дал ей, потому что хотел смотреть на нее, вспоминать и узнавать снова.
– Серый! – с силой сказала она. – Серый!
Диван всхлипнул и как будто икнул, когда они плюхнулись на него. Это был отличный, ковровый, столетней давности диван, на котором было столько всего пережито, перепробовано, перечувствовано, и, кажется, именно на этом диване их застали неожиданно приехавшие ее родители.
От того, что все было правильно и хорошо, и так, как всегда и только у них, Сергей отчаянно торопился, потому что боялся за себя, за то, что не дождется ее. Он загорался быстрее и сильнее, чем она, и знал, что после очередного виража он не сможет ни остановиться, ни оглянуться, ни подождать ее.
У нее были сильные руки, которые все про него знали. У нее были изумительные гладкие ноги, о которых он забыл – какие они. Короткие волосы на затылке щекотали ему ладонь, когда он трогал их, вверх и вниз. Она была стремительная, неукротимая, движущаяся, как будто шелковая, как белье, которое попалось ему под руку, и он куда-то зашвырнул его.
Как он прожил без нее столько времени?! Столько драгоценного времени ушло понапрасну!
Ему стало смешно, и он, кажется, засмеялся, но Кира перехватила его и снова поцеловала в губы, и он обо всем забыл – даже о вираже, после которого он не сможет вернуться, и о том, что нужно поберечь дыхание для финишной прямой, чтобы все-таки не умереть на ней!
Он не умер.
По крайней мере не до конца…
Сергей сказал себе, что спать ни за что не станет – в конце концов, на самом-то деле он вовсе не бесчувственное бревно! – и уснул, как только они перебрались с дивана в старую спальню, где на стене висела почерневшая от времени картина, изображавшая летний полдень, еще был пузатый комод с потрескавшимся зеркалом и широченная кровать.
Утром он проснулся от счастья, уверенный, что в его жизни все хорошо. Самое главное, что он наконец-то понял, что значит хорошо и что нужно для того, чтобы так и оставалось, и только хотел сказать об этом Кире, как она вдруг заторопилась, стала суетиться и отводить глаза.
Он ничего не понял. Он только что открыл «формулу счастья», так гордился собой, так радовался прошедшей ночи и знал, что впереди у них еще уйма таких ночей, и был уверен, что Кира тоже открыла свою «формулу».
– Нет, – быстро сказала она, как только он полез к ней с поцелуями, – не приставай ко мне, Серый. Мне надо подумать.