Развод неизбежен, предатель
Шрифт:
Ничего подобного не было. Никогда!
На этих словах я застываю, впиваясь обеими руками в перила и глядя со второго этажа на два силуэта... Высокий, мощный Бурака и бесформенный, зловещий — Сании Экремовны. Я рвано дышу, буравя обоих ненавидящим взглядом.
— Ты собственными глазами все видел! — повторяет свекровь. — Выгони ее к чертям собачьим! Не место ей здесь! Сам ведь говорил! Давай же! Чтобы возле внука я эту дрянь больше не видела!
Сцепив зубы, я начинаю спускаться по лестнице. Шаг за шагом, пока наконец не оказываюсь на первом этаже.
—
Муж с матерью тут же оборачиваются. От обоих исходит волна ненависти и злобы, которая буквально сжигает все на своем пути.
— Ну, долго еще ждать? — Я выгибаю бровь, подходя к ним. Теперь между нами не больше метра.
— Да как ты смеешь нам что-либо указывать, а? — еще больше заводится свекровь.
Я даже не успеваю среагировать. Увернуться или отойти в сторону...
Мою щеку с диким звоном обжигает увесистая пощечина, растекаясь по нежной коже болезненным ощущением.
Я автоматически хватаюсь за нее ладонью, едва не спотыкаясь и не падая на пол, но вовремя выставляю вперед другую руку. Глотаю ртом воздух, неверяще качая головой в полнейшем шоке от действий свекрови.
Бросаю взгляд на Бурака, ожидая хоть какой-то реакции, но... ее нет. Он застывает столбом, смотря на меня сверху вниз. А свекровь гордо вскидывает подбородок и усмехается. Ей радостно оттого, что она сделала...
Глава 7
Мне хочется провалиться сквозь землю, чтобы не видеть всего этого. Хочется исчезнуть и не смотреть в глаза Бурака, который что-то шипит сквозь стиснутые зубы.
Взяв за локоть, муж резко поднимает меня и рассматривает внимательным взглядом. На миг мне даже кажется, что в его глазах мелькает что-то вроде сожаления из-за действий матери, а может быть, сочувствие ко мне... Или боль. Хотя... это невозможно в нынешних обстоятельствах.
— Отпусти! — Я выдергиваю руку и, вздернув подбородок, в упор смотрю на свекровь, на лице которой отражается триумф. — Клянусь... Клянусь, что вы пожалеете. Все. До единого.
Бросив на мужа гневный взгляд, я иду к лестнице и снова поднимаюсь на второй этаж. Возвращаюсь в комнату сына, а затем, проверив, не проснулся ли он от этих криков, захожу в ванную. Включаю кран и несколько раз ополаскиваю горящее лицо, будто пытаясь стереть все, что случилось. Щека пылает, но даже холодная вода не помогает остудить нежную кожу.
А слезы катятся и катятся, погружая меня в бездну эмоций.
Мне больно. Не от пощечины, нет. А оттого, что Бурак промолчал и ни слова не сказал матери. Больно оттого, что наши отношения больше никогда не станут прежними. Нашей семьи больше нет. Нас с Бураком — нет. И сколько раз мне нужно в этом убедиться, чтобы наконец смириться с этой простой истиной?
Глядя на свое отражение в зеркале, я ловлю себя на мысли, что настолько ужасно не выглядела даже тогда, когда жить было не на что. Когда денег не хватало на нормальную еду и одежду, когда носила я рваные кроссовки.
Лицо бледное, под глазами — темные круги из-за недосыпа. Для пущего эффекта на щеке остались красные отпечатки пальцев свекрови.
Выйдя из ванной, снова бросаю взгляд на сына. Он спит все в той же позе. Не хочу его будить. Поэтому тихо закрываю за собой дверь и иду в нашу с мужем спальню. Достав из гардероба спортивную сумку, закидываю туда все, что попадается под руку. Мне нужно лишь несколько костюмов, которые могут понадобиться при устройстве на работу, и самое главное — документы и диплом.
Конечно, без Али я оставаться не хочу, но и в этом доме тоже. Здесь не жизнь, а ад наяву. Безусловно, ради сына я бы согласилась на все условия, но свекровь такого точно не позволит. Я уверена. Начнет строить козни, пытаясь выгнать меня из дома.
Снова спускаюсь по лестнице. Положив сумку у входной двери, иду на кухню, чтобы выпить воды. Но застываю на месте, слыша недалеко от себя гневный голос Бурака:
— Что ты себе вообще позволяешь?
Муж зол. И... я впервые слышу, чтобы он так сильно повышал голос на мать.
— Чего достойна, то и получила! — отвечает свекровь.
Я прямо вижу, как она складывает руки на груди и дерзко вздергивает подбородок, ни капли не жалея о той пощечине.
— Мама, она моя жена! Хочешь ты того или нет, любишь ты ее или нет, ОНА. МОЯ. ЖЕНА. Какая бы ни была! Ты понимаешь, что я говорю?
Даже удивиться не могу. Бурак защищает меня? Серьезно? Совесть взыграла? Да только какой мне толк от такой защиты, если он сам меня перед всей семьей опозорил и из дома вышвырнул? Смысла в ней после того, как его мать влепила мне пощечину? После того, что Бурак промолчал? Правильно — никакого! Поздно!
— Она тебя недостойна, сынок, — уверяет Сания. — Я найду тебе другую. Гораздо моложе, умнее и... воспитаннее! У меня есть на примере пара прекрасных девочек. Все из хороших семей. Не то что эта детдомовская дрянь... Никаким манерам не научили.
Из горла вылетает смешок. Хочется тут же закричать, показать, что я рядом и ее слышу, а затем высказать все... Все, что накопилось в душе. Но я решаю не лезть к этой акуле, потому что это бесполезно. Каждый останется при своем мнении. Как она относилась ко мне пять лет назад, так и продолжит относиться. И если я сейчас начну доказывать, что порой детдомовские дети гораздо лучше и добрее, чем те, кто родился с золотой ложкой во рту...
Но я молчу. Все равно уже. Ничто не вернуть назад. Ничто не станет как прежде. Ничто больше не изменится.
— На выход, мама! — грубо отвечает Феррахоглу, явно выгоняя мать из кабинета. — Мне нужно поговорить с Абрамовым. Выходи! И веди себя прилично, не набрасывайся на Лейлу. В первую очередь из-за того, что она тебе никто! Не любишь ее? Да пожалуйста! Но не лезь в нашу жизнь.
Всего несколько секунд, и я слышу, как со всей силы захлопывается дверь. Стук каблуков, тихое рычание...