Развод. Не жди прощения
Шрифт:
Мне вроде должно быть все равно, но почему-то хочется удостовериться, что Герман и его окружил такой же заботой.
— Нет, Георгий мне не настолько дорог, — он добродушно улыбается и снова подходит ко мне, любовно проводит пальцами по моей щеке. — Я съезжу домой, ладно? Надо хотя бы душ принять. Я был в Питере, когда узнал об аварии. Рванул сюда, даже не переодевался. Я приеду еще, привезу вкусняшек, хорошо?
Становится даже совестно, что он потратил столько сил, чтобы несколько часов сидеть рядом с моей каталкой, пока я была в отключке. Киваю.
— Давай, до вечера, — выдавливаю
Герман кивает и направляется к выходу из палаты. Вскоре за ним захлопывается дверь.
Грустно. И тоскливо. У меня вроде не было негативного опыта пребывания в больнице, но сейчас совсем не хочется оставаться одной.
Герман вел себя, как обычный мужчина, который искренне волновался обо мне. Я это почувствовала, увидела, это было заметно. Рабочая сухость исчезла, будто ее и не было. Разыграл меня? Показал, как может быть, если придерживаться только рабочих отношений?
Вряд ли. С его проблемами с доверием он просто решил вычеркнуть меня из приближенных. А вернуть решил после покушения. Черт. Он же с самого знакомства показывал свое расположение. Он делал для меня то, о чем я не просила. Не могла попросить в силу своей забитости Тимуром. А я боялась. Воспринимала его поступки в штыки.
Наверное, я должна поблагодарить эту аварию. Угроза моей жизни встряхнула Германа, и он пересмотрел решение.
Мысли крутятся вокруг того обрывка фразы, которую Герман не договорил. Одна авария уже стоила ему… Чего? Цена явно была высокой, иначе он не был бы столь мрачен. Вспоминается полностью оборудованная детская на втором этаже, которую запрещено трогать. Не хочу верить догадкам, которые сами лезут в мозг. Просто спрошу при случае.
Замечаю пульт от телевизора на тумбочке. Включаю телевизор. Обычное телевидение. Переключаю каналы, но не могу ни на чем сосредоточиться. Кажется, даже не понимаю, о чем речь. Становится очень страшно, особенно после слов о какой-то там деменции. Поднимается тошнота и усиливается головокружение.
— Выключите! — тоном недовольной воспиталки каркает на меня медсестра, вошедшая в комнату на звук. Сама забирает пульт и выключает трансляцию. Смягчает голос и договаривает назидательно: — Телевизор, телефон, ноутбук — это слишком сильная нагрузка на мозг после сотрясения. Вам нужно отдыхать, Виктория Александровна.
Что же, значит, буду отдыхать.
Часы тянутся медленно и тоскливо. Время от времени я проваливаюсь в сон, но долго спать не получается. Медсестра приносит мне полдник в четыре, если верить настенным часам над дверью. Потом ужин в семь вечера. Герман, похоже, уже не появится. Дела, наверное, которые никогда не ждут.
Хочу связаться с ним, но понимаю, что мои вещи где-то спрятаны, телефона нет. Становится совсем печально. Чувствую себя дико одиноко.
Снова включаю телевизор. Еще один заход. Сразу убавляю звук, чтобы у меня не отобрали пульт за нарушение режима. Перебором натыкаюсь на Петербург пятый канал. Рекламная заставка с видом Петропавловки прокатывается в душе приятной волной знакомых образов, греет сердце. В большой суетной Москве я по-прежнему чужая, а Питер уже стал родным.
На часах девять вечера.
52.
— …за противозаконную деятельность правоохранительными органами был задержан предприниматель Тимур Воронов, — голос дикторши звучит привычно деловито и сосредоточенно. — В своем антикварном салоне Тимур отмывал деньги для организованной преступности.
Вот, о чем Маша говорила. Все антиквары отмывают деньги. В груди остро екает — вдруг и Герман открывает салон с этой же целью? Да ну нет! Вряд ли. Он — не Тимур. И определенно птица на порядок более высокого полета.
— …Прокуратура возбудила уголовное дело по статье сто семьдесят четыре Уголовного кодекса Российской Федерации, — продолжает дикторша. — По предварительным оценкам, Тимуру грозит от десяти до пятнадцати лет тюремного заключения и штраф в размере одного миллиона рублей. В отношении второго собственника салона, Марии Подольской, ведется разбирательство…
Ничего себе! Сурово. Нет, Герман точно не стал бы меня подставлять. Я даже не могу допустить, что он изначально планировал меня замазать в таком преступлении. И вообще, я все больше склоняюсь к мысли, что Герман решил открыть салон, только чтобы было чем занять меня. Все, что он делал, было направлено на меня, а не на него. Ему хватает доходов со строительства и фармы.
Сейчас мне становится даже радостно, что я никак не фигурирую в юридических лицах Тимура. Никак не аффилирована с его бизнесом. Официально я не участвовала в жизни и работе салона. Занималась только мебелью. Максимум, каким образом я могу быть причастна к этому делу — в качестве свидетеля.
Думаю, мне вообще ничего не грозит. Герман держит руку на пульсе. Даже если меня захотят допросить, уверена, он сделает так, что это потеряет актуальность. Или приставит ко мне Игоря, который скажет, как отвечать на вопросы следствия.
Выключаю телевизор. Я просто уверена, что арест Тимура — дело рук Германа. Интересно, с какого момента он копает под Тимура? С угрозы меня убить? С уничтожения моих документов? С оскорбительного видео?
Кажется, за себя можно не беспокоиться? В смысле закона я чиста, но Тимур вряд ли оставит меня в покое, особенно теперь, когда его арестовали. Его криминальные дружки лишились карманной отмывки, а он говорит им, что причина тому я. Теперь доходит, почему Герман спрятал меня в этой клинике и говорил про охрану. Никогда бы не подумала, что я — обычный искусствовед — окажусь с мишенью на лбу.
Ночь проходит тяжело. С приступами головной боли и сильной тошноты. Утром ко мне приходит Владислав Алексеевич и объявляет, что сегодня мне проведут необходимые обследования. Сначала МРТ, затем КТ. На мой вопрос, а не много ли будет в один день, доктор заверяет, что в такой последовательности допустимо.
А к вечеру приезжает Герман.
Я успела порядком утомиться, пока таскалась по больничным коридорам и ожидала своей очереди у кабинетов, но его появление прибавляет сил. И радости. Я соскучилась.