Развод. Не жди прощения
Шрифт:
Из меня льется горечь вместе с ядом. Слишком больно осознавать, что я все время заблуждалась.
Герман молчит, будто давая мне возможность высказаться.
— Нет, ты ответь, Герман! — продолжаю с наездом. — Тимур тебе сказал, что я ему мебель собираю, и ты решил меня переманить, но все сложилось в твою пользу с тем скандалом и облитой виски сорочкой?
— Все было немного не так, но суть примерно такая, — отвечает Герман невозмутимо. — Для начала я понял, что мне нужна именно ты, хотя еще не знал, что ты и есть тот талантливый сборщик, который сможет найти во Франции любой
Без ножа режет сердце. Я была мухой в его паутине задолго до нашей встречи. А потом обстоятельства сыграли ему на руку.
— Ты обманывал меня! Использовал! Тебе понадобился человек, который сможет придумать обоснование ценам, поэтому ты заставил меня подписать контракт с драконовскими условиями? И впихнул в такую же аферу, за которую закрыл Тимура! — голос хрипнет. — Чтобы была возможность припугнуть меня еще и тюрьмой? Или сразу отправить за решетку, если что-то не по тебе?
Глаза Германа на мгновение расширяются, а брови подпрыгивают от удивления. Но он быстро возвращает себе невозмутимо-спокойное выражение лица.
— Если бы ты сказал, что твой бизнес создается для нелегальных дел, я бы не подписала контракт, я бы не стала ввязываться в это! Я не такая, как ты думаешь, — силы иссякают. Герман молчит и не возвращает мне энергию, которую я выплескиваю в свои обвинения. — Да что ты за человек такой? В глаза смотрел и лгал не краснея!
Под веками жгутся слезы. Ощущение предательства снова вырастает во весь рост. А Герман холоден, как камень. Сверлит меня бьющим наповал взглядом, и я кожей чувствую, что ему есть чем возразить.
— Все сказала? — внезапный вопрос звучит в комнате, подобно грому.
Тон жесткий. Темные глаза Германа сейчас почти черные. Наверное, от негодования. Не могу иначе расценить его эмоции.
— Присядь, Виктория, — произносит он вдогонку более мягко. — Пришла моя очередь говорить.
Сил сопротивляться нет. Да и что изменится, если я выслушаю его сидя?
Отхожу от чемодана и усаживаюсь в кресло, которое стоит в углу. Герман проходит к моей кровати и останавливается напротив меня. Смотрит в глаза. Невольно ежусь, будто я виновата в том, что сейчас происходит.
— Да, этот салон создавался, чтобы отмывать деньги, это правда, — произносит Герман спокойно. Хватаю ртом воздух и хочу возмутиться, но он поднимает указательный палец, делая мне знак его не перебивать. — Но я тебе не лгал. Ты не спрашивала, только и всего. И да, в начале мне было плевать, я и правда хотел поставить тебя директором.
Вот! Что и требовалось доказать. Подлец!
— Но за этот месяц все изменилось, — продолжает он. — Отыграть назад договоренности я не уже мог и решил после открытия убрать тебя от этого бизнеса как можно дальше.
Он замолкает, будто подбирает слова. Снова в голову вползает разъедающая мысль, что именно об этом он хотел поговорить перед открытием. И я отказалась портить себе настроение. Становится неловко, но я гоню это ощущение.
Нет. Он просто манипулирует мной. А я сейчас слишком восприимчива. Как хочется просто закрыть уши и не слушать его приятный низкий голос. Не чувствовать тоску в его словах. Не видеть напряженного хмурого лица.
— Я хотел сказать тебе, но
Да ну нет! Если он так думал, то понятно, что удивился моей реакции на правду.
Герман слишком складно говорит. И искренне. Я видела его откровенным, сейчас он такой же. Чувства обнажены. Как будто он передо мной сейчас вовсе без кожи.
Досада, смешанная с тоской плещутся в душе, разъедают мою прежнюю позицию. Я уже не так уверена в своей правоте. Меня начинают одолевать нешуточные сомнения. Все из-за недосказанностей и глупого недопонимания.
Это на части рвет душу. Нервы на пределе, вот-вот разревусь. Мне до скрежета зубами хочется поверить его словам! Тоска прокатывается по телу холодной судорогой. Я втрескалась по уши. Я хочу, чтобы было, как раньше. Я хочу не знать про обман, не вставать перед уэасным выбором — или рвать с мясом эту связь прямо сейчас, или уже выстраивать заново на новых условиях. Но пойдет ли на них Герман?
— Я решил убирать тебя из салона, еще когда Тимур заявился в помещение, — тон Германа становится мрачным. — Ты стала слишком дорога, слишком близка мне. Я испугался, что могу тебя потерять, если Тимур решит отомстить мне, причинив тебе вред.
Он сжимает лоб пальцами. Нервничает.
— Но случая толком поговорить по душам не находилось. Ты увлеченно работала над открытием, да и я был дико занят, — Герман поднимает на меня полный тоски взгляд. — Это моя вина. Я должен был сказать тебе раньше. Просто прятал голову в песок, ведь знал, что правдой сделаю тебе больно.
Герману, судя по всему, от произошедшего больно не меньше моего. Не хочется видеть его подавленным и печальным. Сердце остро колет в груди. По щеке прокатывается одинокая слезинка, и я сразу стираю ее.
— Ты нужна мне, Виктория, — произносит Герман настолько проникновенно, что по коже бегут мурашки. Никогда не слышала от него такого тона. — Я думал, что никогда не скажу этого. Последний раз такие слова слышала Ира, и с тех пор я закрыл сердце для чувств. Но ты его растопила.
Он направляется ко мне, и я невольно поднимаюсь с кресла. Почему-то хочется быть с ним на одном уровне. В почти черных сейчас глазах Германа, кажется, вся Вселенная эмоций. Они захлестывают меня. Я тону в его каре-черных омутах, не в силах ничего предпринять.
Герман подходит вплотную. Ловит мое лицо в ладони, жадно смотрит в глаза. Замираю в ожидании, хотя уже знаю, что он скажет.
61.
— Я люблю тебя, Виктория, — наконец произносит Герман почти шепотом. — Ты меня изменила. Я не могу тебя лишиться. Ты — мой свет. Без тебя моя жизнь снова погрузится во мрак.
Наверное, о таком мечтает каждая девушка. И я верю Герману. Хочу простить. Хочу ответить взаимностью. Нет человека, которому, кроме прочего, я была бы настолько же благодарна. Но я молчу, размышляя, как поступить.