Разводящий еще не пришел (др. изд.)
Шрифт:
— Кто мне назовет основные части корпуса ракеты? — обратился Шахов к солдатам.
— Я, — поднялся Околицын. Гросулов что-то шепнул Захарову. — Корпус ракеты делится на носовую, среднюю и донную части.
— Хорошо, садитесь. Теперь посложнее вопрос: надо вывести формулу отношения скорости ракеты к скорости звука.
— Разрешите? — поднялся Цыганок. На лице и руках солдата следы ожогов, они изменили внешний вид Цыганка, будто бы он немного погрустнел, но глаза по-прежнему быстрые и темные-претемные, как южная ночь.
Узлов забеспокоился: вдруг в присутствии генерала Цыганок сплошает. Он хотел было попросить, чтобы ему разрешили ответить на этот вопрос, но Цыганок уже подходил к доске.
— Это отношение, товарищ лейтенант, называется числом Маха и обозначается буквой М. Вот эта формула...
— Молодец! — нетерпеливо заметил Захаров и повернулся к Громову: — Скажите, пожалуйста, давно ваш университет работает?
— Всего полтора месяца, товарищ генерал. Мы докладывали начальнику политотдела. Полковник Субботин одобрил.
— Знаю, знаю. Прошу извинить, продолжайте, товарищ Шахов...
Кончился урок, Захаров попросил офицеров задержаться в классе.
— Техминимум вы сдали раньше срока, — сказал он. — Это хорошо. Теперь надо спешить с учебными пусками. Намечаются большие учения. Я просил командующего войсками округа привлечь к этим учениям и вас. Если покажете себя хорошо, тогда очень интересное задание получите. Так, Петр Михайлович?
— Получат, товарищ генерал, — подтвердил Гросулов.
— А как вы думаете, товарищ лейтенант, успеете с учебными пусками? — обратился Захаров к Узлову.
— Я думаю, как все, товарищ генерал.
— И как он? — Захаров показал на Павлика, прижавшегося к Бородину.
Офицеры засмеялись. Узлов поправился:
— Солдат, который сейчас выводил формулу, — из моего расчета, товарищ генерал. Если потребуется, мы еще не такую формулу выведем, — и оглянулся по сторонам, словно убеждаясь, правильно ли он ответил генералу.
— Вот это уже конкретный ответ, лейтенант. А вам, товарищ Шахов, спасибо за инициативу, за труд. Ваш почин мы распространяем на другие части и подразделения. — Захаров посмотрел на часы. — Может быть, товарищ Громов, сегодня хватит заниматься? Выходной ведь, хотя бы полдня дать людям отдохнуть. Согласны?
— У нас это дело добровольное, товарищ генерал, по желанию, — сказал Бородин.
— Знаю, знаю, как это делается. Но отдых — это очень необходимая вещь для человека. Распорядитесь, пожалуйста, товарищ Громов. Теперь у вас рядом настоящее море, можно хорошо отдохнуть.
Иногда кажется: день — это вечность, а в сущности — миг. Да, миг! Будто бы вчера приезжал в часть Захаров, будто вчера он говорил о предстоящих учениях, а прошло-то сколько времени! Состоялись учебные пуски ракет. Ими руководил Гросулов. Время промелькнуло, как вспышка света. Запомнилась лишь боль... Она полоснула правый пах как раз в тот момент, когда Гросулов подводил итоги учетных пусков. Подчиненные радовались — отличную оценку получили, а он, Громов, согнувшись, корчился от боли, старался тоже быть веселым, чтобы никто не заметил его мучений. И все же Бородин уже после, когда Гросулов уехал, когда и боль-то прошла, сказал: «А ты, командир, сходи к врачу, пусть он тебе полечит желудок». Заметил, глазастый казак! Громов тогда ответил: «У меня, комиссар, желудок гвозди переваривает». Бородин вдруг так разошелся: «Ты, командир, совсем не жалеешь себя. Со здоровьем не шути. Если не можешь устроить свой быт, то ты совсем ничего не стоишь и как человек, и как командир тем более». Пригрозил доложить генералу Захарову. Пришлось поехать в гарнизонную поликлинику. Встретил там Дроздова. Владимир Иванович потащил в свой кабинет, долго осматривал, ощупывал живот. Потом, скрестив на груди руки, минуты три смотрел в окошко, будто его, Громова, вовсе не было в комнате... «Аппендицит у вас, товарищ подполковник, лично я помочь вам не могу. — Повернулся, предложил: — Хотите, удалим? Это легкая операция». И, не дожидаясь ответа, позвал хирурга, высокого мужчину, с огромными руками, густо поросшими волосяным покровом. «Резать надо, Петр Ильич, иначе аппендикс прихватит подполковника там, где он не ожидает», — посоветовал Дроздов хирургу. Слово «резать» испугало Громова, и он заупрямился, быстро покинул поликлинику...
Запомнился еще вопрос Волошина. Они возвращались из штаба дивизии. Волошин вел машину осторожно, на повороте, возле дома Водолазова, Громов сказал: «Сбавьте скорость». — «Товарищ подполковник, почему на этом месте вы всегда предупреждаете меня?» Конечно, Волошин не знал, что Громову хотелось посмотреть на мальчишку, который тогда играл у ворот...
«Да, время — это миг», — подумал Громов, выходя из гостиницы и направляясь в штаб. Стояла прохладная зорька. Восточная часть неба была залита прозрачной розовой краской. Знобило, в правом боку чувствовалась ноющая боль. Он попробовал идти побыстрее — не получилось, боль прострелила весь живот, точно так, как на учебных пусках. «Неужто и впрямь аппендицит?» От этой мысли еще сильнее зазнобило, но Громов все же поднялся по лестнице, с трудом открыл дверь.
Крабов разговаривал по телефону. Громов видел его сбоку: бритая голова, тонкая шея с набрякшими от напряжения венами.
— Все готово... Мост через реку?.. Не беспокойтесь, Петр Михайлович, все будет в порядке.
Он говорил долго, и Громов не прерывал Крабова, сел на стул. Потом попробовал встать, но не смог, руки сделались холодными-холодными. «Как устроен человек, — с горечью подумал Громов, — липнет к нему хворь тогда, когда никак нельзя болеть».
Крабов повернулся к нему, вскрикнул:
— Товарищ командир, что с вами?
— Кажется, заболел, не могу разогнуться.
— Разрешите, вызову машину? В санчасть надо...
Крабов выскочил из кабинета, и тотчас же Громов услышал за окном: «Что вы там возитесь? Волошин, слышите? Срочно машину для командира!»
Он возвратился с раздраженным видом и долго не мог успокоиться, отчитывая водителя. Громов сидел с опущенной головой, лоб у него был покрыт капельками пота, а глаза горели, как у малярика.
— Еще раз проверьте мост, Лев Васильевич. Пуски должны быть произведены в точно назначенное время — ни секундой раньше, ни секундой позже... — Он хотел еще что-то сказать, но уже не мог, заскрипел зубами, хватаясь за живот. — Командуй тут, Лев Васильевич. доложи генералу, что... заболел, — с силой выдавил Громов и с помощью Крабова и Волошина направился к машине.
Как только уехал Громов, Крабова охватила жажда деятельности. Он собрал офицеров, напомнил им о рубежах боевых пусков и времени выхода на них. Потом, спохватившись, что при этом не присутствовал Бородин, стал разыскивать замполита. Наконец напал на след: Бородин проводил инструктаж агитаторов в пусковой батарее.
— Замполит, — басовито сказал Крабов в трубку, — ты мне очень нужен, приходи.
В окно виднелись деревья, забор, за которым стояли ракетные установки, метрах в ста от них курилась походная кухня: было тихое утро, и дымок безмятежно тянулся кверху. Крабов сам точно не знал, для чего ему потребовался Бородин, — о болезни Громова замполит уже знал... С нетерпением Крабов развернул газету: там была помещена статья о ракетчиках, упоминалась его фамилия. «Новая техника требует иного отношения к людям. Это великолепно понимает подполковник Крабов, часто выступающий с лекциями перед личным составом на технические темы...»
«Все идет хорошо, хорошо, — с душевным трепетом рассуждал Крабов. — Кому надо — заметят». — На минуту вообразил, как отнесся к статье генерал Захаров: «Не пора ли нам его повысить в должности? Смотрите, что о нем пишут».
Резко зазвонил телефон.
— Слушает подполковник Крабов. — По голосу он сразу узнал: говорит Гросулов. Полковник сообщил, что прочитал статью.
— Спасибо, товарищ полковник, спасибо. Не знаете, генерал читал?
— Читал, доволен... А что случилось с Громовым? Бородин доложил нам, что он заболел.