Разящий крест

Панов Андрей

Катя говорила об участившихся драках в городе, о поджогах машин, погроме в кафе на проспекте Революции, где собралась компания атеистов, а выследившие их фанатики набросились прямо внутри заведения. Чтобы немного разрядить атмосферу, Данила рассказал забавный случай. Савва рассмеялся, но тут же прикрыл рот ладонью – он стеснялся сломанных передних зубов. Мысли о них не покидали Васильева целыми днями: и когда улыбался, и когда не мог откусить кусок хлеба, и когда шепеляво произносил слова. Каждый раз он злился, думал о протезах, но понимал, что быстро их не поставят,

и это злило его ещё больше.

Наконец, друзья собрались уходить. Данила попрощался и вышел. Савва взял Катю за руку, сжал её ладонь в своих, посмотрел в глаза. Он не сказал ничего, но Пантелеева всё поняла по взгляду, в котором смешались благодарность, нежность и надежда. Когда Савва потянул её к себе, Катя не поддалась, сказав мягко:

– Не надо, не сейчас. Мне пора.

Она высвободила руку, наклонилась и поцеловала Васильева в щёку.

– Выздоравливай.

После ухода друзей Савва лёг и уставился в потолок. Не хотелось ни о чём думать, ничего делать.

Сколько он так пролежал, не известно. Заскрипела дверь, но Васильев не повернулся, подумав, что это наверняка вернулся сосед.

– Ну, здравствуй, Савка, – раздался голос Андрея. – Выздоравливаешь?

Савва еле сдержался, но не повернулся и не ответил. Коржаков подошёл, сел рядом. Положил на грудь Васильеву лист бумаги:

– На – почитай. Полезно будет.

Тот взял лист, поднёс к глазам, выхватил несколько фраз: «...согласно новому закону о запрете пропаганды атеизма и эволюции...», «...жёстко пресекать все выступления...», «...увольнение...арест...». Потом сел и прочитал листовку полностью. В голове пронеслось: «Что же теперь будет?»

– Ну, ты понял, что вы... они проиграли? – подал голос Андрей. – Теперь, когда пропаганда атеизма запрещена, ты будешь продолжать их поддерживать?

– Буду, – твёрдо ответил Савва.

– Дурак! – Коржаков поднялся, обошёл кровать и встал напротив Васильева. – Они же вносят раскол в наше общество, как ты не понимаешь?! Страна, народ никогда не будут едины, пока существуют такие отщепенцы. А нам надо идти вперёд, развиваться, строить светлое будущее, наконец! Ты что, против этого?

– Если это ваше будущее, то против.

Андрей хлопнул ладонью по спинке кровати, подошёл к окну и снова повернулся к приятелю:

– А помнишь, Савка, как мы ловили сатанистов в лесу?

– И не поймали.

– Ну и что? Пролазили там до самого вечера, потом тропинку в темноте еле нашли. Вот было время...

– Сейчас всё изменилось, Андрей.

– Но ведь можно вернуться назад. Всё будет как прежде. Было у тебя временное помешательство, ну и ладно. С кем не бывает? Савка, а?

– Понимаешь, Андрей, не те методы выбрала наша церковь. Воздействовать надо на разум, а не на тело. Не кулаком вбивать веру, а разговором и убеждением. Вот по этому пути я бы пошёл с тобой. А так – нет, извини уж. Тут я – пас.

– Чудак! – воскликнул Коржаков. – Да если ж с каждым разговаривать, всей жизни не хватит. А страну надо сейчас поднимать. Не завтра,

не следующим летом, а сегодня. Не хотят жить в поставленных рамках – их дело. Пусть уматывают за границу. Или в тюрьму. А сопротивляться будут – и кулаком можно, и палкой. Да. Такие времена, Савка. Что участвовать в войне не хочешь, я понимаю: с детства ты малахольным был. Но за этих-то что цепляешься? Тоже хочешь палкой по хребту получить?

– Принцип важнее. Они все не заслужили того, что вы с ними делаете. Я так считаю. И в этой войне буду на стороне справедливости.

– Значит, палки попробовать хочешь? – процедил Андрей. – Не хватило, видать. Ладно, дальше с тобой говорить смысла нет. Ума, смотрю, не прибавилось. Сам ещё прибежишь, да поздно будет. Пока.

– А ты ведь тоже там был, – твёрдо проговорил Савва вслед выходившему в открытую дверь Андрею.

Тот резко обернулся, и Васильев увидел в его глазах понимание смысла сказанной фразы. Коржаков не ответил. Лишь хлопнул за собой дверью.

Январь 2044 года. Россия, Воронеж

Новый ‘44 год в Воронеже отмечали с размахом: повсеместные митинги, гуляния и крестные ходы во славу церкви и светлого будущего страны. Отмечали назначение в новогоднюю ночь премьер-министром лидера партии «Православная Россия» и рождественский подарок властей Православной дружине – присоединение их к полиции в качестве особого подразделения со всеми полномочиями. Савва, как и большинство атеистов, старался в эти дни без лишней надобности на улице не появляться: от пьяных дружинников, полицейских и православной молодёжи всего можно было ожидать.

Поздним субботним вечером 9 января, в самый разгар рождественских святок, Савве позвонил Данила:

– Минивэн твой свободен сейчас?

– А что?

– Рассказывать долго. Бери и приезжай в универ, к служебным воротам. Там объясню.

Пока Савва одевался, в комнату зашёл отец:

– Ты куда?

– В университет попросили приехать. Я «Ладу» возьму.

– Зачем?

– Там перевезти что-то нужно в другой корпус.

Леонид Владимирович посмотрел пристально на сына и вздохнул:

– Надеюсь, ты понимаешь, что делаешь.

Савва промолчал.

Ворота открыл Данила, впуская минивэн внутрь. Двор практически не освещался: только у самого въезда горел фонарь. Савва вышел из машины:

– Что случилось?

Гусельников хлопнул друга по плечу:

– Пошли, по пути всё расскажу.

– А охранники где? – покосился Савва на сторожку с тёмными окнами.

– Не наше с тобой дело.

Они вошли в здание.

– Идём в библиотеку – там Нелюбов ждёт. В общем, такое дело: в понедельник приедут изымать эволюционистскую литературу. Что с ней будут делать – не знаю. Сжигать, наверное. Надо все особо ценные книги погрузить к тебе в машину и вывезти.