Разыскивается миллионер без вредных привычек
Шрифт:
Отстегиваю шланг, затаскиваю его в подсобку возле гаража. Поднимаюсь наверх, к сыну. Время ещё детское, Никитка активно воевал за право ложиться спать попозже, мотивируя тем, что он без пяти минут подросток. А сейчас спит, на диване калачиком свернувшись. Я принёс одеяло, укрыл его. Пригласил свет, оставив только точечное, неяркое освещение. Налил себе кофе.
На улице уже совсем темень. Я думаю — надо машину загнать. А выходя на улицу, поставил дом на охрану. Зачем, спрашивается? Затем. Я просто её догоню. И может по заднице нашлепаю, чтобы знала, как
В посёлке горят фонари. Насти я не вижу, может, она какой-то тайной тропкой пошла? За пределами Покровки темень. Глаза к ней постепенно привыкают, я иду, чеканя шаг, а потом и вовсе бегу. В малой Покровке все спят — окна темны.
Настин дом я нахожу сразу, все же на местности я всегда ориентировался. Деревянный покосившийся забор никак не заканчивается, хотя я помню, и калитка была, и ворота такие же, из штакетника, на колёсиках, чтобы машины во двор заезжали. Но фонарей в эту деревню явно пожалели. Щупаю, щупаю этот забор и зверею — чувствую себя преглупо. И домой уйти хочется.
Но этого я сделать себе не разрешаю — потом точно не вернусь. Перелажу через забор, сваливаюсь в заросли крапивы. Она обжигает, снова матерюсь, прыгаю по двору и растираю кожу, которая так не защищена — всего-то шорты и футболка. В следующий раз строго в джинсах пойду.
Поднимаюсь по скрипучим ступенькам, дёргаю дверную ручку — заперто. Стучу. Тишина. Ну и где её черти носят? Может она не с одним мной до речки бегает? Не то, чтобы я ревную, но ярость закипает мгновенно. Это просто злость, да. Она просто взяла, и скрутила мою жизнь в бараний рог, а теперь вот вовсе не пойми где шарахается.
Скрипнула, открываясь, калитка, которую я так и не нашёл. Пропащая девица шагала осторожно, я слышал, как похрустывал гравий под её ногами.
— И где ты ходила? — как можно холоднее спросил я.
Она ойкнула со страху, видимо, не ожидала меня тут ночью увидеть. И сразу вопрос напрашивается — а кого ожидала?
— Возле остановки магазин круглосуточный… я молочка купила. Хочешь?
Я чуть не зарычал — чего только не придумал, а она за молочком ходила!
— Нет. Мстить буду за задницу.
— Это Тотошка!
Я поднялся со ступеньки на которой сидел. Настя сделала шажок назад. Пусть убегает, я уже знаю, что бегает она неважно. Догоню.
— Выпорешь?
— Покусаю, — обещаю я, и понимаю, что кусать и правда хочется. Не сильно, не до крови, а просто втягивая в рот белую плоть, оставлять на ней едва заметные розовые метки своих зубов.
— Ой, — пискнула она.
Желание такое сильное, что даже рот слюной наполняется. Нервно сглатываю и к ней шагаю. И она ко мне. Я что, совсем не страшный? Хватаю и через плечо перекидываю. Шарю по её попе — ключи в кармане ищу от дома. Настя любезно мне их подаёт. Господи, попасть ключом в замочную скважину целое испытание для моих нервов!
Маршрут до скрипучей кровати я уже помню и иду безошибочно.
— Можно я молоко в холодильник поставлю?
Вот же невозможная женщина! Отбираю у неё пакет,
Где презервативы я тоже помню. Шарю нервно в темноте, да где же они? Рву упаковку зубами. Настя, которую я уже различаю в темноте сражается со своим лифчиком. Расстегиваю сам — никакого терпения уже.
Кровать скрипит ужасно, но на ней все же удобнее, чем в лесу. Я кусаю Настьку, а чтобы не больно — свои укусы зализываю. Она тоже хватается зубами за моё предплечье. Вроде и больно, а с другой стороны…рычать хочется, и все сильнее, сильнее раскачивать старинную кровать, чтобы глубже, полнее, снова и снова.
Настя сжимает меня всем своим тонким телом. Я уже безошибочно научился определять, когда она кончает — замирает на мгновение, как натянутая струна, кажется, даже дышать перестаёт. А потом… сжимается. И выдыхает. Он её вздоха у меня мурашки по коже. И хочется скорее за ней, туда, где ей так хорошо. И взрывается все. Одновременно с моим оргазмом сдаётся постель — кренится, стонет протяжно, заглушая мои стоны. Мы кубарем летим вниз, я на Настю. Она ойкает, и крепче меня обхватывает. Мне некогда пугаться — ещё не отпустило.
В третий раз уже с ней спим, а я все никак удивляться не перестану. Интересно, это вообще когда-нибудь проходит? Может ли приесться самый лучший в мире секс?
— Тебе больно? — спрашиваю я, вспомнив, что упал на Настю, да так и продолжаю лежать на ней.
— Копчик, — жалуется она.
— Дай поцелую.
И правда, целую, с ума сходя от того, что со мной вообще творится. Лежим в темноте, на полу, ковёр колет обнаженную кожу.
— У тебя слишком крапивы много, — вспоминаю я.
— Свалился? — хмыкает Настя. — Дай поцелую.
И тоже целует. А потом выворачивается из моих рук и встаёт, хотя я совсем не готов её отпустить. Свет включает. На коже попы и правда чуть розовые полукружья моих зубов. Надеюсь, ей не было больно… Наклоняется, подбирая свой пакет со злополучным молоком. Я мысленно стону — так я никогда не уйду.
Настя шумит уже на кухне. Я встаю, осматриваю кровать. Металлической основание, на которое крепится сетка слетело, обратно поставить не получается.
— На диване посплю, — пожимает плечами вернувшаяся Настя. — А утром дядь Ваня починит.
И краснеет. А учитывая, что голенькая — краснеет почти целиком. Я ловлю её, зажима в углу, и демонстрирую, как взрослые люди целуются. Надо ещё диван сломать, чтобы дяде Ване работы больше было…
— Ты ужасный папа, — напоминает Настя, оторвавшись от меня. — А если Никитка проснётся, а тебя дома нет?
Черт, и правда!
— Я тогда пойду…
— Погодь, я тебе калитку покажу. Конечно, этот раз последний, но если вдруг, будешь мимо например пробегать… чтобы без крапивы.