Разыскивается миллионер без вредных привычек

Шайлина Ирина

— Дело твоё, — пожал плечами сосед и подарил мне не жильца.

Клички у него не было — в моих мозгах была каша, выудить из них что-то стоящее не получалось. Подумаю об этом завтра, решила я. Завтра думать тоже не получилось. Удивительно, наверное смешно и грустно, но от пучины депрессии меня спасли именно животные. Единственное, чего мне хотелось — залезть под одеяло с головой, не шевелиться, ни о чем не думать. Тем более не думать о том, что я живу в старом домике, из которого осенью придётся съехать, потому, что я не дружу с печкой. Что мне двадцать восемь, у меня нет мужа, детей, работы.

Детей, так вообще никогда не будет.

Я забывала есть. Ложилась под одеяло, как и мечталось, а потом звенел будильник — пора было идти к собакам. Подводить их хозяев мне было неловко, поэтому я вставала, чистила через силу зубы и отправлялась выгуливать подопечных. Вернусь, снова лягу, а тут козёл. Именно козёл, ни как иначе. Только соберёшься умирать, а он ворочается, блеет, требует, видите ли, жрать. Поневоле встанешь снова, разведёшь смесь, покормишь. А потом надо бутылочку помыть, поставить сушиться. Убрать, если напачкал. Животные буквально заставляли меня шевелиться.

В один прекрасный день я пришла на работу, а оказалось, что у меня выходной. Пришлось возвращаться обратно домой и обещать себе хотя бы иногда поглядывать в календарь. Только вернулась и спряталась под одеяло, как пришла Танька. Долго стучала в окно, отказывалась думать, что меня дома нет и уходить. Следовало признать, она упрямее Стасика.

— Я сейчас полицию вызову! — крикнула она в приоткрытую форточку, в которую нещадно сквозило, но встать и закрыть было лень. — Ещё скорую помощь! И пожарных!

Да, точно упрямее. Я подумала — что хуже, Танька или толпа полицейских, врачей и пожарных. Да это же просто целая куча членов и мошонок полных семенной жидкости! Абсолютно мне не нужной. Вздохнула. Встала. Отперла Таньке дверь.

— Да уж, сказал подруга входя. — Краше в гроб кладут. Ты когда голову последний раз мыла?

— Спасибо, — поблагодарила я. — Не помню.

Танька прошла на кухню. Цокнула языком осуждающе. Полезла в холодильник, загремела посудой, застучала ножом по разделочной доске. У меня даже голова разболелась. Заставила меня съесть порцию наскоро тушеных овощей с куриной грудкой. Я поневоле посочувствовала Тотошке — его она так насильно каждый день кормит. За едой последовала кружка горячего сладкого чая.

— Теперь рассказывай.

Я скуксилась — рассказывать не хотелось. У меня и мама ещё не знает, что без внуков осталась… почему я вообще должна рассказывать? Я не хочу. Хочу под одеялко и глазки закрыть.

— Да нечего, Тань…

— У врача была?

— Была. Все, процесс запущен. Поздно делать детей. Зато, как я поняла, у меня не будет месячных. Словно климакс настал до тридцати. Прощайте, тампоны! Во всем надо искать плюсы.

Танька вздохнула. Налила чаю и себе. Пила, смотрела куда-то в сторону, думала.

— Понятно. Только, позволь уточнить… как твоя детородная функция связана с чистотой головы?

— Напрямую, — мрачно отозвалась я.

Если Таня себе вбила что-то в голову, пиши пропало. Насильно покормила, сейчас насильно помоет. Она убежала из дома, стала что-то организовывать, по телефону даже звонила. А через полтора часа позвала меня на улицу.

— Куда?

— Я дядь Ваню попросила баню натопить.

Перед баней я не устояла. В ней было жарко натоплено, пахло березовыми вениками и дымом. Я залезла на лавку и позволила жару прогревать свое тело, чтобы полностью, до самых косточек. По спине, между лопатка и стекла, пощекотав кожу, капля пота.

— Ты в курсе, что лето настало?

— Не-а. Холодно же.

В голове закружилось, я сползла вниз и растянулась на лавке пластом. Танька зашумела пакетами — у неё и пиво с собой было, все предусмотрела.

— Сначала у тебя был скучный Стасик, — сказала она. — Потом овуляции. Я соскучилась по совместным пьянкам. Что у тебя с идеальным?

— Не хочу об этом говорить.

— Ну, хозяин барин.

Мы сидели и пили пиво. Лавка под попой горячая, воздух тоже, а пиво — холодное. Меня немного отпустило, не так чтобы, но дышать легче стало. Сначала мы молчали. Потом Танька вдруг сказала, что видела Лизку. Лизку мы терпеть не могли ещё со школы, её вообще все ненавидели. Кроме мальчиков. У Лизки грудь выросла раньше всех, ещё она была симпатичной… Что не мешало ей быть редкостный стервой. Она была милой, только если нужно что. А так жалила не жалеючи. Зато поступила в престижный вуз, отучилась на папины деньги. Удачно выскочила замуж. Родила ребёнка… В общем, ей я завидовала.

— И как она?

— Не поверишь! — заговорщически прошептала Танька. — Весит килограмм сто двадцать!

— Врешь!

— Зуб даю! На ней даже норковая жилетка не сходилась. Как представлю, сколько на такой размер ушло бедных зверушек…

Я представила толстую Лизку и настроение поднялось ещё на пару градусов. Мы вспомнили и обмыли косточки всем одноклассникам и прикончили по две бутылки пива. Затем с остервенением отходили друг друга вениками. Выходя из бани, я признала — страдать с чистой головой все же приятней.

— А это кто? — удивилась Танька, входя в комнату, раньше ей просто не до этого было.

Из угла на неё смотрел мой питомец вставать он ещё не мог, зато мог лежать на животе красиво поджав слабые ножки и вертеть головой в разные стороны.

— Это козёл. Просто очень маленький.

Танька повертела пальцем у виска. Потом немного посюсюкала с козликом, не удержавшись — все же, он был очень мил, как игрушка. Затем сказала мне, что я все ж, чокнутая. И ушла, чтобы не опоздать на последнюю маршрутку в город. Я вспомнила, что не спросила у неё, как дела с работой и Тотошкой и устыдилась — так погрузилась в свою депрессию, что и забыла, что другим людям тоже может быть плохо.

Ночью у меня поднялась температура. Может, не стоило так долго сидеть в жаркой бане? Я плыла, словно на волнах качалась. Наверное, температура была очень высокой, я это понимала, но перебороть слабость и дойти до аптечки никак не могла. Мерзла ужасно. Казалось, отбрось одеяло на минуту и тут же умру от адского холода. Свернулась калачиком и тряслась. Потом из холода бросало в жар, футболка липла к взмокшей спине. Наступило утро, легче мне не стало, на рассвете я уснула, когда проснулась никак не могла понять, который час. Утро все ещё, день, а может вечер настал? Слабость страшная, даже пальцем пошевелить и то великий труд.