Реактор. Черная быль
Шрифт:
– Я принимаю ваши извинения, Николай Федорович, – несколько чопорно, но вполне серьезно ответил академик. – И в знак нашего примирения и, так сказать, восстановления дипломатических отношений прошу, если можете, ответить на один вопрос: каким ветром занесло к вам этот навет? Анонимку получили?
– Да в том-то и дело, что нет. Есть у нас такой студент – Юрий Слащинин. Он недавно благополучно всю сессию завалил. Его даже вроде бы в список на отчисление включили. А тут приходит ко мне начальник первого отдела и просит: помогите парню. Отец, мол, у него ответственный сотрудник КГБ, надо дать студенту еще один шанс, а не отчислять сразу. Я, признаться, пошел на
– Гелий Строгонов – исключительно порядочный молодой человек, я в этом уверен и имел возможность убедиться. К тому же вам ли не знать, Николай Федорович, что Строганов – гордость нашего факультета, незаурядный ум. Ему ли нуждаться а дополнительных консультациях, тем более платных? И вот еще что. Вы говорите, он сессию завалил, а известно ли вам, что он мне тринадцать раз сдавал и не сдал? А потом каким-то волшебным образом получил направление на сдачу к другому преподавателю, – не удержался от упрека Гольверк.
– Помилуйте, Михаил Борисович, я уже извинился и к тому же признался честно, что не захотел портить отношения ни с нашим первым отделом, ни с сынком высокопоставленного чина с Лубянки.
***
Отец Юрия Слащинина – Иван Константинович Прутков-Слащинин никаким важным чином не был, а работал старшим механиком гаража КГБ СССР. Коренастый, красномордый, с ежиком коротко остриженных рыжих волос, этот человек с двойной фамилией и жизнь вел двойную. Отменный механик, на службе беспрекословно исполнительный, он дома превращался в деспота. Сразу после Великой Отечественной ему удалось где-то раздобыть потрепанный войной «виллис». Приведя его в идеальный порядок, оснастив огромными желтыми противотуманными фарами, Иван Константинович ездил на этом музейном экспонате еще несколько десятилетий. Получив, благодаря своей службе, такие номера, что его ни один гаишник не останавливал, Прутков на дорогах превращался в лихача.
После работы он подгонял свой «виллис» к дверям небольшого гастронома, где ежедневно, кроме субботы и воскресенья, покупал четвертинку водки, бутылку пива и консервную банку «Килька в томате». В выходные дни алкогольная норма удваивалась, а банка кильки заменялась кульком копченой мойвы.
Дома он устраивался в кресле перед телевизором, обкладывался свежими газетами, и жена бессловесно-рабски подавала ему на низкий столик ужин. Голос его в доме раздавался редко. Все здесь привыкли угождать главе семейства, так сказать, по умолчанию. Если супруга забывала подать соль или перец, салфетки или что-либо еще, он ее не звал и не ругал. Он попросту переставал есть. Тогда она, наблюдающая за мужем со стороны, подбегала и тревожно оглядывала стол. Обнаружив промах, исправляла его немедленно. Выпив и отужинав, Иван Константинович рычал: «Юрка!» – и протягивал открытую лапищу, поросшую рыжим пухом. Сын приближался на негнущихся ногах и вкладывал в отцову длань школьный дневник. Учился Юрка ни шатко ни валко, четверки перемежались с тройками, редко проскакивали пятерки, случались и двойки, которые выделялись противно-красным цветом.
Увидев «пару», отец пристально, не мигая, смотрел Юрке прямо в глаза, потом прокуренным своим басом, без всяких эмоций, вопрошал: «Ну как ты мог так жидко обосраться?» и швырял дневник на пол, снова поворачиваясь к телевизору. Других методов педагогического воздействия он не знал. Да и вообще делами семьи не интересовался, полагая, что отданная вовремя получка избавляет его от какого-либо участия в семейной жизни. Так и жили – молча.
Когда Юрка уже закачивал десятый класс, отец, чуть ли не впервые, заговорил с ним:
– Гостиницу «Россия» знаешь?
– Знаю, – несколько растерянно ответил сын, не ожидавший такого вопроса. – Новая, недавно открыли.
– Во-во. Завтра в восемнадцать ноль-ноль явишься в Северный корпус, пятнадцатый этаж, номер пятнадцать – ноль ноль.
– А кого спросить или передать чего надо?
– Ничего передавать не надо и спрашивать тоже не надо. Себя назовешь. Там все узнаешь и смотри, не обоср… короче, слушай внимательно, от этого разговора в твоей жизни много чего зависеть может.
Этому «оживленному» разговору с сыном предшествовала встреча, случившаяся накануне. В гараж частенько заглядывал солидный подполковник, у которого была «Волга»-универсал. Водителем подполковник был аховым, из тех, кого называют «не водитель, а наездник», так что машина постоянно требовала ремонта. Подполковник называл ее «Антилопа» и доверял только «золотым рукам» Ивана Константиновича. После очередного ремонта пламенный чекист извлекал из багажника неизменную бутылку перцовки, и они выпивали с механиком «по махонькой». В этот вечер, заехав в гараж, офицер сразу начал с «перцовки». После первой сразу перешел к делу:
– Я тут, Константиныч, твою анкету полистал… Да расслабься ты , чего напрягся, чистая у тебя анкета, иначе бы не работал у нас. Просто посмотрел, сколько лет твоему сыну, справки навел и выяснил, что он через месяц школу оканчивает. И вот что я подумал. У нас в вузах слишком много всяких вольнодумцев развелось – и среди студентов, и среди педагогов. Все в сторону Запада косятся, и дороги у них лучше, и магазины и вообще не жизнь, а сказка. Совсем нюх потеряли. Короче, нам нужны ребята, преданные общему делу, из таких вот семей, как твоя. Мы парню поможем в вуз поступить, а он, по мере сил, поможет нам. А там, как знать, может, и чекистом станет. Как тебе такая перспектива?
Прутков-Слащинин молча потянулся к бутылке, наполнил стаканы, выпил и протянул руку подполковнику.
***
Ровно в шесть часов вечера Слащинин-младший постучал в номер 1500 гостиницы «Россия» и, услышав громкое «войдите», переступил порог. Мебель здесь была не гостиничная, а канцелярская, за письменным с толом сидел немолодой уже полноватый мужчина. Пиджак его висел на спинке стула, рукава рубашки были закатаны до локтя, узел галстука приспущен.
– Я…
– Знаю, знаю, ты Юрий Иванович Слащинин. А меня можешь называть Иван Иванович. И фамилия моя – Иванов. Проходи, присаживайся, сейчас будем чай пить с баранками. Любишь баранки с маком?
Иван Иванович долго и пространно распространялся о той важной миссии, которую выполняют советские чекисты, охраняя безопасность своей родины, то и дело повторяя, что сегодня КГБ – это передовой и самый мобильный отряд партии. Потом поднялся и спросил подчеркнуто торжественным тоном:
– Комсомолец Слащинин, ты готов служить делу защиты и безопасности нашей Родины?