Реактор. Черная быль
Шрифт:
Глава четвертая
Сокурсники приняли «вундеркинда» в общем-то радушно, хотя несколько все же покровительственно – двух-трехлетняя разница в возрасте давала себя знать. Но это скорее напоминало покровительство старшего брата над младшим и Гелию ничуть не мешало. Тем более что по уровню знаний он тридцати своим «старшим братьям» и трем «старшим сестрам» ничуть не уступал. Вот только на свои студенческие вечеринки они его не звали – мал еще.
Учеба Гелия увлекла, особенно нравились ему лабораторные занятия. Его бы воля, так он из лаборатории не выходил бы вовсе. Академик Гольверк, сразу подметивший эту увлеченность своего протеже, ненавязчиво подкидывал
– Значит, практические исследования тебя увлекают больше, чем теоретический анализ?
– «Суха теория, мой друг, а древо жизни зеленеет», – озорно процитировал Гелька.
– Мерзавец. Как с отцом разговариваешь? Вот вытяну тебя ремнем, – незлобиво пригрозил отец. – Ну, а если серьезно?
– А если серьезно, то я, папа, сам еще не определился. На лекциях нам читают много того, что я и сам уже знаю. А вот в лаборатории Михаил Борисович задает такие заковыристые задачки, что нужно голову поломать.
– Задачки задавать нельзя, задавать можно вопросы, – машинально поправил отец. – Перед тобой лично ставит задачи или перед всем курсом? – заинтересованно уточнил Леонид Петрович
– Передо мной, как ты сказал, – лично. А что тут такого?
– Ладно, пока тебе знать не надо, что тут такого, а то зазнаешься. Одно тебе скажу. Умных профессоров у вас на факультете достаточно, а мудрый один – Гольверк. Ну и хватит пока об этом, – заявил Строганов-старший и резко переменил тему. – Как твои дела в спорте? Бокс не бросил, или теперь не до этого?
– Нет, не бросил, хотя иной раз приходится тренировки пропускать. В лаборатории проводишь какой-нибудь опыт и, сам понимаешь, пока не закончишь, уйти нельзя. А Анатолий Иванович сердится. Он вообще считает, что вы со мной непедагогично поступили.
– Это в честь чего он так решил, твой новоявленный Макаренко? – скептически поинтересовался Леонид Петрович.
– Папа, ну причем тут Макаренко? Анатолий Иванович считает, что всему свое время. Надо было сначала школу закончить, а потом уже в университет поступать.
– Вот что я тебе скажу, Гелий, – Леонид Петрович придвинул к себе лист бумаги, начал чертить какую-то схему, так ему, видно, было привычнее. – В свое время спорт очень помог тебе физически и в какой-то мере даже психологически. Ты окреп, стал более решительным, собранным. То есть задачу-минимум ты выполнил. Теперь вопрос: готов ли ты посвятить свою жизнь боксу? Ответ очевиден – нет. По крайней мере, я так полагаю. Пойдем дальше. Генетика наука весьма и весьма пока еще не точная. И утверждение, что природа отдыхает на детях, весьма спорно. Ты тому яркое доказательство. Не хотел тебе пока говорить об этом, считал, что еще рано, но раз уж зашел у нас с тобой такой разговор – тем более, что мне предстоит надолго уехать, – скажу сейчас. Твои способности в физике очевидны. И это, к счастью, не только мое мнение. Ты, не сомневаюсь, прекрасно знаешь, что такое шкала приоритетов. Так вот, по этой самой шкале у тебя на первом месте должны стоять наука, на втором месте наука и на третьем тоже. Все остальное – по усмотрению. И чем раньше ты это поймешь, тем лучше. Время ученого бесценно. Потерянные минуты, да-да, не годы, месяцы и даже не дни, а именно минуты возвратить бывает очень трудно, а иногда и вовсе не удается. И давай мы пока на этом поставим точку. Тебе все нужно как следует обдумать. А мне собрать в дорогу кое-какие бумаги. Чемодан, я думаю, мама уже сложила.
– А куда, пап, ты едешь?
– На полигон, – скупо ответил отец.
В семье уже знали, что если Леонид Петрович сообщал, что едет «на полигон», уточняющих вопросов ему задавать не следовало – все равно не ответит.
***
И все же перед отъездом Леонид Петрович выкроил несколько минут для одного телефонного разговора. Плотно закрыв дверь – у него теперь в квартире был собственный кабинет, – он набрал номер академика Гольверка. Вообще-то Строганов телефоны не жаловал. Он не понимал, о чем люди могут говорить по телефону часами, искренне полагая, что сие изобретение существует исключительно для обмена и передачи самой необходимой информацией, и не более. Вот и теперь, услышав в трубке протяжное «але-у» Михаила Борисовича, он сразу перешел к делу:
– Профессор, вы и теперь считаете, что мы не ошиблись, забрав сына из школы и в пятнадцать лет определив его на физмат?
Видно, мнение Гелькиного тренера все же посеяло в нем некоторые сомнения.
– Не просто считаю, но теперь даже и убежден в том, что поступили абсолютно правильно. Моя бы воля, я бы вообще составил для вашего сына, уважаемый Леонид Петрович, индивидуальную программу обучения, – категорично заявил Гольверк.
– Ну, коли так, не смею более отнимать ваше драгоценное время.
– Помилуйте, профессор, по этому поводу я готов потратить своего, как вы выразились, драгоценного времени сколько угодно.
Но Строганов не оценил любезности своего собеседника и, выдавив из себя два коротеньких слова «всех благ», которым его долго и кропотливо обучала жена, повесил трубку. Все, что ему было надо, он услышал.
***
Весной Гелий отправился в свою школу, где разыскал учителя физики и математики Сан Саныча, как его называли и ребята и учителя.
В свое время Александр Щербаков и сам с отличием окончил физмат МГУ. Однако путь в науку сыну репрессированного был закрыт семью печатями. Не помог и красный диплом. Он устроился в школу, стал преподавать физику и математику, благо обе должности были вакантными. И неожиданно обрел свое призвание в педагогике. В классе Щербаков никогда не повышал голоса, но на его уроках всегда была тишина. Своими предметами он мог увлечь даже самых ленивых, и если видел нестандартное решение задачи или необычное доказательство теоремы, радовался успеху ученика так, будто получил долгожданный подарок. Своих учеников, за редким исключением, называл на «вы», а они завидовали тем, кому Сан Саныч говорил «ты».
Увидев своего любимца, Щербаков искренне обрадовался, шутливо приговаривал, цитируя Гоголя:
– А ну, поворотись-ка, сынку! Да, вижу, студенчество пошло тебе явно на пользу: повзрослел, право слово, повзрослел. Так что привело тебя к родным пенатам? Только не ври, что старика проведать зашел.
– Врать не буду, – признался Гелий. – Зашел по делу. Хочу сдать экзамены на аттестат в этом году. – И спросил напрямик: – Поможете?
– Эка ты за дело берешься, – не то восхитился, не то усомнился учитель. – Ну что ж, коли так, пойдем к директору, попытаемся убедить его вместе. А впрочем, не стоит нам идти вместе, – тотчас передумал Сан Саныч. – Пойду-ка я сначала один. А ты пока по двору погуляй, понадобишься – позову. Только не кури там, студент, не подавай дурного примера.