Реальность сердца
Шрифт:
— И тут — то же самое… Кровь. Все на крови. Если не на крови, так на жизни.
— А ты хочешь, чтобы было иначе? — удивился Саннио. — Даром? Даром, как говорится, за амбаром.
— Нет. Не хочу. Я лишь хочу, чтобы это, — кивок вверх, — не называло себя ни добром, ни мерилом праведности. Если они, как слуги, творят желаемое за плату, то они и есть слуги, а не что-то высшее. И я этих слуг не нанимал!
— Альдинг… — предостерегающе вскинул руку Гоэллон. Вокруг и так творилось что-то нехорошее, тревожное. Стены мелко, тонко постанывали и уже не казались такими надежными и прочными, как раньше.
— Если слышат — пусть слушают, — улыбнулся северянин. — Я не буду больше принадлежать к их Церкви. Мне не нужны ни такие
— В «заветники» пойдешь?
— «Заветникам» больше некому молиться, — Альдинг кивнул на парящую темную лужу. — Нет. Я просто хочу быть последовательным, если ты меня понимаешь.
— Нет, — признался Саннио. Воздух все больше казался густой патокой. Дышать было трудно. — Не понимаю.
— Я не хочу этих богов, а потому не хочу и их чудес. Было бы не слишком достойно отвергать кого-то и пользоваться его дарами, верно?
— Верно, конечно. Но как бы ты хотел, чтобы было? — камень под ногами неприятно подрагивал, и Саннио опасался, что сейчас Альдинг доболтается и боги обрушат Храм на всех и вся: и на богохульника Литто, и на остальных, и на ни в чем не повинных паломников, разбивших лагеря внизу. Эти боги на такое были вполне способны. Один собор они уже развалили, не обратив внимание на то, что никого, кроме служек и настоятеля, в нем уже нет.
— Чтобы не сбывалось то проклятье. Ни по ошибке, ни по случайности. Чтобы, если уж боги ошиблись, они сами исправили свою ошибку — любой ценой, хоть собственной гибели. Чтобы они не ждали, пока пострадавшие невинно найдут способ просочиться в щель между законами, что приняли они, чужаки, и как-то избавиться от участи, на которую обречены. Чтобы тот, кто поверг их вековечного врага и соперника, не погибал случайно…
— Это не случайно, — вздохнул Саннио. — Это я дурак…
— Перестань, я знаю, что ты увидел и о чем подумал. И проклятье, все то же проклятье. А потом — Араон, он самый слабый из нас, и он умер бы, а эти забрали бы его целиком, без остатка, и считают, что так и должно быть… Стены уже казались совсем зыбкими — темный пар, грозовые облака. Неужели Альдинг этого не видел? Только Саннио? Гнев богов или что-то иное?
— Понимаешь, они всегда, всегда забирали нашу жизнь в обмен на чудеса. Это не их чудеса, это наши чудеса, сделанные нами! Они только… — Альдинг, наверное, впервые в жизни не мог подобрать слово. — Издают новые указы, как король Собраны! Говорят, чтобы сбылось — но может сбыться и без их слова, была бы сила, как у той тамерки…
— Откуда у нее сила?
— От самозванца, явившегося вместе с Противостоящим. Знаешь, как его звали? Ингальд. Забавно, верно? Саннио не сразу понял, о чем говорит друг; он никогда не любил играть в анаграммы. Потом до него дошло.
— Он стоял за моим плечом еще у колыбели. Он и его птицы. А эти, — еще один кивок вверх, — молчали и не вмешивались. Никогда не вмешивались. Они запрещали нам стрельный состав и древние языки, уничтожали старые книги — но не вмешивались, когда Ингальд вкладывал свое проклятие в уста тамерки, когда проклятые умирали, даже когда ты стрелял! Я не хочу поклоняться подобной силе, она мне не нужна!
— Морду бы набить таким богам! — от всей души сказал Саннио. «Ну что ж, попробуйте!» — прозвучал смутно знакомый голос. Эллонский наследник, кажется, уже слышал его. Довольно давно, и тогда этот человек говорил серьезно, слегка напыщенно, а теперь он с трудом сдерживал смех. Оба друга одновременно вздрогнули и оглянулись, но пещера была абсолютно пуста… …а потом и Саннио, и Альдинг, наверное, моргнули — или уж моргнула сама пещера, моргнула, и перестала быть зыбкой. Зато прямо напротив Саннио и Альдинга, на самом краю темной ядовитой лужи, стояли двое. Ошеломленно озираясь, поддерживая друг друга, недоумевая. Ровным счетом ничего божественного в них не было, не то что четверть часа назад. Двое людей, высокий мужчина в дорожной одежде, пропыленной, выжженной злым светом
Для начала ему захотелось куда-нибудь провалиться подальше от алтаря и зримых последствий собственной опрометчивости в словах. Реми Алларэ не раз говорил Саннио, что язык его доведет до Предельной северной пустыни, а то и куда подальше — но вот что до подобного, так и Реми вообразить не мог, наверное. Молодой человек даже потер глаза, надеясь, что боги окажутся видением и расточатся, как полагается добропорядочному видению; он едва не приложил ладонь к сердцу с молитвой — потом до него дошло, что в данной ситуации это было бы несколько неосмысленно.
— Здравствуйте, — ляпнул он в следующий момент. Мужчина, приподняв бровь, поглядел на Саннио, потом обернулся, взглянул на потолок. Мысли его были просты, понятны и прекрасно читались по открытому добродушному лицу. Воина интересовало, кто же это им так подсуропил. Младшего — и отнюдь не трудами этой парочки, а ровно наоборот, это молодой человек еще помнил, — Гоэллона это тоже интриговало до крайности; но он никак не мог вспомнить, кому же принадлежал тот смеющийся голос. Что делать, он не знал. Покосился на Альдинга — тот тоже не знал. Только что читал гневные речи, грозился выйти из лона Церкви и вообще всячески выражал свое недовольство богами, а теперь, стоя лицом к лицу с ними, замер, словно его окатили из кадки ледяной водой. Такой, с хрустящими на поверхности льдинками, которые застревали в волосах и не сразу таяли. Как в школе мэтра Тейна учеников окатывали… Очень хотелось, чтобы дядя ненадолго отвлекся от Араона; Саннио уже подозревал, что у него появится приемный двоюродный брат, и это было справедливо и правильно, но не мог бы герцог все-таки оторваться от юного спасителя и сделать что-нибудь с этим… с этими?..
— Так-так-так… — Руи, должно быть, услышал мысли — а потом увидел, чему они посвящались и осекся, впрочем, ненадолго. — Ни на минуту оставить одних нельзя! Что вам всем мешало дать мне спокойно умереть — это, право, лучше, чем любоваться вашими выходками! — Саннио не без ехидства подумал, что дядя тоже понятия не имеет, что же теперь делать. Но сообразил он быстро. — Прощу прощения… господа, за этот инцидент. Легкий поклон; герцог Гоэллон даже в тяжелой кольчуге ухитрялся двигаться стремительно и элегантно. Дама в широком старинном платье впервые пошевелилась, поднесла руку к виску и заправила за ухо прядь волос оттенка пшеничной соломы. Боги — бывшие, надо понимать, боги — внимательно смотрели на герцога Гоэллона. Так же Саннио недавно рассматривал алтарь: десяток раз читал описания, а тут увидел своими глазами и предмет лишь отчасти походил на свой словесный портрет. Должно быть, и смертные из горних высей тоже выглядели как-то иначе. Очень хотелось спросить, как — но молодой человек прикусил язык, справедливо предполагая, что получит тяжелый подзатыльник.
— Ну что ж, — сказал дядя, пожимая плечами. — Значит, будем жить.
— Долго и счастливо? — ехидно спросил Саннио.
— Да разве ж с вами, драгоценнейший мой, это возможно? Боги неловко — неумело — улыбнулись.
— Придется, а то куда же вы от нас денетесь? — ухмыльнулся Саннио. И получил-таки подзатыльник.
Эпилог: вино для гостя
Садитесь к столу, не стесняйтесь, тени, Мы так давно с вами не беседовали…