Реальность сердца
Шрифт:
Жертвовать лошадью, чтобы спасти человека — подлый выбор, которого и врагу не пожелаешь, да вот только бегут не только мили, которые Буран словно через себя перекидывает, но и минуты, становясь часами; а в оставшейся за спиной Собры — сорвавшийся с цепи Реми, и неясно, удастся ли Фиору удержать его подальше от Шенноры. Лучше рассчитывать, что — не удастся, но тогда уж счет пойдет на мгновения.
Не думать, каким словом можно будет назвать спасенных, кто или что, и захотят ли оба жить после этого?.. И не думать о том, что случится, если мэтра Тейна не окажется на месте. Пока еще не думать, пока еще не показались на горизонте невысокие беленые стены, зеленые черепичные крыши бывшего монастыря. Потому что если подумать, что опять просчиталась, совершила очередную ошибку, то не будет сил и удерживать поводья в руках, и попросту дышать. Слишком уж много их, этих ошибок, и не тех, за которые можно себя простить. Ханна пропала, Фелида сбежала и донесла, Кесслера пустили в дом ровно потому, что ей было лень подниматься с кресла, а Реми ушел — ибо не нашлось нужных слов. Фиор еще думал о том, не добралось ли до него чужое божество… посмотрел бы внимательнее на женщину, которую считает достойной доверия! Если уж кому и думать, не поступает ли по чужой воле, так супруге наместника Къелы.
«Сейчас не время для отчаяния, — оборвала себя Кларисса. — Да, за все промахи мне место на плахе, но нужно придумать, что делать, если и с Тейном не выйдет. Нужно…»
Как же хорошо, что хотя бы за Хельги можно не беспокоиться… родное графство не подарок, конечно, а после войны и вовсе мешок с неприятностями, но муж справится и к Новому году, к первой капели, Къела будет умиротворена и верна государю Элграсу. Найдется, конечно, и дочка, и ничего с ней в компании брата Жана не случится, можно надеяться, да и гадания говорили, что с беглянкой все в порядке. Вспомнив в очередной раз выходку Ханны, женщина возмущенно фыркнула: вырастил Хельги на свою голову девицу, которая не боится ровным счетом ничего — ни отцовского гнева, ни досужих языков, — потом невольно улыбнулась. И хорошо, что не боится. Не нужно это никому, а ей самой — в первую очередь. Мэтр Тейн оказался на месте, его даже не пришлось дожидаться: Кларисса увидела его, едва ступив за ворота, любезно открытые очередным юным школяром, настолько рыжим, что казалось — по присыпанному свежим песком двору вышагивает хорошо воспитанный факел. Леум трепал по белой гриве солового эллонца, оседланного и нетерпеливо прядавшего ушами. Только что вернулся из поездки — или собирается в дорогу?
— Вы за мной, надо понимать, — услышала Кларисса, поднимая голову после реверанса. Ей, супруге владетеля, не полагалось приседать перед простолюдином, но в старой привычке женщина не видела ничего для себя унизительного. Невысокий сухой человечек деловито кивнул. — Меня еще с утра посетила мысль, что сегодня придется ехать в столицу. Я только не знал, что вас будет трое.
— С утра? — спросила госпожа Эйма. — Уж не перед рассветом ли?
— Вы правы, — за год Леум не изменился, да он всегда, сколько Кларисса помнила, был такой — непонятных лет, словно пеплом присыпанный. Морщины вокруг глаз от вечного прищура, скептическая складка у губ. Изменилась только манера обращения — раньше своей ученице мэтр «вы» не говорил. — Что вы заметили?
— Мне было совсем не до того, — вздохнула Кларисса. — Но… почти как во время затмения, все словно поплыло перед глазами. Дело не в этом, мэтр. По дороге говорить будет сложно, так что выслушайте меня сейчас. Мне нужны не только вы… Дослушав, Тейн вздохнул, задрал голову и поглядел на небо. Редкие серые волосы облепили темя, словно приклеенные. Взгляд следовал за вороньей стаей, летевшей на север. Потом птицы скрылись за высоким рядом тополей, окружавшим школу, а владелец ее ощупал Клариссу взглядом, который казался тусклым только дуракам. Осведомленность Леума обо всем, что творится в Собре, нисколько не удивляла. Новостью для Тейна оказались только вчерашние события и кое-что, касавшееся планов обоих герцогов, скорийского и эллонского. Остальное даже не пришлось расписывать в подробностях, человечек и сам обо всем знал. О чем-то — от хозяина «Разящей подковы», но мэтр Длинные Уши был лишь одним из многих, кто пересказывал Тейну новости и сплетни. Несколько седмиц назад таким докладчиком была и сама госпожа Эйма, пересказавшая все, что узнала, слышала, предполагала…
Зачем владельцу трех школ сведения, которые он терпеливо копил даже не годами — десятилетиями? Леум никогда ни во что не вмешивался, не участвовал ни в одной интриге, но он знал столько, что напоминал паука в центре паутины, раскинутой по всей стране — а, может, и по всему миру.
— Я возьму с собой шестерых, — сказал он. — Поднимитесь пока что в дом, выпейте воды. Гвардейцы останутся здесь и вернутся позже. Кларисса бросила взгляд на своих спутников, но оба алларца не стали спорить, только пожали плечами и кивнули. С мэтром Тейном вообще редко спорили, хотя на первый взгляд он казался незначительным. Женщина не знала, собственное ли это качество, или плоды давней выучки «заветников», но так было всегда. Ни слугам, ни наставникам, ни даже ученикам не приходило в голову противиться распоряжениям или выполнять их — любые — кое-как.
Одного из шестерки госпожа Эйма знала, когда-то именно он учил ее обращению с кинжалами и ножами. Кажется, Дерас не опознал во взрослой женщине пятнадцатилетнюю ученицу, не понимавшую, зачем, чтобы научиться пользоваться стилетом, нужно жонглировать тяжелыми булыжниками и танцевать, держа на ладонях зажженные свечи. Обратная дорога заняла все те же три часа, хоть женщине и казалось, что спутники медлят, щадят лошадей, да и вообще не слишком торопятся. Разговаривать не получалось, да Тейн и никогда не любил лишних слов, спутников его, кроме бывшего учителя, Кларисса не знала — молчание казалось угнетающим, а часам к пяти попросту нестерпимым. Всадница стискивала зубы, чтобы не застонать. Темнело перед глазами, а мощеная розовым дорога казалась пестрой косынкой или юбкой дикарки: по ней плясали цветные блики. От усталости? От бесконечной тревоги? В начале седьмого кавалькада подъехала к дому, который снимало семейство Эйма. Кларисса прошла наверх, не представляя, как, каким чудом можно будет поднять с постели Фиора, который очнулся-то поутру, но, к ее изумлению, господин регент уже не лежал — сидел в кресле. Белее молока, полупрозрачный и с синяками под глазами — даже странно, крови-то он потерял немного, но все-таки способный двигаться. Потомки Золотого Короля были выносливы, но помимо выносливости тут нужна была и несгибаемая воля, а на ее недостаток Фиор пожаловаться не мог, что бы там ему самому не казалось. Присутствие второго, сидевшего рядом, поначалу насторожило, а лежавший на коленях золотой скипетр и попросту испугал. Король прислал господина казначея в качестве своего представителя — к добру ли это? Сам по себе Гильом Аэллас был замечательным человеком, разумным и необыкновенно — особенно для алларца — сдержанным, но в этом и беда: поймет ли он, что здесь творится? Гильом казался слишком медлительным, ему самое место в казначействе, а не здесь… и кому из двоих соратников по «малому совету» и совету нынешнему он больше симпатизирует? Что приказал ему король? Уж не арестовать ли Фиора он явился?
— Я буду дурным вестником, — Аэллас первым поднялся навстречу Клариссе; от его слов сердце забилось вдвое чаще. — Господин Алларэ — уже часа три в Шенноре, комендант крепости отказывается пропускать внутрь кого-либо, кроме него, а с ним — двое капитанов гвардии герцога Гоэллона и городской палач. «Он все-таки с нами, — поняла женщина. — Это хорошо, и на его стороне право приказывать от лица короля, но Реми уже там. Палач нашелся, и даже если его напоили, для Реми не составит труда привести палача в трезвый вид…»
— Досадно, — вздохнула Кларисса. — Господин Аэллас, можете ли вы что-то сделать с комендантом?
— Законного — увы, ничего, он в своем праве. Однако ж, в сложившихся обстоятельствах законом придется пренебречь, — огромный алларец слегка пожал плечами. Скипетр в широченной ладони казался золотой соломинкой. В голубых глазах мелькнуло что-то такое, что коменданту оставалось лишь посочувствовать. Попасть между Реми и этой ледяной глыбой…
— Я хотел бы выслушать господина регента наедине, — заговорил Тейн. — Много времени это не займет. Остальных я попрошу спуститься и готовиться ехать. Кларисса, выставленная из собственной спальни и королевский представитель подчинились беспрекословно. В коридоре Гильом взял женщину под руку, вежливый даже сейчас. Ни мужской костюм для верховой езды, пропахший конским потом, ни знание того, что через полчаса им, возможно, придется стоять плечом к плечу в драке казначея не смущали. Это роднило его с Хельги — и еще больше с Фиором.
— Вы поступили на редкость разумно, госпожа Эйма. Я весьма признателен вам за участие. Можете не беспокоиться насчет обвинения в измене, король прекрасно понимает всю его нелепость. Ни вам, ни моему герцогу ничего не грозит, однако ж, мы должны позаботиться и о герцоге Скоринге. Его показания жизненно необходимы для блага государства. «Господин казначей и тетрадь, — вспомнила женщина. — Да, он будет на нашей стороне до последнего, ему нужна возможность личной беседы… но почему же он бездействует?»
— Я понимаю, какой вопрос вы хотите мне задать, — Гильом остановился на лестничном пролете. — Госпожа Эйма, я ранее бывал в Шенноре и знаю, что, сумей даже я убрать с дороги коменданта и подчинить себе крепость, ведь в моем распоряжении отряды городской стражи, нам это нисколько не поможет. Именно поэтому я и ждал вашего с мэтром Тейном возвращения.
— Вы приняли верное решение, — спускавшийся по лестнице Леум одобрительно покивал.
Шедший за ним герцог Алларэ удивленно вскинул голову. Как Фиор ни старался не хромать, передвигался он все равно с видимым усилием. Рана над коленом была не столько опасна, сколько болезненна, и, должно быть, каждый шаг давался с трудом. Но на лице было куда меньше тревоги, чем до того — лишь напряженная сосредоточенность человека, который готовится к сложному и опасному делу. Должно быть, Тейн сумел его успокоить насчет грядущего конца света.