Реальность сердца
Шрифт:
— Я утоплю Филипа в Сойе, когда он тут появится, — отсмеявшись, пообещал Кертор. — Если б не этот поганец, где бы я сейчас был?
— В фамильном склепе? — ехидно спросил Рене. Сон и разговор по душам определенно пошли ему на пользу: Саннио второй день видел его настоящим, живым, уверенным в себе…
— В родовом замке! Верите ли, если бы на осеннем празднике я не оказался рядом с герцогом Гоэллоном…
— Вы считаете, что оказались там случайно? — спросил Ларэ.
Кертор удивленно похлопал длинными темными ресницами, недоверчиво взглянул на Фиора, потом брови его медленно поползли вверх по лбу. Саннио с удовольствием наблюдал за тем, как до Флэля доходит суть сказанного. Вот ему кажется, что Ларэ просто пошутил, потом он что-то прикидывает — брови сдвигаются в тонкую прямую черту, — вот он, наконец, понимает, что слово «случайность» тут на редкость неуместно, и вновь запускает узкую ладонь в роскошную завитую шевелюру…
— Кертор, вы жалеете? — продолжил язвить Рене Алларэ.
— Если только о двух девятинах, проведенных рядом со Скорингом, — вздохнул Флэль.
— Да, вам не позавидуешь, — серьезно кивнул Кадоль. — Но могу поздравить. Меня вы обманули. Теперь я знаю, в чем было дело… Смех, звон бокалов, шутки. Саннио это покоробило — совсем недавно погиб Виктор Аэллас, и, кажется, об этом все забыли. Даже Гильом, родной брат. Вернувшийся к подоконнику Фиор Ларэ тихим шепотом спросил: «В чем дело?», и Саннио так же едва слышно, только для него, ответил: «Веселье какое-то неуместное! Танцы на поминках…».
— Господин Гоэллон, вы несправедливы. Нам всем и страшно, и тягостно, а потому и нельзя грустить, — ответил Фиор, глядя в бокал, до краев наполненный темным густым вином, и протягивая юноше второй. Саннио, озадаченный этим парадоксом, молча принял бокал и принялся в очередной раз разглядывать своих соратников. Вот Бертран Эвье, недавно вернувшийся с войны на севере, светловолосый, но смуглый, как огандец или керторец. Впрочем, единственный керторец — Флэль — как раз светлокожий и с пепельными волосами, только ресницы и брови темные. Бертран грызет зубочистку, раскачиваясь на стуле, Кертор стоит рядом, то и дело громко, выразительно вздыхая. Элегантный, изящный, в превосходно сидящей камизоле и узких облегающих штанах. Щеголь, но вовсе не пустышка. Бертран же — с виду обычный вояка, во время северной кампании именно он был правой рукой герцога Гоэллона; парадный мундир ему удобен и привычен.
Рене беседует с Бернаром, и трудно представить себе двух менее похожих людей. Высокий, гибкий, стройный Рене и широкоплечий основательный Кадоль. У Рене лицо выразительное, по нему слишком легко читать, а Бернар только иногда позволяет догадаться о своих мыслях: когда ему этого хочется. У Рене роскошный кафтан: шелк оттенка «зимняя хвоя», по нему шитье красным золотом; а Бернар в своем серо-черном платье мог бы затеряться среди небогатых купцов. Богатый плащ с серебряной вышивкой он оставил внизу вместе со шляпой. Сорен Кесслер, неугомонное пламя, от которого, кажется, скоро останется лишь легкий пепел — бруленец не отходит от Реми ни на шаг со дня освобождения, и, кажется, вовсе забыл, что такое сон. Рядом — Гильом Аэллас; по сравнению с ним Сорен кажется еще более тонким и хрупким, похожим на свечу: белое прозрачное лицо, пламенные блики в волосах. Гильом, положив ему руку на плечо, что-то мягко, но настойчиво выговаривает, словно отец или заботливый дядюшка.
Господин Ларэ, стоящий напротив Саннио. Заметно неправильное, слишком тяжелое лицо, и это вызывает щемящую досаду: ему бы хоть чуть больше той красоты, которая досталась родичам по материнской линии; и на этом лице — невозможные, нечеловеческие яркие сапфировые глаза в окружении длинных золотых ресниц, заставляющие вспомнить рассказы о короле Аллионе. Привычная грустная складка у губ, неброское зеленое платье с узкой золотой полосой отделки на рукавах и по вороту. Даже здесь, среди друзей, Фиор кажется слишком одиноким…
— Пейте вино, господин Гоэллон, — заметил слишком пристальный взгляд Ларэ. – Дальше нам слишком часто будет не до вина, не до смеха. Вы еще будете вспоминать этот день.
— Называйте меня по имени, — тихо попросил Саннио, и невольно добавил. — Если это вам не покажется излишней фамильярностью.
— Ну что вы, Алессандр. Благодарю. Вы мне не откажете в этой же любезности?
— Нет, конечно же, нет… — Рядом с Ларэ он всегда терялся и невольно вспоминал первые дни с герцогом Гоэллоном: тогда тоже казалось невозможным найти верный тон, правильные слова. — Ваше здоровье!
— Герцога Алларэ и вашего дяди, — добавил Фиор.
— Жаль, что не вы наследник, — ляпнул вдруг Саннио, ляпнул — и прикусил язык, но уже было поздно.
— Простите, Алессандр? — Синеглазый бастард изумленно воззрился на него. — Я вас не понимаю…
— Мне кажется, вы очень похожи на короля Аллиона, — заливаясь румянцем, объяснил молодой человек.
— Благодарю, вы чрезмерно добры, — теперь покраснел и Ларэ. — Когда вы увидите принца Элграса, поймете разницу между нами.
— Он не такой стеснительный? — кажется, в вино что-то подсыпали… хотел же сказать «скромный»!
— Да уж, этой черты он лишен, — улыбнулся, качая головой, Фиор. Кажется, бестактности он не заметил, хотя с господином Ларэ нельзя было за подобное поручиться.
— Я… я прощу прощения! Еще одна мимолетная, грустная улыбка и прямой, все понимающий и прощающий, взгляд. Ларэ медленно поднял руку и коснулся плеча Саннио мягким, очень деликатным жестом.
— Не нужно, Алессандр. Я вас понимаю. Этот день и мы здесь… — Ларэ не закончил фразу, да и не нужно было; так даже лучше. Саннио опустил голову, пытаясь как можно крепче удержать в памяти все детали мозаики. Голоса, слова, смех и удивленные восклицания, звон бокалов, цвета, запахи, обстановку — каждую частицу происходящего. Еще несколько минут, и все кончился. Все разойдутся, чтобы заняться общим важным делом, общим — но каждый будет играть свою роль, выполнять свою часть замысла, и, может быть, уже никогда они не соберутся вот так, вместе… кто-то погибнет, кто-то уйдет.
Странное, терпкое и сладкое, горькое и звонкое ощущение безвозвратно уходящих бесконечно ценных мгновений. Острое — до боли в груди, до слез под плотно сжатыми веками…
— И мы здесь, — повторил он, усилием воли заставил себя вскинуть голову и открыть глаза. Ларэ молча кивнул.
— Господа, в десять часов прошу вас собраться здесь же или сообщить, если это окажется невозможным, — заявил Рене, выйдя на середину комнаты. — Позвольте вас поблагодарить.
— За восемь дней вы добрались сюда из Сеории?
— Не вижу ничего удивительного в том, чтобы за восемь дней проехать около двухсот миль, это расстояние можно преодолеть и вдвое быстрее. Я же ехал несколько кружным путем. Вас не так уж просто было найти.
— На это и рассчитывал, герцог, — Эмиль смотрел на мужчину, сидевшего на кровати с большой миской черешни в руках. — Но вам удалось…
— Это не повод для удивления. Вот если бы я не узнал своего человека, встретившись с ним нос к носу — вы могли бы озадачиться. И то, что вы оказались именно на тенистых берегах благословенной Виены, тоже вполне ожидаемо. Черешня здесь отменная, правда?