Реальность сердца
Шрифт:
— Не касайся моего, — изрек Создатель, и взор его был гневен, хотя немилости этой верный слуга не заслужил: он умел отличать тех, на чьих лицах лежала тень серебра. Королевский же первенец, плод греха, был дозволен для жертвы, дозволен и желанен. Его всегда окружали верные слуги — и те, что следовали явно, и те, что крались вослед, оберегая и защищая, но владеющему силой Господа это не помеха.
Обмануть слуг, отвести глаза следящим нетрудно, сотню раз проповеднику удавалось подобное. Однако ж, воин-отступник просил оставить это дело для него; в первой попытке он не преуспел — а другую, кажется, предпринимать и не собирался.
Что ж, отступник и лжец сам виноват в своей судьбе. Он думает, что окружающие его следуют за ним? Он ошибается. Они пришли служить не мирскому владыке, а Господу Фреорну, они верны, соблюдают обеты и исполняют обряды. Каждый из них прошел первое посвящение и готовится ко второму, обрывающему все связи
Тот же, кто мнит себя всемогущим, назвавшись регентом, будет забыт и проклят. Кровь его пуста, нет в ней ни яда, ни благословения. Верным служением он мог бы заслужить высочайшую честь, стать наместником среднего из миров, но он предал, а, значит — сам втоптал себя в грязь, сам бросился в яму отбросов, которые будут сожжены на очистительном огне гнева Господня. Старая одежда, черная, как и подобает несущему Истину, по-прежнему хранилась в шкафу. Проповедник, размышлявший у окна, потянул створку за тяжелый кованый ключ. Обноски западного владетеля упали на пол, а привычное платье укрыло, внушая надежду и напоминая о бесчисленных милях пройденных дорог. Не ведающие Истины едва ли поверили бы в то, что недавно человеку в штопаной котте исполнилось семьдесят семь. Сам он едва вел счет годам, ибо все они проходили в служении, но на задворках памяти хранилась эта цифра — вместе с прочим суетным хламом: историей юношеских лет, первых испытаниях, годах в застенках псов-монахов… Тело служителя было сильным, а разум с каждым годом обретал все большую ясность. Лицо же не несло на себе ни морщин, ни старческих пятен, клейма дряхлости и тщеты желаний. Глядя на себя в мутное свинцовое зеркало, проповедник подумал о том, что сам покарал себя за гордыню. Он, словно наивный юнец, решил, что видит все помыслы регента насквозь; решил так еще в первую встречу — и вот, был наказан. Господь Фреорн ведет слуг своих по лишь ему ведомым тропам, но путь этот всегда ведет к истине. Господь дал ему возможность самому распознать изменника, а, значит, дал и право покарать того, кто дерзнул обмануть вестника Истины. Скоро, скоро, уже к вечеру этого дня нерадивый и возгордившийся узнает, какова кара!.. Служитель Господа без труда дождался часа, когда хозяин покинул свой дом.
— Приведи ко мне всех братьев в Истине! — приказал он юному слуге с быстрыми ясными глазами. Этот был любознателен, жаден до знания и тверд в вере. Два десятка человек набились в комнату, словно крестьяне в лесное убежище. Все они были полны тревоги и жаждали знать, что произошло. Теребили манжеты богатых одеяний, отирали пот с лиц, переминались с ноги на ногу. Красно-синие и бело-лиловые одежды западных владений уже пропитались запахом страха.
— Тот, на кого мы возлагали многие упования, предал наше дело! — Проповедник стоял у стола, руки его лежали на старинной чаше черненого серебра. В чаше темным зеркалом застыл настой господней травы. — Он отвернулся от Владыки Фреорна! Господь наш гневен, и гнев его обрушится на всех, кто последует за предателем. Сгорит в карающем пламени преступная плоть и расплавятся кости погрязшего во грехе. Скоро, скоро час суда и не получит на нем защиты тот, кто хоть в мыслях разделит стезю проклятого предателя! Верным надлежит покинуть этот дом и предоставить изменника своей судьбе. Проклят будет тот, кто останется здесь до полуночи! Разрушена будет эта твердыня лжи! По лицам слушавших пролетел темный ветер испуга. Проповедник медленно обвел каждого взглядом, отделяя верных от неверных. Верные не прятали глаза, а смотрели прямо и покорно, соглашаясь с волей провозвестника Истины. Они готовы были пойти за ним, куда бы он не вел, ибо верили в Создателя и не прельстились мгновениями мирской славы. Другие же цеплялись за отступника, ибо он щедро набивал их животы сладкой пищей, а карманы — золотом. Они не хотели верить, что пройдут лишь считанные дни, и золото обернется прахом, а сами они станут червями под карающей стопой Творца.
— Верные Господу да пойдут за слугой его! Нынче же в полночь жду вас в нашем святилище. Те же, кто усомнится, пусть остаются здесь. Пейте и ешьте напоследок, облачайтесь в златотканые наряды и танцуйте с блудницами, ибо близок час вашего ничтожества! Да не осквернят они порог святилища Господня! Благословен будь тот, кто пресечет нить их жизни, спасая их от пламени гнева Создателя нашего,
Еще в первые дни существования «малого королевского совета» герцог Алларэ завел весьма полезный обычай: в любое время суток кто-то из его членов бодрствовал и находился в особняке. От этой чести были избавлены только Сорен, постоянно выполнявший при Реми обязанности секретаря, и Андреас, еще слишком мало разбиравшийся в перипетиях заговора. Фиор Ларэ, привыкший подниматься на рассвете, больше всего любил утренние дежурства. Он вставал за час до утренних сумерек и занимал пост в кабинете на втором этаже — именно туда приносили все письма, пропускали курьеров и гонцов, туда прибегали с самыми свежими вестями. Герцог Алларэ и большинство его окружения были ночными птицами, предпочитали засыпать поутру и просыпаться ввечеру, а Ларэ нравилась утренняя тишина, свежий воздух, врывавшийся в окно, пустая комната, напоенная ароматом трав из пузатого глиняного чайника…
К тому же он был слегка близорук и не особенно любил ломать глаза при свечах, а писать приходилось много и часто. Вся негласная дипломатическая переписка, большая часть посланий к северным и южным владетелям, учет писем и прочих документов лежали на его плечах. Фиор не протестовал — эта работа была ему привычна, он с легкостью ориентировался в списках указов, в приходивших со всех концов Собраны письмах и вел все необходимые подсчеты: затрат на будущую войну, численности полков и отрядов, многого другого. Реми Алларэ прекрасно представлял себе общую картину, а детали рождались под пером бастарда. На этот раз утренний покой был бессовестно нарушен, да такими вестями, что Фиор едва не разлил чай по столу. Топтавшийся напротив стола юнец в цветах Брулена аж приплясывал от возбуждения. Об этом мальчишке, младшем брате кого-то из западных владетелей, Ларэ знал лишь понаслышке: Реми как-то обмолвился, что в доме герцога Скоринга есть свой человек; однако ж, ради своего известия юноша по имени Винсент пренебрег секретностью и решился разоблачить себя. Значит, придется будить Реми. Печально, герцог далеко еще не так здоров, как хочет показать, а накануне всю ночь провел за столом, вопреки стенаниям лекаря и здравому смыслу. Тем не менее, он должен услышать все это сам, и чем раньше, тем лучше. Ларэ ударил молоточком по колокольчику.
— Передайте господину герцогу, что я прошу его спуститься незамедлительно. Подайте господину…
— Эйку, — вставил юноша, и Фиор опешил: член семьи Яна-Петера Эйка? Удивительное дело, почему же парню не сиделось при родиче?..
— Господину Эйку завтрак сюда и принесите мне еще писчей ткани. Итак, господин Эйк, вы утверждаете, что герцог Скоринг рассорился со своими соратниками-еретиками?
— Это они с ним рассорились. Начисто! Теперь что-то будет…
— Вполне вероятно, — улыбнулся Ларэ.
— Пастырь истины… ой, ну, этот еретик как поглядел на всех — насквозь прожег. Убивайте, говорит, неверных между собой.
— Пастырь истины, говорите? — не заметить обмолвку было трудно.
— Нам так велено было его называть, — пожал плечами юный ренегат. Темно-каштановые волосы падали на лицо так, что между прядей торчал только острый веснушчатый нос. Как он только видеть ухитрялся-то, этот бывший еретик? Хотя в его деле главное — уши, а с ушами все было в порядке: два роскошных круглых органа слуха по бокам узкого лица. — Отец сказал слушаться его во всем.
— Почитание воли родителей — большая добродетель, как учит нас Истинная Церковь, — рассмеялся Ларэ. — Не видите некоторого противоречия?
— А… — младой еретик махнул исцарапанной рукой. — Мне обещали прощение!
— После искреннего покаяния. Ну и как, вы раскаиваетесь? — до чего же забавное дитя запада! Уши коалиции герцога Алларэ ни малейших признаков раскаяния не выказывали. Мальчишка уминал омлет и облизывался. Похоже, что для юноши все это было не более чем приключением: и якшанье с еретиками, и обряды, в которых он наверняка участвовал, и миссия соглядатая. Где только Реми ухитряется находить подобных бесшабашных юнцов, готовых танцевать на весеннем льду? Помянутый миг назад герцог в расшитом цветами халате поверх спальной рубахи был зол и зевал, неловко прикрывая рот тыльной стороной руки, но, выслушав краткий пересказ Фиора, немедленно приступил к допросу. Дитя вольного Брулена было вывернуто наизнанку, ни одна подробность не осталась без внимания — Ларэ словно своими глазами увидел тесную комнату, перепуганную, поднятую спозаранок толпу, готовую рвать друг друга на части, злой фанатизм еретиков-неофитов…