Реальность сердца
Шрифт:
— Чудо в соборе тоже дело рук человеческих? — нахмурился Фиор. — Не слишком ли для этих рук?
— Для Скоринга не слишком, наверное. Хотя…
— Реми, вы смогли бы проделать подобный фокус?
— Я никогда не черпал из тех источников, что «заветники». Нужно быть куда менее брезгливым… — поморщился герцог Алларэ. Саннио слушал разговор, едва понимая, в чем суть. Слишком сложно. Это стоило обдумать потом — вспомнить каждую фразу столько раз, сколько понадобится. Сейчас его больше всего интересовало, сможет ли Реми положить конец ночным кошмарам и постоянному желанию уйти прочь, подальше ото всех. Уехать на остров Грив, о котором он только слышал, бродить там по морскому побережью, и не видеть, не слышать, не чувствовать ничьих взглядов… Выспаться, наконец. Ухо бывшего секретаря ловило каждое слово беседы — въевшаяся в плоть и кровь привычка, но смысл ускользал. Силы, кровь, чудеса; опять и опять эта проклятая песня, навязшая в зубах, как модный мотивчик. Его наследие — чудеса, кровь и силы. Перстень наследника давил на палец, тянул руку вниз, к земле. Любимое, такое нужное кольцо, без которого он чувствовал себя голым, в последние дни казалось чужим, тяжким, лишним. Знак наследия, доставшегося ему. Потом пришла мысль, которая — Саннио мысленно отвесил себе оплеуху, — должна была возникнуть в голове первой; прежде постыдного нытья и жалоб: дядя. С ним-то что? Если принцу, бастарду и наследнику герцога что-то угрожает, то ведь и сам герцог в опасности…
— Мы должны пригласить архиепископа Жерара, — сказал Ларэ.
— Мой почтенный родич начнет с того, что наложит на меня очищение, а закончит объявлением святого похода.
— Святой поход и так состоится.
— Несомненно, но в свое время. Да и клеймо на лбу мне ни к чему. Сандре — тем более.
— Без этого можно будет обойтись. Архиепископ весьма благоразумен.
— Пока вы ведете с ним переписку, он таким кажется. Но вы еще не имели несчастья познакомиться лично. А я еще помню, как он уходил в орден… Дед тогда едва не проклял его, и было за что.
— Реми, нам нужен тот, кто чует ересь и способен разобраться во всех хитросплетениях заговора Скоринга. В конце концов, я не хочу оказаться под ножом на алтаре, да и для Алессандра такой судьбы не желаю!
— Я это обдумаю. Сейчас же, Фьоре, сделайте одолжение, откройте тайник. Снимите портрет Старого Герцога… — Саннио оглянулся, покосился на изображение мощного мужчины в алом бархате, похожего на Гильома Аэлласа, только лет на двадцать постарше. — Теперь нажмите на сучок на панели. Отлично. Возьмите шкатулку. Нажмите этим дамам на их несравненные груди…
Саннио с интересом наблюдал за тем, как Фиор обращается с небольшим ларцом из белого полированного дерева. На крышке две щедро наделенные Матерью девицы демонстрировали свои прелести, и похвалиться им было чем. Молодой человек не без интереса вспомнил недавнее предложение герцога Алларэ насчет прогулки по Кандальной улице. Определенно, в этом было нечто привлекательное. Может быть, господин Кертор не будет против?..
— Вам пора обзаводиться любовницей, — от Реми не скрылся живой интерес на лице Алессандра. — Видите, Фьоре, естественные устремления юного организма не способны победить даже козни «заветников»…
— Это обнадеживает, — бастард наконец-то справился со шкатулкой. — Что вам подать?
— Нет-нет, мне — не надо, избавьте! Передайте Сандре медальон с черным камнем. Гоэллон принял на ладонь угловатый осколок вулканического стекла в тяжелой золотой оправе. Камень едва заметно вибрировал и словно бы притягивал к себе весь окружающий свет. Сгусток теплой темноты на тонкой цепочке. С обратной стороны оправы были вычеканены язык пламени и знак Нерукотворного Храма.
— Надевайте. Проверим, правду ли говорят об этих святынях. Спрятанный под рубахой медальон больно ожег кожу, словно был раскаленным добела. Боль едва не заставила вскрикнуть, а потом рассосалась, оставив по себе приятное ощущение, напоминавшее тепло от перцовой настойки, которой его растирали во время простуды.
— Не советую полагаться только на церковную цацку. Она лишь подпорка для разума, но не заменит его, — Саннио покоробило пренебрежение, с которым герцог Алларэ говорил о реликвии. Медальонов с частицами алтаря Нерукотворного Храма насчитывалось едва ли три десятка, и большинство принадлежало церковникам, главам орденов и их присным. — Однако ж, посмотрим, посмотрим…
— Благодарю вас, герцог.
— Отблагодарите меня делом, сокровище. Будьте внимательнее к своим мыслям и желаниям. Мы имеем дело с какой-то бесовщиной, так будьте осторожны. А то придется выпороть вас крапивой…
— Крапивой? — удивился Саннио. — Розги уже не в моде?
— Крапивный лист, муравьиный яд и пчелиное жало, — с улыбкой напомнил Фиор народное поверье. — Проверенные средства от искушений Противостоящего.
— Лучше муравьи!
— Учту, — Реми рассмеялся. — Еще раз возьмете на ум всякую дурь, посажу вас голым задом в муравейник. Идите, дитя мое, и грешите от души! «Заветники» не выносят радостей плоти, так огорчите их всерьез. Фьоре, а вы как раз останьтесь… Судя по тому, как на следующее утро у Саннио звенело и мутилось в голове, «заветники» должны были обрыдаться от огорчения. Кертор и Эвье оказались преизрядными любителями насолить отвратным еретикам — и обильными возлияниями, и чревоугодием, и женолюбием. Церковь Собраны тоже не считала все это за добродетели, но как пошутил Флэль «что омнианцу малый грех, то «заветнику» крюк в брюхо». Засыпая сном без всяческих сновидений в компании пышнотелой и веселой не только по призванию, но и по характеру девицы, молодой человек показал кому-то язык. Должно быть, мрачному образу постнорожего еретика, который должен был скорчиться от загнанных в брюхо крюков. Вполне понятная похмельная головная боль начисто перешибла тоску и страх, одолевавшие Саннио в последние дни. В присказке Бернара «от уныния хорошо помогает плеть» оказалось куда больше здравого смысла, чем раньше казалось его подопечному. Если предел мечтаний состоит в кубке вина и горячем завтраке, думать о чем-то ином попросту не получается. Вместо слуги с завтраком в дверном проеме нарисовался отвратительно свежий и до зависти цветущий Кертор. Рыжая нахалка, лежавшая рядом, вместо того, чтобы прикрыться покрывалом, изогнулась кошкой и подмигнула новому гостю.
— До чего приятные господа у нас нынче, — промурлыкала она. — Надеюсь, надолго?
— Ах, милочка, слов нет, как жаль тебя огорчить, но увы! Господин Гоэллон, поднимайтесь!
— Зачем? Куда?
— Прокатимся верхом, потом посетим королевские купальни.
— Верхом?! — издевается, не иначе. На нем самом уже прокатились верхом, и теперь это весьма явственно чувствуется.
— Вы все-таки не смыслите в развлечениях… — огорчился Флэль. — Вставайте, вставайте! Надо учиться! В первые полчаса Саннио чувствовал себя мешком со страданиями, который вот-вот выпадет из седла, но потом и головная боль, и тошнота куда-то делись, а на смену им пришло наслаждение. Крокус летел быстрее ветра, двое спутников рядом хохотали, едва поспевая за юношей, который гнал коня по скошенному лугу. Они заехали довольно далеко в предместья, когда Бертран Эвье дал команду возвращаться. Проветрив голову, Алессандр чувствовал себя куда лучше, чем раньше. Медальон на груди грел, но больше не обжигал, мир казался цветным и красивым, а не вчерашним, похожим на то, что можно увидеть через закопченное стекло. Бертран и Флэль больше не раздражали, не вызывали желания спрятаться от них в темной комнате.
В королевских купальнях молодой человек еще не был. Огромное здание из белого мрамора было выстроено века три назад, вскоре после легендарного пожара. Тогдашний король Собраны отстроил столицу заново, из угольев и праха, и на пепелище взошли десятки белокаменных соборов, школы, лечебницы, проявились просторные площади с фонтанами, ровные дороги, сады и парки. Были построены и королевские купальни, посещение общих залов в которых стоило — уже который век — ровно один серн. Столько, сколько мог позволить себе даже нищий. Казне не приходилось тратиться на содержание купален, оно окупалось за счет других залов.
В одном из таких и оказался Саннио. Зеленый с прожилками литский мрамор стен, отделанный зеленой изразцовой плиткой неглубокий бассейн с горячей водой, темное, почти черное дерево, густой запах шалфея, тимьяна и мяты, настоянных на меду. После скачки это оказалось особенным удовольствием, а, отдавшись в умелые руки банщика, молодой человек ощутил себя взятым в Мир Вознаграждения заживо. Судя по сладкой истоме в теле, спор омнианцев и ноэллианцев разрешался просто: приют праведных находился в Собре, в королевских купальнях.