Реальность сердца

Оуэн Анна Нэнси

— Зачем вы это?! — опешил Саннио. Подобной выходки от герцога Алларэ он не ожидал.

— Чтобы вы начали меня слушать! Я уже третий раз пытаюсь ответить на ваш вопрос!

— Правда? Простите…

— Алессандр, перестаньте казнить себя. Вы взяли в дом работника, честно ему платили, кормили и были добрым хозяином, так?

— Да я про него забыл вообще… — признался Саннио. В последние седмицы ему было никак не до Грио. Домоуправитель не жаловался на нежданное пополнение в доме, так что юноша и не вспоминал про соприютника.

— Неважно. Вы ничем его не обидели. Не знаю, что затеял этот парень. В его комнате нашли кошелек с деньгами.

— Да?

— Да, Никола вам говорил, вы что,

прослушали? — удивился Фиор. — Сто монет, должно быть, задаток. Все это странно, но в чем тут ваша вина? Это вы его заставили связаться невесть с кем?

— Нет, разумеется.

— Очень жаль, конечно, этого Вальяна, но вы, Алессандр, ни в чем не виноваты. Бернар говорит, у него была невеста. Возьмите ее в дом, если хотите отплатить парню добром за верность. Хотя это не верность, это невесть что.

— Да, конечно…

— Лучше задумайтесь о другом. Двор усыпан дохлыми воронами. Один из убитых – бруленский владетель Гус Дердекен, он в розыске, второй — по всем приметам похож на того самого лжеепископа, который служил Скорингу. Винсент Эйк его очень детально описал. Что эти двое хотели сделать? Почему драку никто не услышал, во дворе было полно людей? Саннио сел и плеснул в кружку сливок до краев, потом отхлебнул — гадость получилась просто изумительная, его едва не стошнило. Он с отвращением отставил кружку и уставился на Фиора. Тот сидел в соседнем кресле, вытянув ноги, и нервно наматывал на пальцы прядь волос на виске. Широкие темно-золотые брови были сдвинуты в суровую прямую черту.

— Опять «заветники»? — вздохнул Алессандр. — Мать и Воин, ну они же везде, решительно везде! Куда ни плюнь, в очередного еретика угодишь…

— Во двор плевать не советую, — улыбнулся Алларэ. — Там не еретики, а верные слуги и наши доблестные гвардейцы. Которых вдруг посетили глухота. Мне это напоминает историю, рассказанную Рене. Зимой из замка Лиго сбежал адепт «заветников», по приметам — все тот же. Весь замок заснул до утра, никто ничего не услышал. Люди, лошади, собаки…

— Добегался, значит, — со злым торжеством оскалился Саннио. — Грио только жалко, мы с ним из одного приюта были.

— Пожалуй, можно предположить, чего хотели эти двое. Похитить либо вас, либо меня.

— Для ритуала? Королевская кровь?

— Да, конечно.

— Пожалуй, можно послать два трупа в подарок герцогу-регенту, — подумав, сказал Саннио. — Ему будет приятно, я думаю.

— Вы предполагаете, что это его рук дело?

— Нет, я думаю, они действительно рассорились.

— Тогда достаточно написать господину Эйку, пусть приедет и посмотрит.

— Верно, — Алессандру эта мысль очень понравилась. — Подарок к празднику.

— Хорошо, что Элграс в Тиаринской обители…

— Действительно. Фиор, у вас совершенно чудесный брат, — Саннио улыбнулся. — Такой… славный. У нас будет король, которому не стыдно служить.

— Я же говорил, — лицо герцога Алларэ осветилось, на миг став и правильным, и красивым. — Он — настоящий король. Архиепископ Жерар позволил братьям побеседовать лишь полчаса, а потом велел Элграсу отправляться на занятия, с которых его вызвали. После этого незваным гостям было весьма невежливо предложено убираться восвояси. Герцог Алларэ пытался воззвать к здравому смыслу его высокопреосвященства, но глава ордена был непреклонен: «Герцогу Гоэллону я принца отдам, вы же можете осаждать обитель, если пожелаете».

Никакие доводы вроде «Элграсу место во дворце, а к перевороту уже все готово» на Жерара не действовали. Он указал на дверь длинным пальцем, а когда Фиор попытался возражать, пообещал, что позовет пару дюжих монахов, и господа Алларэ и Гоэллон слетят с лестницы. Выйдя за ворота, и слушая, как за спиной скрежещет блок подъемного моста, Фиор оглянулся через плечо

и высказался об упрямстве своего дядюшки. Саннио изумленно поднял брови, потом похлопал глазами и выдавил: «Я думал, вы никогда не бранитесь!».

— Это второй раз в моей жизни, — герцог Алларэ покраснел, как барышня, застигнутая в одной нижней рубашке.

— Когда же был первый?

— Когда Элграс рассказывал мне, почему сбежал из дворца.

— М-да, — вздохнул Саннио. В столицу они вернулись ближе к вечеру: на этот раз ни у кого не возникло желания пытать счастья на постоялых дворах. Алессандр предложил Фиору заночевать у него, герцог не стал отказываться: по дороге они почти не разговаривали, мешал встречный ветер, а обсудить хотелось многое; но до того оба отправились по спальням, чтобы отдохнуть, договорившись встретиться за ужином. Не успели они прикоснуться к столовым приборам, как во дворе раздались дикие вопли. Басовито орала Магда, визгливо — младшая повариха, гвардейцы тоже вопили, созывая своих. Не сговариваясь, сотрапезники ринулись вниз по лестнице и побежали на источник самого громкого шума. Саннио по дороге споткнулся и упал. Когда он обнаружил, на чем поскользнулся — на дохлой вороне, ему стало не по себе. Воронами, как оказалось, был усыпан весь двор; потом собрали полтора десятка. Они опоздали — у калитки заднего двора лежали три бездыханных тела. Двое чужих; в третьем, залитом кровью, когда его перевернули на спину, Саннио признал Грио Вальяна, бывшего вышибалу из веселого дома. На глаза навернулись слезы, и он ушел в дом, Фиор — за ним. Потом в столовую то и дело кто-то заходил, но юноша не слушал, что они говорят; точнее, слушал, даже что-то отвечал, но не слышал и не понимал смысла. Теперь он, кажется, пришел в себя — спасибо герцогу Алларэ.

— Вам нужно поесть, — решительно сказал гость. — Все остыло, я распоряжусь приготовить заново.

— Не хочу…

— Тем не менее, нужно. Чай вы, я вижу, испортили, а пить нужно. Иначе к утру вам будет нехорошо.

— Откуда вы знаете? Фиор только улыбнулся, но не стал отвечать; Саннио вспомнил, что их обоих роднит и связывает. Эта самая золотая королевская кровь, от которой одни неприятности. То можешь до совершеннолетия не дожить, то всякий еретик тебя похитить норовит — вот же подарочек, Сотворившие, за что? И еще всевозможные неприятности, о которых наследник рода Гоэллонов слышал лишь обрывками — неподобающие хорошо воспитанному юноше чувства, которые слишком сложно сдерживать, перемены настроения и прочее, что Саннио ставили в вину все восемнадцать лет его жизни, называя его капризным, слабохарактерным и несдержанным. Вот уж велика ты, доброта богов, ко всем, да не к нам… Дурацкое несвоевременное и недостойное желание уткнуться носом в чье-нибудь плечо, — лучше всего, конечно, в дядюшкино, но коли его нет, то Фиор тоже сгодится, — тоже, вероятно, стоило списать на причуды крови и терпеливо дожидаться совершеннолетия, когда все пройдет. Будет господин Алессандр Гоэллон таким же спокойным, сдержанным и вообще воплощением всех достоинств благородного человека, как дядя, как Фиор. Через три года — всего-то; только вот разреветься хотелось сейчас.

«Мы носим свое горе, тревоги и боль в себе», — сказал господин герцог Алларэ, тогда еще королевский бастард Фиор Ларэ. Потом он стал герцогом — неожиданно для себя, но не воспротивился, не возроптал, а покорился воле Реми; расправил плечи и взвалил на себя бремя власти. Хотел бы Саннио быть таким, как он — только вот не получалось, хоть убей!

— Сядьте! — тяжелые ладони вдавили его в кресло. — Вы хотите упасть и разбить голову? Очень своевременно!

— Простите…

— Милость Матери, сила Воина… Алессандр, пейте! — Чашка с холодной водой оказалась у его губ. — Мелкими глотками, не залпом.