Ребекка с фермы «Солнечный ручей»
Шрифт:
Здесь она была счастлива, здесь ее любили, здесь она превосходила себя и выкладывалась сполна. И все же ей хотелось найти кого-то, кто бы не только любил, но и понимал ее, говорил с ней на одном языке, считался с ее желаниями, разделял ее увлечения. Может быть, в огромном мире Уорехама и обретались где-то такие родственные души…
Пожалуй, Джейн Сойер понимала свою племянницу ненамного глубже, чем ее сестра Миранда. Обе они недоумевали по поводу характера и поведения Ребекки. Разница же была в том, что Джейн, недоумевая, в то же время и сочувствовала, и если она не понимала каких-то чудачеств юной племянницы, то при этом никогда не сомневалась, что мотивы поступков Ребекки хорошие и добрые. А Миранда Сойер в чем-то изменилась за
Семья больше не обедала на кухне, хотя раньше это казалось вполне приличным. Однако теперь их было трое и они вкушали пищу в столовой на белой скатерти. Трапеза стала обильнее и аппетитнее, поскольку стали считаться с присутствием в доме ребенка. Утренние часы проходили веселее благодаря сборам Ребекки в школу: надо было позаботиться о корзинке с завтраком, а в непогоду — о зонтике, дождевике, калошах. У сестер вошло в обычай стоять возле окна, дожидаясь, пока Ребекка в последний раз махнет с дороги рукой. Джейн в глубине души гордилась тем, что у девочки округлились подбородок и щеки, улучшился цвет лица. Младшая тетя обращала внимание на то, как у племянницы быстро растут волосы, и, когда миссис Перкинс принималась расхваливать пригожесть Эммы Джейн, тетя Джейн сразу заводила разговор о том, какие у Ребекки толстые и блестящие косы.
Джейн всякий раз брала сторону Ребекки, когда заходил спор о том, шить ей платье из коричневой или малиновой шерсти; она выдерживала настоящую войну с сестрой, горячо обсуждая покупку плюмажа из красных перьев или черной фетровой шляпки. Никто не догадывался, какое наслаждение испытывала Джейн в глубине своего сердца, когда смотрела на темную головку, склоненную над школьной тетрадью. А как она радовалась, когда Миранде случалось уйти вечером на молитвенное собрание! Тогда Ребекка читала ей вслух «Гайявату», «Барбару Фритчи», «Песню рожка», «Ручеек»! Ее тусклое, унылое существование расцветало под благодатными каплями этой духовной росы. Ее притупленный ум светлел от общения с юностью. Она зажигалась от «живительной искры небесных огней» в присутствии Ребекки.
Девочка больше не мечтала о том, чтобы стать художницей, подобно мисс Рос. На этом пути вставало непреодолимое препятствие: не находилось учителя. Тетя Миранда не считала, что Ребекка обладает таким редким талантом, ради которого стоит делать затраты. «Доморощенная живопись» мало ценилась в Риверборо. Хромолитография и замечательные гравюры на стали уже входили в моду. У Ребекки могла лишь теплиться весьма слабая надежда, что ей позволят брать уроки музыки у мисс Мортон, которая играла на большом церковном органе. Тут все зависело от матери молодой органистки — достаточно ли будет стога сена, чтобы расплатиться за уроки. Старшая Мортон пока не принимала окончательного решения, соображая, выгодно ли кормить корову чужим сеном и при этом отдавать внаем собственные травяные луга.
Вообще, тетя Миранда считала уроки музыки, равно как, и все прочие изыски воспитания, банальным, бессмысленным и дурацким времяпрепровождением. Но иногда она милостиво позволяла племяннице один час в день играть на старом домашнем пианино и была не против прибавить еще время на уроки, если Джейн все же осуществит сделку с миссис Мортон.
С фермы «Солнечный ручей» приходили обнадеживающие новости. У кузины Энн умер муж, и Джона, любимого брата Ребекки, взяли управлять хозяйством вдовы. Энн бралась оплатить его обучение в хорошей школе, а он за это должен был ухаживать за лошадью и коровой. Но самое главное, в распоряжении Джона оказалась домашняя библиотека покойного доктора — около сорока томов медицинской литературы.
Джон страстно мечтал о том времени, когда станет деревенским доктором, а Ребекка займется хозяйством у него в доме. Ему представлялось, как он сквозь снежные заносы скачет верхом по зову милосердия. А порой являлось не столь драматическое, но не менее заманчивое
Ханна теперь носила обруч для волос и длинные платья, все это было подстать ее высокому росту. Марк однажды сломал ключицу, но она благополучно срослась. Мира подросла и обещала стать очень хорошенькой. Еще одна новость состояла в том, что на проектируемом железнодорожном перегоне между Темперансом и Пламвиллем предполагали сделать станцию неподалеку от фермы Рэндаллов, и тогда их земля, сейчас ничего не стоящая, будет иметь хоть какую-то цену. Миссис Рэндалл не желала задумываться над тем, как можно было бы улучшить жизнь. Аурелия была готова от зари до зари гнуть спину ради куска хлеба для своих детей, но жила сегодняшним днем, а не будущим. Таков удел всех матерей, чья собственная судьба сложилась тяжело и безрадостно.
Глава XVII. Серые дни, золотые дни
С того Дня Благодарения, когда состоялось празднество в доме Симпсонов, минуло больше года, и Ребекка оглядывалась на пройденный путь, перебирая события по месяцам, отмечая главные вехи.
Первой такой вехой было празднование Рождества. В то свежее, хрустальное утро сосульки на ветках казались бриллиантовыми подвесками, а снежная гладь светилась бледной голубизной. На белом фоне ярким, красным пятном выступал вдалеке сарай Симпсонов. Несколько недель Ребекка все дни напролет была занята приготовлением подарков для каждого из семерых обитателей фермы «Солнечный ручей». Предстояло как-то уложиться в пятьдесят центов, накопленных с невероятным трудом, Ребекка успешно справилась с этой нелегкой задачей, и через два дня на ферму доставили по почте драгоценный сверток.
Джейн Сойер купила своей племяннице красивые беличьи палантин и муфту, которые, однако, не очень ее красили, так же, как и большинство подарков тети Миранды, но зато ей оказалось очень к лицу платье из чудесного зеленого кашемира W оно напоминало зелень первой листвы. Покрой был самый простой, но все окупалось цветом! Мама прислала кружевной воротник, миссис Коб связала несколько пар ярко-красных варежек, а Эмма Джейн подарила носовой платок.
Сама Ребекка сшила стеганый чехол для чайника, на котором вышила букву «М», и прелестную, всю в оборочках подушку для булавок, помеченную буквой «Д». Всего этого было уже более чем достаточно, чтобы считать праздник удавшимся. Но случилось еще кое-что.
Во время завтрака раздался звонок, и Ребекку попросили открыть. На пороге стоял мальчик, он спросил, кто тут будет мисс Ребекка Рэндалл, и, получив ответ, передал надписанный сверток, который Ребекка торжественно внесла в столовую.
— Это подарок, — сказала она, осматривая чудесное приношение, — но я не представляю, от кого он может быть.
— Что ж гадать! Открой — и все станет ясно, — заметила тетя Миранда.
Развязав ленты, Ребекка увидела внутри большой упаковки две коробки. На одной из них стояло ее имя, другая не была надписана. Дрожащими руками развязав ленту на «своей» коробке, Ребекка извлекла из нее нитку коралловых бус, на которой висел крест, словно бы сложенный из розовых лепестков. Под подарком лежала открытка: «Лучшие пожелания в день Рождества от господина Аладдина».
— Ну и ну! — воскликнули в один голос тетушки. — Кто же это прислал?
— Мистер Лэд! — выпалила Ребекка.
— Адам Лэд! Ах, какой молодец. Ты помнишь, Эллен Барнхем говорила, что он собирался прислать Ребекке к Рождеству подарок. И он вполне мог бы и забыть — при его-то занятости. А он, надо же, сдержал слово! — возбужденно проговорила тетя Джейн. — А что же в другой коробке?
В другой оказалась серебряная цепочка с голубым эмалевым медальоном и открытка для Эммы Джейн. Все-таки он запомнил и ее. И еще в посылке лежало письмо: