Ребекка с фермы Солнечный Ручей

Уиггин Кейт Дуглас

– Разумеется, если есть хоть какое-то другое место, - ответила она откровенно.
– Здесь безуспешными попытками сохранить мои маленькие секреты я изнурила себя до того, что превратилась в тень. Сначала они выяснили, что я хотела выйти замуж за священника, а когда он нашел себе жену в Стэндише, стало известно, что я разочарована. Затем пять или шесть лет они подозревали, что я ищу место учительницы в школе, а когда я оставила эту надежду и занялась шитьем, они жалели меня из-за этого. Когда умер отец, я твердо решила не дать никому узнать, что я получила в наследство, так как это интересовало их больше всего другого, но оказалось, что есть способы выяснить это, и они выяснили, как я ни старалась! Затем был

мой брат Джеймс, который уехал в Аризону, когда ему было шестнадцать. Тридцать лет я передавала хорошие вести от него, но у тетушки Тарбокс оказалась чересчур любопытная кузина, которая ездила для поправки здоровья на запад и там нашла Джима и написала тетушке Тарбокс все о нем, а именно - какие преследовали его несчастья. Они знали, что я вставила искусственные зубы, что я начала носить шиньон, что разносчик фруктов, овдовев во второй раз, сделал мне предложение. Я никогда не говорила им об этом, и, можете быть уверены, он тоже никогда не говорил, но им, в этой деревне, и не нужно ничего говорить. Им нечего делать, кроме как строить догадки, и они каждый раз угадывают правильно. Я вымоталась до предела, пытаясь ввести их в заблуждение, обмануть, создать ложные представления. Но как только я попала туда, где меня не клали под микроскоп днем и не наводили на меня телескоп ночью и где я могла быть самой собой, не добавляя при этом “с вашего позволения”, силы мои начали восстанавливаться. Кузен Сайрес старый человек, и много с ним хлопот, но он считает, что у меня красивые зубы и отличные волосы. В Льюистоне ни одна душа не знает о священнике, или завещании отца, или положении Джима, или торговце фруктами, да если бы им и сказали, им было бы все равно, и они тут же забыли бы, потому что Льюистон - это место, где все, слава Богу, заняты делом!

Хотя, быть может, говоря о нравах Риверборо, мисс Делия несколько преувеличивала, тем не менее легко представить, что Ребекка, так же как и все остальные дети в Риверборо, не могла не слышать во всех подробностях о пропаже саней вдовы Райдаут и о предполагаемой причастности к этому Эбнера Симпсона.

Ученики обычной деревенской школы не отличались излишней деликатностью или великодушием, и несколько изощренных загадок и стишков, касающихся дела Симпсона, передавались из уст в уста, произносимые всегда, что нужно поставить в заслугу школьникам, вполголоса и только тогда, когда детей Симпсона не было поблизости.

Ребекка Рэндл была из такой же семьи и имела тот же круг общения, что и ее одноклассники, так что едва ли можно сказать, почему она так ненавидела мелкие сплетни и неосознанно стремилась держаться от них в стороне.

Среди девочек ее возраста была в Риверборо некая особа, удачно прозванная Минни Липучкой, отнюдь не всеобщая любимица - белобрысое создание с глазами как у хорька, длинными тощими ногами и умом, представлявшим собой нечто среднее между умом попугая и барана. Подозревали, что она списывает ответы задач с грифельных дощечек других девочек, хотя ее ни разу не удалось на этом поймать. Ребекка и Эмма-Джейн отлично знали, когда Минни приносит фруктовый пирог или кусок слоеного торта в своей корзинке с завтраком, потому что в такие дни она покидала веселый круг своих одноклассниц и искала безопасного уединения в лесу, возвращаясь оттуда спустя некоторое время с радостной улыбкой на самодовольном лице.

После одного из таких тайных завтраков Минни Липучки Ребекка не смогла удержаться от искушения и, когда та заняла место среди угощавших друг друга своими лакомствами девочек, спросила:

– Как голова, Минни? Уже не болит? Позволь, я вытру, у тебя рот в земляничном варенье.

По правде говоря, рот совсем не был испачкан вареньем, но носовой платок Минни мгновенно взметнулся к ее покрывшемуся густым румянцем стыда лицу.

В тот же день Ребекка призналась Эмме-Джейн, что раскаивается в этой проделке.

– Терпеть не могу ее манеры, - воскликнула она, - но мне жаль, что теперь она знает, что мы ее подозреваем, и поэтому, чтобы загладить мою вину, я подарила ей тот маленький обломок коралла, который держала в моем бисерном кошелечке, - помнишь, я тебе показывала?

– Она этого не заслуживает, такая жадина, - заметила Эмма-Джейн.

– Я знаю, но теперь мне стало легче, - сказала щедрая Ребекка.
– И потом, он был у меня два года, и он битый, так что все равно никуда по-настоящему не годится, хоть и красивый на вид.

Коралл как залог примирения отчасти сослужил свою службу к тому времени, когда однажды Ребекка, как всегда задержавшаяся в школе дольше других из-за своего урока грамматики, возвращалась домой кратчайшим путем. Далеко впереди она увидела детей Симпсона, которые только что вступили в “лесной уголок”. Маятника с ними не было, и она ускорила шаги, чтобы обзавестись компанией. Симпсоны быстро пропали из виду за деревьями, но когда она вступила в лес и почти догнала их, до нее донесся голос Минни Липучки и детский плач. Клара-Белла, Сюзан и близнецы бежали прочь по тропинке, а Минни, стоя возле кустов, подпрыгивала и приплясывала, визжа:

Отчего соседки сани

К Симпсону сбежали сами?

Симпсон очень их любил

И в свой двор переманил.

В последний раз мелькнул среди деревьев беспорядочно отступающий отряд Симпсонов, и, в последний раз взмахнув на ветру, исчезли в туманной дали их потрепанные одеяния. Лишь падение одного маленького камня, брошенного доблестным Илайшей, известным как “забияка”, нарушило на мгновение неподвижность леса, но камень упал в сотне ярдов от Минни, которая закричала во всю глотку: “Арестанты!”, а затем с приятным чувством возбуждения обернулась и столкнулась лицом к лицу с неподвижно стоящей на тропинке Ребеккой, чьи сверкающие глаза ясно говорили, что настал час расплаты.

На физиономию Минни не очень приятно было смотреть, так как трус, которого застали в момент преступления, отнюдь не восхитительное зрелище.

– Минни Липучка, если я когда-нибудь… еще раз услышу, что… ты кричишь… это… Симпсонам… знаешь, что я сделаю?
– спросила Ребекка тоном сосредоточенной ярости.

– Не знаю и знать не хочу, - сказала Минни беспечно, хотя ее вид противоречил этим словам.

– Я отберу у тебя свой коралл и, вероятно, дам тебе хорошую оплеуху!

– Не посмеешь!
– возразила Минни.
– Если ты это сделаешь, я все расскажу маме и учительнице! Вот так!

– Мне все равно, расскажешь ли ты об этом своей маме, моей маме, всем своим родственникам и самому президенту, - продолжила Ребекка, храбрость которой возрастала по мере того, как величественные слова срывались с ее уст.
– Мне все равно, расскажешь ли ты об этом всей деревне, всему графству Йорк, штату Мэн и… и всей нации!
– заключила она напыщенно.
– Теперь беги домой и помни, что я сказала. Если ты еще раз выкрикнешь эти стишки, и особенно если ты скажешь: “Арестанты!”, и… если я сочту, что это будет справедливо и что это мой долг, я найду способ тебя наказать.

На следующий день во время перемены Ребекка заметила, что Минни рассказывает свою версию этого столкновения Хальде Мизерв.

– Она грозила мне, - шептала Минни, - но я не поверила ни одному ее слову.

Последнее было сказано с явным намерением довести это обстоятельство до слуха Ребекки, так как у Минни, когда она была надежно защищена механизмами закона и порядка, случались приступы храбрости.

Вернувшись на свое место после перерыва, Ребекка с разрешения мисс Дирборн передала Минни Липучке записку. Содержание записки было следующим: