Ребёнок моего мужа

Селезнёва Алиса

– Я что-то не поняла, Влад. Это кто такая? Одна из сотрудниц, которой ты помогаешь? Или жена какого-то знакомого, который в командировку уехал. Почему о её родах сообщают тебе?

Влад молчал. Лицо у него стало цвета клюквенного морса. Александра Фёдоровна открыла было рот, чтобы сказать что-то ещё, но Валя бесцеремонно прервала её на полуслове:

– Ох ты, ёшки-матрёшки! Это ж значит, наш непогрешимый Влад загулял от нашей идеальной Ланы и не просто загулял, а сделал на стороне ребёночка, вот его в роддом и требуют.

– Тебе бы язык укоротить, –

осадила её Юлька и гневно сверкнула глазами, – а то он у тебя как помело.

– А что я такого сказала? – протянула Валя и приняла оскорблённый вид. – Просто констатирую факты. И Лана об этом, похоже, знает. Как и ты, между прочим. Я по лицам хорошо читать умею, я Лайтмана* смотрела.

– А ну прекратить собачиться! – прорычал Николай Львович и ударил ладонью по столу. Стакан, стоящий рядом с ним подпрыгнул, но, к счастью, на пол не соскользнул. – Не на рынке всё же.

Лана перевела взгляд на отца. Она ещё никогда не видела его настолько разгневанным. У Николая Львовича разве только пар из ушей не валил. В глазах такая злость пылала, словно он Юльку с Валей задушить хотел. Голыми руками и на месте, никого не стесняясь. В панике Лана ухватилась за рукав матери, и… её замутило. Надежда Константиновна взирала на дочь, как на самое большое разочарование в жизни. Так она глядела на Лану лишь однажды, двадцать лет назад, когда та сбежала с урока литературы вместе со всем классом.

– Ладно, всё было вкусно, но я, пожалуй, пойду.

Влад встал из-за стола, вытер салфеткой губы и, бросив её в недоеденный салат капрезе, направился к выходу. Ровно через пять секунд, с трудом осознав, что случилось, Лана кинулась его догонять.

Но бегать быстро на каблуках она не умела. Влад уже успел забрать из гардероба куртку и даже сумел накинуть её на плечи, а потом толкнуть дверь на улицу.

Лана выбежала вслед за ним, в чём была. В лакированных туфлях на высокой шпильке и в шёлковом приталенном платье с пёстрыми цветами на юбке. В том самом, которое Влад недавно купил ей за бешеную сумму денег. Ветер разметал по плечам её волосы и, словно чересчур горячий любовник, приподнял юбку и полез к нижнему белью. Лана не чувствовала холода. Лана что есть силы бежала за мужем.

– Влад, – отчаянно кричала она, прикрывая рукой то левый бок, то шею. – Влад! – Он нахлобучил на голову капюшон. Остановившись, она набрала в грудь как можно больше воздуха и позвала его так, будто молила о помощи, будто находилась на волосок от гибели. – Влад!!!

Около машины он всё же оглянулся. Но не сделал ни шага обратно. Лана доковыляла к нему сама.

– Ты не можешь сейчас уехать. Не можешь меня бросить.

Он обхватил руками её лицо и приблизил к себе. Много лет назад, обнимая её вот также, он признался ей в любви, а спустя несколько мгновений позвал замуж.

– Лана! Милая моя, хорошая! Драгоценная! – шептал он, гладя её по щекам. – Ты же всегда была умницей. Ты же всегда понимала меня с полуслова. Не могу я сейчас остаться. Не теперь. Не тогда, когда на свет появляется, возможно, мой сын.

Из глаз

Лана потекло что-то горячее и едкое. Она запрещала себе плакать из-за Вики и честно держала это слово. До сегодняшнего дня.

– Но ведь сегодня мой день рождения!

– Мы чуть позже его отпразднуем. Вдвоём. Только вдвоём. Хочешь, слетаем на следующие выходные в Париж? Или в Рим. Куда угодно.

Лана заплакала ещё сильнее.

– Но ведь мой день рождения сегодня, а не в следующие выходные.

– Но мой сын, Лана, тоже решил родиться сегодня. Сегодня, понимаешь?! Я должен быть там. Должен! Мне звонили из больницы, вдруг случилось что-то плохое?

Он отпустил её и, сев в машину, повернул ключ зажигания.

– Давай поговорим вечером. Мы всё обсудим вечером. Извинись за меня перед всеми.

А потом он уехал. Лана стояла на дороге и смотрела ему вслед. Ветер продолжал трепать её волосы и задирать юбку, а она всё стояла и не верила. Не верила, что Влад бросил её и уехал. Не может такого быть. Влад ведь очень сильно её любит. Он никогда и ни на кого её не променяет. Наверное, это уехал какой-то другой мужчина. Абсолютно ей незнакомый.

– Дорогая! Пойдём внутрь. Нельзя стоять на ветру. Ты простудишься и заболеешь. А болеть в день рождения очень вредно.

Кто-то накинул на её плечи пальто и повёл в сторону ресторана. По голосу Лана поняла, что этим кем-то была Юлька. Похоже, в целом мире она была небезразлична только ей – неугомонной, татуированной эгоистке и детоненавистнице.

– Пойдём, пойдём, Лана. Мы с Максом отвезём тебя домой. Ты отдохнёшь, и всё будет хорошо.

– Мне надо заплатить за банкет.

– Не переживай. Макс уже всё оплатил. А я попросила официантку, нас обслуживающую, сложить в контейнеры оставшуюся еду. Вечером тебе хоть будет чем поужинать.

– Я отдам деньги.

– Непременно. Непременно, дорогая. Всё до копеечки, но потом. Завтра или через неделю, когда успокоишься. А сейчас мы всё заберём, переобуемся в сапоги и поедем домой. В зале уже вряд ли у кого-то аппетит остался.

Но Юля ошиблась. Валя ела тушёное мясо в сметане как ни в чём не бывало и с важным видом о разглагольствовала о жизни. Алёшка следовал примеру матери, правда, говорить не пытался. Желудок за чужой счёт набивал молча.

– Всё смешалось в доме Облонских, – пафосно изрекла Валя и подняла к верху палец. – Так ведь вроде у классика. Только никак не могу вспомнить у кого именно. То ли у Пушкина, то ли у Лермонтова.

Николай Львович ударил себя по лбу и прижал руку к глазам.

– Никогда и никому не говори, что твоя мать – филолог. Позору не оберёмся.

– Да ладно вам! Пошутить нельзя. Знаю я, чьи это слова. Толстого Льва Николаевича. А ещё я знаю, что их было трое: Алексей Константинович, Лев Николаевич и Алексей Николаевич. Первый стихи писал, «Князя Серебряного» и «Упыря», а последний – «Буратино» и «Петра I». Вот! А вы меня всё тупой считаете.

– Дядя Влад уехал? – подал голос Алёшка. – Значит мы не поедем мне за новым телефоном?