Ребята Джо
Шрифт:
На прощание она прибавила, прижав к груди свою покорную дочь:
— Дождись возвращения Ната. Тогда и моя девочка наденет белые розы.
ГЛАВА XX
Жизнь за жизнь
Время, последовавшее за выпускным, было одно из самых приятных как для молодежи, так и для старших. Франц и Эмиль занимались делами дяди Германа и капитана Харди, а Мэри и Людмила подружились со всеми обитателями Пломфильда, так как, несмотря на разницу своих характеров, они обе были симпатичные и очаровательные женщины. Миссис Мегги и Дейзи открыли
Мэри так много видела на своем веку, что отличалась необычной для англичанки оживленностью, а ее разнообразные таланты делали ее очень приятной в обществе. В ней было много здравого смысла, пережитая опасность придавала по временам ее лицу кроткое и серьезное выражение, которое только оттеняло ее природную веселость. Миссис Джо была вполне удовлетворена выбором Эмиля, так как была уверена, что с таким рулевым он уцелеет в любую бурю. Она несколько опасалась, что Франц превратится в практичного бюргера, но вскоре убедилась, что любовь к музыке и спокойная Людмила вносят много поэзии в его жизнь. Поэтому она совершенно успокоилась относительно этих мальчиков и с истинно материнской гордостью наслаждалась их визитом. В сентябре предстояла разлука с ними, но горечь ее сильно смягчалась сознанием той светлой будущности, которая перед ними открывалась.
Помолвка Деми была известна только в тесном семейном кругу, так как и жених, и невеста были слишком молоды и им предоставлялось право только любить друг друга и ждать. Они были так счастливы, что время словно остановилось для них, но после блаженной недели, проведенной вместе, Алиса отправилась домой к своим обязанностям, полная светлых надежд на будущее, а Джон с новым рвением вернулся к своему делу.
Дейзи радовалась за них и всегда с интересом выслушивала планы брата на будущее. Надежда, ожившая в ее душе, снова превратила ее в прежнюю веселую Дейзи, у которой для каждого находилась улыбка и доброе слово. Дом опять огласился ее пением, и миссис Мегги была счастлива счастьем дочери.
В душе она таила еще кое-какие сомнения, но благоразумно оставляла их при себе, намереваясь подвергнуть Ната после его возвращения строгому испытанию и зорко следя за письмами, получаемыми из Лондона. Кое-что, по-видимому, передалось ему за море, и настроение Дейзи получило отражение в бодрых и веселых письмах Ната.
Побывав в роли Вертера и Фауста, обо всех впечатлениях которого он писал своей Маргарите, он теперь чувствовал себя Вильгельмом Мейстером[29], отданным в учение великому преподавателю — жизни. Так как Дейзи знала о его маленьких грехах и искреннем раскаянии, она только смеялась над той смесью любви и философии, которую он присылал ей, зная, что молодой человек не мог жить в Германии, не заразившись немецким духом.
— Сердце его в порядке, а голова скоро освежится, когда он выберется из той атмосферы табака, пива и метафизики, где он жил все это время. Англия пробудит в нем здравый смысл, а свежий соленый воздух рассеет всю эту ерунду, — сказала миссис Джо, очень довольная хорошим будущим, открывавшимся ее скрипачу, возвращение которого откладывалось до весны.
Джози провела целый месяц с миссис Камерон на морском берегу и вложила в свои уроки столько таланта, усердия и терпения, что между девочкой и артисткой завязалась прочная дружба, которую обе сохранили
Том и Дора мирно готовились к свадьбе. Бэнгз-старший так опасался, что его сын снова изменит свое решение и возьмется за какую-нибудь третью профессию, что охотно согласился на его ранний брак, надеясь таким образом сдержать порывы непоседливого Тома. Сам Том не имел больше основания жаловаться на холодность, ибо Дора обожала его всей душой и так искусно умела с ним ладить, что он больше никогда не попадал в неловкое положение. У него оказался положительный талант к коммерческому делу, и можно было надеяться, что он многого достигнет на этом поприще.
— Мы обвенчаемся в августе и покуда поселимся с отцом. Он становится стар, и мы с женой должны ухаживать за ним. Со временем у нас, конечно, будет самостоятельное дело.
Такими речами Том любил угощать своих слушателей. Слушая его, никто не мог удержаться от улыбки, так как всякому, кто знал Тома Бэнгза, было трудно представить его стоявшим во главе ответственного предприятия.
Так обстояли дела, и миссис Джо начинала уже думать, что ее испытаниям на время пришел конец. От Дэна через посредство Мэри Мейсон время от времени приходили открытые письма. Отвечать ему приходилось через ту же передаточную инстанцию. Таким образом, он мог удовлетворять своему желанию иметь общение с домом и подавать вести о себе. Последнее письмо, полученное в сентябре, было просто помечено: «Монтана», и содержало следующие строки:
Я опять здесь. Хочу попробовать работу в россыпях, но долго не останусь. Мне повезло. От сельского хозяйства отказался. Вскоре сообщу свои планы. Здоров, занят и очень счастлив. А. К.
Никто и не подозревал, какое огромное значение имел толстый росчерк под словом «счастлив», ибо Дэн был снова на свободе, по которой так тосковала его душа. Встретив старого приятеля, находившегося в затруднительном положении, он оказал ему большое одолжение, временно взяв на себя обязанности надсмотрщика, и даже общество грубых рудокопов и их тяжелый физический труд казались ему необыкновенно привлекательными после заточения в щеточной мастерской.
Он любил, вооружившись ломом, сражаться с каменистой и твердой землей до полного изнеможения, которое, впрочем, наступало очень быстро, так как год тюрьмы сильно подорвал его богатырское здоровье.
Его неудержимо тянуло домой, но он откладывал свою поездку туда с недели на неделю, выжидая, чтобы тюремный отпечаток окончательно изгладился на его испитом лице.
Тем временем он подружился и с хозяевами, и с рабочими. Никто не знал здесь о его позоре, и он снова с радостью занял свое место в жизни, не питая никаких надежд на будущее и желая только загладить и искупить свое прошлое.
В один дождливый октябрьский день, воспользовавшись тишиной в доме, миссис Джо производила генеральную уборку на своем письменном столе. Наткнувшись случайно на открытые письма Дэна, она сложила их в ящик, помеченный «Письма мальчиков», и подумала, выбрасывая в корзинку одиннадцать просьб об автографах: «Пора бы ему прислать еще открытку, если он не собирается сюда сам рассказать о своих планах. Я бы очень хотела знать, чем он занимался этот год и как его дела». Последнее желание вскоре получило полное удовлетворение: не прошло и часа, как Тед влетел в комнату с газетой в одной руке и сломанным зонтиком в другой и в неописуемом волнении объявил, захлебываясь: