Ребята Джо

Олкотт Луиза Мэй

Вместо ответа она обняла его и прижала его бритую голову к груди, а горячие слезы закапали из ее глаз. Это было лучше всяких слов, и бедный Дэн прильнул к ней с молчаливой благодарностью, находя несказанное утешение в ее материнской любви.

Две или три горьких слезы остались на маленьком шерстяном платке, на котором покоилась щека Дэна, и он один знал, каким мягким и нежным показался ему этот платочек после тех жестких подушек, на которых ему приходилось лежать так долго. Физические и нравственные страдания сломили его волю и гордость, а прощение, полученное им от миссис Джо, наполнило его душу такой радостью, что он несколько минут молча наслаждался ею.

— Мой милый мальчик, сколько ты перестрадал за этот год, когда мы думали, что ты свободен как ветер. Отчего ты не сказал нам, Дэн, и не позволил помочь тебе? Неужели ты сомневался в своих друзьях? — спросила миссис

Джо, заглядывая в его большие ввалившиеся глаза, которые теперь смело встретили ее взгляд.

— Я не мог. Мне было легче страдать одному, чем причинять вам огорчение. Я знаю, что огорчил вас и теперь, хотя вы и не сознаетесь в этом… Ничего, нужно привыкать! — И Дэн снова опустил глаза, словно не будучи в состоянии вынести выражение лица своего друга.

— Я горюю о твоем проступке, но не могу не радоваться и тому, что мой грешник раскаялся и искупил свою вину. Никто, кроме Фрица и Лори, не узнает правды. Мы не можем скрывать этого от них, а они посмотрят на дело так же, как и я, — ответила миссис Джо, думая, что полная откровенность лучше успокоит Дэна, чем слишком много сожаления.

— Нет, этого не будет, мужчины никогда не прощают, как женщины. Но все равно, скажите это им за меня. Мистер Лоренц, вероятно, уже догадывается. Я болтал всякий вздор в бреду, но он тем не менее был очень добр ко мне. Пусть они знают, но, ради бога, только не Тедди и не девочки. — И Дэн схватил ее за руку с таким отчаянием, что она поспешила уверить его, что тайна его станет достоянием только двух испытанных друзей. И Дэн успокоился, как будто стыдясь своего порыва.

— Мой поступок не был убийством, а скорее самозащитой. Он первый начал нападать на меня. Я не имел намерения причинить ему вред, но мне кажется, я слишком мало раскаиваюсь в своем преступлении. Я достаточно поплатился за него, а такому негодяю, который совращает неопытных юношей, лучше не жить на свете. Да, я знал, что вы ужаснетесь, но ничего не могу поделать. Мне противны подлецы и всегда хочется добраться до них. Может быть, было бы лучше, если бы он убил меня, все равно моя жизнь испорчена. — При этих словах все мрачные воспоминания ожили в душе Дэна, и миссис Джо испугало выражение его лица. Желая его отвлечь, она сказала весело:

— Не падай духом, Дэн, этот тяжелый год не пропал для тебя даром, а может еще оказаться полезнейшим в твоей жизни. Постарайся взглянуть на дело с этой точки зрения и начни сначала, — мы все поможем тебе, и твое несчастье не уничтожит нашей веры в тебя. Ведь все мы грешны.

— Я никогда не буду тем, кем я был. Я чувствую себя так, будто мне шестьдесят лет, и все мне стало безразлично. Позвольте мне остаться здесь, покуда я поправлюсь и окрепну, а потом я уеду и никогда больше не буду вас беспокоить.

— Ты сейчас очень слаб, а потому так мрачно смотришь на вещи. Это пройдет, и со временем ты опять отправишься к своим индейцам с прежней энергией, но с новым терпением, выдержкой и знанием, которые ты приобрел. Расскажи мне поподробнее об этом хорошем священнике, Мэри Мейсон и той доброй даме, слова которой так помогли тебе. Я все хочу знать о моем бедном мальчике.

Ободренный ее теплым участием, Дэн повеселел и мало-помалу рассказал ей всю историю последнего года, чувствуя, по мере того как он говорил, что гора сваливается с его плеч. Если бы он знал, что он взваливает ее на плечи своей слушательницы, он вряд ли стал бы говорить. Но миссис Джо скрывала свое горе, покуда он не заснул, счастливый и успокоенный. Тогда, сойдя вниз, она горько разрыдалась, к великому отчаянию Фрица и Лори, которые, выслушав ее рассказ, горевали вместе с ней. Затем все вместе принялись раздумывать, что можно предпринять с этой новой «катастрофой», которая оказалась одной из самых серьезных в текущем году.

ГЛАВА XXI

Рыцарь Аслауги ^[30]

Интересно было видеть перемену, которая произошла в Дэне после разговора. С души его свалился тяжелый камень, и хотя прежний необузданный нрав прорывался еще иногда, но видно было, что он старался необычной кротостью и доверием выразить своим друзьям благодарность, любовь и уважение. Профессор и мистер Лори не касались больше этого вопроса, но их сердечное рукопожатие, теплое сочувствие, ободряющие слова и удвоенная ласковость к Дэну не позволяли сомневаться в искренности их прощения. Мистер Лори немедленно начал заинтересовывать влиятельных лиц в планах Дэна, а мистер Баэр с искусством опытного преподавателя постарался дать пищу его голодному

уму и продолжал работу, начатую добрым священником, с таким участием, что бедный юноша начал смотреть на него как на родного отца. Мальчики возили Дэна кататься и развлекали его своими шутками и разговорами, а все женское царство Пломфильда так усердно ухаживало за ним, что Дэн чувствовал себя турецким султаном, окруженным безответными рабами. Всего этого было более чем достаточно, чтобы вывести Дэна из повиновения. Он ненавидел возиться со своими болезнями, и потребовался весь авторитет миссис Джо и все искусство девушек, чтобы заставить его лежать, покуда не поправилась его спина и не зажили раны на голове. Дейзи угощала его своей стряпней, Нэн заведовала лекарствами, Джози читала вслух, чтобы скоротать длинные незанятые часы, которыми он так тяготился, а Бесс принесла все свои картины и слепки, и по его просьбе устроилась у него в комнате со своим станком и начала лепить голову буйвола, которую он ей подарил. Этим временем Дэн дорожил больше всего, а миссис Джо, занимаясь в соседней комнате, могла любоваться на красивую картину, которую составляли втроем две кузины и Дэн. Девушки были очень довольны результатом своих усилий и старались быть очень занимательными, с женским тактом приноравливаясь к настроениям Дэна. Когда он бывал весел, комната оглашалась смехом, если на него нападало уныние, они читали и работали в почтительном молчании, ободряя и утешая его своим присутствием, а во время острых приступов страдания они склонялись над ним, «как два ангела», по его собственному выражению. Он часто называл Джози «маленькой мамой», но Бесс всегда была Принцессой, и его манеры с двумя кузинами были совершенно различны. Джози иногда раздражала его своей суетливостью, продолжительным чтением и теми нотациями, которыми она угощала его за всякое ослушание. Но в адрес Бесс он никогда не проявлял ни нетерпения, ни усталости, но слушался малейшего ее слова, старался выглядеть здоровым в ее присутствии и так интересовался ее работой, что мог часами следить за ней, в то время как лучшее чтение Джози оставляло его совершенно равнодушным.

Старшие дамы также были внимательны и любезны к больному, но каждая из них имела, кроме того, свои дела и заботы. Миссис Мегги хлопотала по хозяйству, миссис Эми готовилась к предполагаемому весной длинному путешествию по Европе, а миссис Джо спешила с окончанием книги, сильно запоздавшей из-за последних событий. Но когда она сидела за своим столом, разбирая бумаги или кусая перо в ожидании вдохновения, мысли ее нередко отвлекались от воображаемых героев и переходили на изучение живых типов, бывших у нее перед глазами. Таким образом ей удалось подметить маленький роман, который до сих пор оставался для всех еще тайной.

Дверь между комнатами была обыкновенно открыта, и у большого окна виднелась с одной стороны Бесс в серой рабочей блузе, занятая своей работой, с другой — Джози с неразлучной книгой в руках, а между ними, на кушетке, обложенный подушками, лежал Дэн в пестром восточном халате, подаренном ему миссис Лоренц. Лицо его было обращено к миссис Джо, но он, по-видимому, совершенно не замечал ее, неустанно следя глазами за тонкой фигурой Бесс, на белокурой головке которой играли бледные лучи зимнего солнца. Джози была наполовину скрыта дверью, она отчаянно раскачивалась в качалке у изголовья кушетки, и только звук ее свежего голоса нарушал тишину.

Что-то в больших черных глазах и в худом лице Дэна поразило миссис Джо, и она стала с любопытством следить за ним, так как было ясно, что больной не слушает чтение. Иногда взгляд его приобретал нежное и грустное выражение, иногда он бывал полон огня, и яркий румянец вспыхивал на щеках, несмотря на то, что Дэн старался скрыть свое волнение нетерпеливыми движениями рук и головы. Но большею частью он лежал мрачный, печальный и суровый, как будто с завистью следя за какими-то запретными радостями, и это последнее выражение так часто возвращалось к нему, что миссис Джо начала беспокоиться. Ей хотелось подойти к своему мальчику и спросить, какие черные мысли омрачают для него эти счастливые часы. Она знала, что преступление и перенесенное наказание должны были сильно мучить его, но молодость, время и новые надежды брали свое, и по временам, когда Дэн шутил с товарищами, разговаривал со старыми друзьями или ездил кататься по первому снегу, он опять становился самим собой. Почему же эта тень возвращалась к нему в присутствии двух милых невинных девушек? Они никогда не замечали ее, и, если та или другая поднимала голову или заговаривала с ним, светлая улыбка, как солнечный луч из-за темной тучи, озаряла лицо Дэна. И миссис Джо продолжала наблюдать за ним, пока случай не подкрепил ее опасений.