Ребята Джо
Шрифт:
— Я не герой и никогда таковым не буду. А слава и жизнь уже больше не для меня. Все равно. Прочтите мне газету, пожалуйста. Я окончательно одурел после своего ушиба.
Дэн говорил мягко, но лицо его снова потемнело, и он беспокойно двигал головой, как будто шелковая подушка была полна колючих шипов. Заметив перемену его настроения, Бесс спокойно положила книгу, взяла газету и пробежала глазами столбцы.
— Биржа вас не интересует, музыкальные известия также. Вот убийство. Один человек убивает другого. Вы любили прежде такие истории.
— Нет.
Одно слово, но миссис Джо вздрогнула и несколько минут
Чувствуя себя вором, укравшим чужую тайну, миссис Джо тихо вышла в соседнюю комнату, куда Бесс вскоре последовала за ней, так как Дэн, как сообщила она тетке, крепко заснул.
Отправив племянницу домой с твердым намерением держать ее там как можно больше, миссис Джо погрузилась в глубокое размышление. Когда же на легкий шорох в комнате Дэна она вошла к нему, то убедилась, что притворный сон перешел в настоящий. Дэн тяжело дышал, щеки его горели, а рука была плотно сжата на широкой груди. Сердце миссис Джо переполнилось еще большей жалостью, и она села рядом с ним, стараясь придумать выход из тяжелого положения. Дэн во сне сделал движение рукой и оборвал шнурок на шее, причем на пол соскользнул маленький медальон. Порванный шнурок был свит из бледно-желтой душистой травы, а медальон представлял собой индейскую резную работу. Миссис Джо подняла его и, так как Дэн не просыпался, держала его в руках, тщетно стараясь догадаться, какой талисман хранится в этой маленькой вещице.
— Я не буду допытываться его тайн, а починю этот шнурок и никогда не скажу ему, что видела его талисман.
С этими словами она перевернула медальон, и на колени ей упала фотография, на обратной стороне которой были написаны два слова: «Моя Аслауга». В первую минуту миссис Джо думала, что это может быть ее собственное изображение, которое имелось у каждого из мальчиков, но папиросная бумага развернулась, и она увидела фотографию Бесс, сделанную Деми в тот ясный летний день, когда все были так веселы и счастливы вместе. Теперь нельзя было больше сомневаться. Миссис Джо положила фотографию обратно и только хотела водворить медальон на место, когда, нагнувшись над Дэном, увидела, что он не спит, а смотрит прямо на нее с таким выражением, которого она еще не видела на его переменчивом лице.
— Ты порвал шнурок во сне, медальон упал, и я хотела повесить его снова, — объяснила миссис Джо, чувствуя себя как провинившийся ребенок.
— Вы видели портрет?
— Да.
— И знаете теперь, какой я дурак?
— Да, Дэн, мне так жаль…
— Ничего, мне приятно, что вы знаете, хотя сам я, конечно, никогда бы не сказал. Я отлично знаю, что это безумная мечта, из которой ничего не может выйти. Боже мой, разве этот ангел может быть для меня чем-нибудь другим, как светлой грезой обо всем хорошем и прекрасном?
Тронутая его тихой покорностью больше, чем самыми пылкими и страстными излияниями, миссис Джо могла только произнести голосом, полным участия:
— Мне очень, очень жаль, мой мальчик, но мне кажется, что здесь не может быть другой точки зрения. Но хватит ли у тебя благоразумия и мужества, чтобы так смотреть на этот вопрос и оставить твою тайну между нами?
— Клянусь вам в этом. Я не выдам себя ни словом, ни взглядом, а если никто не знает и не о чем не догадывается, то ведь я могу сохранить свою красивую мечту и эту вещицу, которая спасла меня от гибели в том проклятом месте.
Дэн говорил взволнованно и спрятал маленький потертый медальон, как будто опасаясь покушения на него. Желая ознакомиться с вопросом, прежде чем советовать
— Оставь его у себя и расскажи мне все про свою мечту. Раз уж я случайно напала на твой секрет, посвяти меня в него, чтобы я могла прийти тебе на помощь.
— Он вам покажется смешным, но мне все равно. Вы ведь всегда открывали наши тайны и помогали нам в них разбираться. Я никогда не любил читать, но там, когда дьявол овладел моей душой, мне нужно было что-нибудь делать, иначе я боялся сойти с ума; поэтому я взялся за те книги, которые вы мне дали. Одной из них я не понимал, покуда добрый священник не научил меня, как читать ее. Но другая, вот эта, служила мне огромным утешением. Мне нравились все рассказы, а особенно «Синтрам», но потом я дошел до последнего, и он как-то подходил к счастливому времени моей жизни здесь прошлым летом.
Дэн остановился на минуту, потом продолжал с глубоким вздохом:
— Я не мог спать, и мне нужно было думать о чем-нибудь. Я воображал себя рыцарем и смотрел на блеск волос Аслауги, которые мерещились мне в мерцании коридорной лампы или в бледной предрассветной мгле. Моя камера была очень высоко, и я мог из окна различать кусочек неба. Иногда там виднелась звезда, и я радовался ей, как живому человеку. Я странно дорожил этим голубым клочком неба, а когда пробегало облако, мне казалось, что ничего не может быть красивее на свете. Конечно, я был дураком, но эти мысли и чувства помогали мне, и я дорожу ими. Ее милая блестящая головка, белое платье, глаза, как звезды, и тихие нежные движения, которые делают ее для меня такой же недостижимой, как и далекое небо, — не отнимайте их от меня! Это только мечта, но человек не может жить без любви, а я лучше буду любить бесплотного духа, как она, чем одну из наших обычных девушек, которой я могу случайно понравиться.
Тихое отчаяние в голосе Дэна болью отозвалось в сердце миссис Джо, но она не могла его обнадеживать. Она чувствовала тем не менее, что он прав и что эта несчастная любовь может более облагородить и очистить его душу, чем всякая другая привязанность.
— Да, Дэн, ты вполне прав! Сохрани эту невинную мечту, если она утешает тебя, покуда ты не найдешь в жизни что-нибудь более реальное, могущее составить твое счастье. Мне очень жаль, что я ничем не могу утешить тебя, но мы ведь оба знаем, как родители обожают эту девочку. Едва ли найдется в мире такой человек, которого они признают достойным ее. Пусть она остается для тебя той далекой блестящей звездой, которая влечет тебя вверх и заставляет верить в Небо.
Голос миссис Джо оборвался. Ей казалось слишком жестоким убивать ту слабую надежду, которая еще светилась в глазах Дэна. Может быть, это был лучший выход из положения, так как ее сердечное участие утешило его, и он вскоре мог говорить тем покорным тоном, который свидетельствовал об искренности его намерения. Сумерки уже спустились, а миссис Джо и Дэн все еще разговаривали, и эта вторая тайна сблизила их больше, чем первая, ибо в ней не было ни греха, ни позора, а только тихое терпеливое страдание. Когда наконец раздался звук колокола, яркий солнечный закат уже давно погас, а на зимнем небе виднелась одна большая светлая звезда.
Подойдя к окну, чтобы опустить занавеску, миссис Джо сказала весело:
— Посмотри, какая чудная вечерняя звезда.
И когда он, бледный и худой, остановился около нее, она прибавила тихо:
— И помни, милый, если тебе не суждено связать свою судьбу с любимой девушкой, у тебя есть старый друг, который любит тебя и молится за тебя.
На этот раз миссис Джо не была разочарована. Дэн обнял ее своей здоровой рукой и сказал голосом, вполне вознаградившим ее за все ее тревоги и заботы: