Ребята Скобского дворца (Военная проза)
Шрифт:
— Херувиму погадай!
— А ты, господин хороший, заплатишь? — усомнилась цыганка, только теперь как следует рассмотрев подслеповатыми глазами грузчика.
— Заплачу! — пророкотал Черт, звякнув в кармане мелочью.
Это успокоило цыганку.
— Твой сынок?
Не успел Ванюшка опомниться, как цыганка цепко схватила его за руку, дернув к себе.
Вокруг сгрудилась толпа. Ребята, в том числе и Царь, с недоумением смотрели на Ванюшку, цыганку и Черта.
— Красавчик ты писаный! Ангельская душа, — льстиво затараторила цыганка, — ждет тебя судьба богатая и веселая. Будешь ты жить в тепле и сытости. Поедешь в дальние страны, за моря-океаны. Будет у тебя черноокая суженая... — Цыганка, захлебываясь и качая головой, не выпускала из своих смуглых сухих рук Ванюшкину руку и быстро что-то говорила.
Тот стоял, моргая глазами, навострив уши. Он не видел ни ребят, ни Черта. Видел он только цыганку, ее глаза, холодные, колючие. Неизвестно, сколько бы времени еще тараторила цыганка, если бы Черт не приподнялся с места и коротко не приказал цыганке:
— Изыди!
Цыганка сразу выпустила руку Ванюшки и недоумевающе обернулась к Черту. В толпе ахнули от удивления, когда Черт, порывшись в кармане, бросил цыганке несколько медяков.
— Заплатил! За Ваньку Чайника заплатил! — волной пронеслось среди возбужденных скобарей.
Но цыганке показалось мало.
— Посеребри, господин хороший! Тебе тоже погадаю, — навязчиво сунулась она к грузчику.
Глаза у Черта дико сверкнули.
— Изыди! — оглушительно рявкнул он, вытягиваясь во весь свой громадный рост.
Толпа шарахнулась назад. Дальше последовала обычная, знакомая всем скобарям картина: потащил Черт со двора перепуганную насмерть цыганку и гудел на весь Скобской дворец, на всю улицу, обличая цыганку во всех житейских грехах. За цыганкой и Чертом следовала шумная толпа ребят и взрослых. Ребята кричали, свистели, ревели... Выпроводив цыганку со двора, Черт обратно не вернулся. Ванюшка тоже исчез.
Примчавшись со всех ног в чайную, Ванюшка долго вертелся перед овальным зеркалом в тяжелой дубовой раме, испытующе разглядывая себя. Голова кружилась от таинственных слов цыганки. А из мутного, засиженного мухами зеркала глядело обветренное, со впалыми щеками лицо с коротким, чуть вздернутым носом, удивленными серыми глазами и длинными, похожими на мочало, выгоревшими на солнце вихрами. Пока Ванюшка стоял и рассматривал себя в зеркале, а потом подробно на кухне рассказывал любопытным официанткам, что нагадала ему цыганка, он совершенно не думал, даже и не подозревал, что в это время над его головой сгущаются грозовые тучи.
Проводив цыганку, ребята вернулись на двор. Все нетерпеливо поглядывали на Царя, ожидая, что он теперь предпримет. Случай произошел из ряда вон выходящий. Впервые общее решение скобарей оказалось сорванным. Во всем вин или Ванюшку.
— За грош продал, — разглагольствовал Цветок. — Это он нашептал Черту...
Кто-то из скобарей, прибегавших накануне в чайную за кипятком, уже пустил молву, что Ванюшка вечером разговаривал в чайной с Чертом и предупредил его. Явно вздорный слух сразу стал общим достоянием. Царь сидел у забора суровый и мрачный. Слушая, как скобари костят Ванюшку, он пока медлил принимать какие-либо меры. Но решение наказать Ванюшку созревало.
И как только Ванюшка снова появился на дворе, его сразу окружила ватага ребят.
— Пришел! Давай его сюда! — требовали наиболее нетерпеливые.
По тому, как у ребят злобно поблескивают глаза и сжимаются кулаки, Ванюшка понял, что его собираются бить.
— Ребята, вы чего? — спрашивал ошеломленный Ванюшка, удивляясь, что скобари считают его отступником от уговора, прельстившимся на подачку Черта. Напрасно Ванюшка клялся и божился, что невиновен.
Кто-то из скобарей толкнул его, кто-то залепил оплеуху.
— Вы... так! — рассвирепел Ванюшка, отчаянно отбиваясь. Ослепленный такой чудовищной несправедливостью, не соображая, что говорит, он назло ребятам завопил во все горло: — Не буду Черта бить! Не буду! Не обязан!
Ванюшка продолжал еще что-то кричать. На него лезли с кулаками.
И тут, на счастье Ванюшки, в ребячьи дела по своей неизменной привычке вмешался механик из типографии Максимов.
— За какие провинности его бутузите? — дружелюбно осведомился он, загораживая Ванюшку от наседавших скобарей.
— З-за измену, — решительно пояснил кто-то.
— За отступничество! — прозвенел девчоночий голос.
— О-о! — Максимов снял очки, покачал головой. — Это дело серьезное. А преступник признал свою вину?
— Он и нашим и вашим, — загалдели остальные. — Подлиза! Уговор нарушил!
— Врут они! Они сами тоже отступили, — горячо запротестовал кровно обиженный Ванюшка.
— Постойте, постойте, вы толком расскажите! — заинтересовался Максимов.
Ребята молчали.
— Ну, ты расскажи, в чем дело, — продолжал допытываться у Ванюшки Максимов, которого крайне заинтересовало обвинение в измене.
Стоял Ванюшка перед Максимовым в своей короткой серой курточке нараспашку, в сандалиях на босу ногу, опозоренный, ошельмованный на всю жизнь скобарями, и тоже молчал, понимая, что, если он только заикнется про уговор отомстить Черту, будет ему от скобарей еще более суровая трепка.
Может быть, Максимов и сумел бы что-нибудь выведать у ребят, если бы из ворот не вышел, тяжело шаркая опорками, Черт.
Был он по-прежнему трезвый. Смотрел на окружающих осмысленно, виновато улыбаясь, словно оправдываясь за свой дебош с цыганкой. Галдевшие ребята умолкли, а Ванюшка еще более побледнел, чувствуя, как забилось у него сердце. Наступала решительная минута, когда скобари могли разом ополчиться на своего врага. Но Ванюшка не сдвинулся с места. Остальные, скучившись, стояли в стороне. Черт хмуро поздоровался с Максимовым.
— Все пьешь? — укоризненно пожурил его Максимов. — Растрачиваешь свою силу богатырскую ни за понюшку табаку.
— Кому сила-то моя, Павел Сергеевич, нужна? — вопросом ответил грузчик, стряхивая со своей блузы угольную пыль.
— «Кому, кому»! — сердито передразнил его Максимов. — Вот кому! — Он указал на присмиревших ребят. — Чтоб они не жили такой скотской жизнью, как живут их отцы, братья, как живешь ты...
Грузчик горько усмехнулся.
— Умная у тебя башка, Павел Сергеевич, а не разумеешь... Когда я пью, я человек. А так — червь земной! — Он безнадежно махнул рукой и, присев на тумбу, стал закручивать цигарку.