Ребята Скобского дворца (Военная проза)
Шрифт:
Рядом с крепостью в укромном месте был захоронен прах отважного героя Мишки — верною и преданного друга всех скобарей. Честно и бескорыстно служил он Царю. И хотя Мишка не разговаривал, а только визжал и лаял, но его речь понимал каждый. Охраняя царя, погиб Мишка на своем сторожевом посту, схватив за ляжку городового, когда тот намеревался отвести Царя в участок. Дата его гибели была запечатлена краской на стене крепости.
Рассевшись возле Царя полукругом, ребята долго совещались. Разговор шел шепотом.
— Не улизнете? — спрашивал Царь.
В ответ глухо звучали голоса его приближенных:
— На
Снова отличался Цветок, придумывая план мести. Горячился он больше всех остальных ребят. С ним спорили, не соглашались.
Со скучающим видом Ванюшка глядел по сторонам, удивляясь горячности ребят. Сам он был равнодушен. Но отойти от ребят, показав себя трусом, он не мог.
— Ты что, уже пятишься назад? — разгадывая его мысли, спросил Царь, зорко следивший за каждым.
— Не-ет, я вперед, — торопливо и невпопад ответил Ванюшка, встрепенувшись.
И когда было все продумана и оговорено, приступили к главному — к жеребьевке.
И нужно же было так случиться, что, по воле жребия, который честно тянул каждый, Ванюшке выпала тяжелая и в то же время почетная обязанность: на следующий день подойти к Черту и первым объявить приговор скобарей. Так предложил Царь, с которым все согласились. Скобари поступали честно со своим врагом.
Разработав план и решив утром на следующий день собраться на дворе, скобари с такой же предосторожностью, поодиночке выбрались из крепости. Царь вышел последним, завалив за собой подземный ход.
Уже наступал вечер. Темнело. В окнах загорались огни. Стихал обычный шум и гвалт на дворе.
Ванюшка ушел домой последним. Он ругал себя: нужно же было ему сунуться на двор в такое неудачное время! Вытянутый жребий, словно какая заноза, не давал теперь ему покоя. Чувствовал он себя очень скверно.
Ванюшка, задыхаясь и всхлипывая, безутешно плакал. Горячие крупные слезы горошинами катились у него по щекам на мокрую рубашку. Стоял Ванюшка высоко на хорах в церкви Литовского замка на Офицерской улице в толпе таких же, как и он сам, серых безликих арестантов. Как и у остальных, позвякивали у него на руках и на ногах железные кандалы и давил плечи тяжелый серый арестантский халат с желтым бубновым тузом на спине. Внизу под хорами в церкви, среди вольной публики, не столько молившейся, сколько глазевшей на арестантов, находилась и Ванюшкина бабушка Анастасия Ильинична. Она тоже, наверно, плакала, поглядывая снизу вверх на Ванюшку, и, наверно, тоже вспоминала, как раньше Ванюшка, когда был поменьше и когда они жили в Торговом переулке, ходил с ней в эту самую церковь и с любопытством глазел на арестантов.
«Не все злодеи... и невинные страдают», — шептала ему на ухо бабушка.
Но тогда он был вольный человек, а теперь он находился за железной решеткой. И вдруг рядом с бабушкой он заметил отца в солдатской шинели. «Уже... вернулся с фронта...» — радостно подумал Ванюшка, чувствуя, как у него забилось сердце.
Ванюшка хотел было закричать отцу. Но было уже поздно. Тюремная стража в черных мундирах с белыми кушаками вывела Ванюшку и других арестантов на улицу из Литовского замка. Рядом с Ванюшкой из скобарей был только Серега Копейка, тоже в арестантском халате и в тяжелых котах.
«Угробил нас Царь. Бежать надо... — хрипло зашептал
Но убежать они не успели. Их окружили бородатые конвоиры с винтовками на плечах и новели по широкой и людной Офицерской улице, мимо завешанных разноцветными вывесками торговых рядов Литовского рынка. Затем они вышли на такой же людный Английский проспект.
«Арестантов ведут! Арестантов...» — визгливо, хором кричали сгрудившиеся по сторонам мальчишки.
Тут же рядом по тротуару, провожая Ванюшку на каторгу, шли дед, бабушка, мать, отец. Тут же среди взрослых вертелась Фроська с братишкой на руках. Жалостливыми, полными слез глазами смотрела на Ванюшку Катюшка.
Ванюшке стало так горько и обидно за свою так нелепо загубленную жизнь, что он еще пуще залился слезами и... проснулся. В комнате было уже светло. Сияло солнце. Наступил день, новый, может быть, последний в его жизни.
Неохотно спустился Ванюшка на двор. Если бы не вчерашняя жеребьевка, он и не показался бы там. Не хотелось видеть ни Сереги Копейки, который уже посматривал на него, как на своего подчиненного, ни Цветка с его постоянными каверзами. Даже с Фроськой не было у Ванюшки никакого желания разговаривать. Более коварного и непостоянного человека Ванюшка еще не встречал за всю свою жизнь.
Царь ходил по двору и воинственно чмокал губами, засучив рукава полосатой тельняшки. Означало это, что он готов к бою и жаждет мести. Вокруг Царя крутились адъютанты, то и дело наведывались разведчики и что-то таинственно докладывали ему. Все ожидали Черта. Увидав Ванюшку. Царь пальцем поманил его к себе.
— С-смотри не робей! — предупредил он. — Т-так и выложи ему: бить, мол, будем смертным боем.
— Ладно, — мрачно отозвался Ванюшка, не расположенный к какой-либо беседе. Мучила его обида на Фроську. Жизнь становилась все более немилой.
А Фроська ходила вокруг Царя лисой и что-то мурлыкала-напевала про себя. Искоса Ванюшка поглядывал на нее. Никогда раньше Фроська не казалась ему такой красивой, как теперь. Все во Фроське сегодня нравилось Ванюшке: и длинная юбка, в которой Буян казалась взрослой барышней, и розовая в цветочках кофточка, и красные, как капельки крови, камушки в сережках на ушах, и разрумянившиеся щеки. «Свеклой, что ли, натерла?» — подозрительно думал он.
Как и следовало ожидать, Серега Копейка не позабыл подойти к Ванюшке и с деловым видом осведомиться:
— Принес?
— Отдам! — кратко буркнул Ванюшка, хорошо помня, что законный срок у него еще не вышел. — Я же сказал тебе: принесу.
— Долго не тяни, хмырь! — многозначительно предупредил Копейка, расстегивая жилетку и освобождая от каких-то железок верхний карман, очевидно для Ванюшкиного долга.
— Ты мне молитву-то не читай, я в школе учусь, — окончательно рассердился Ванюшка, провожая Копейку черствым взглядом.
— Что, Копейка теребит? — поинтересовался у Ванюшки Цветок и тут же предупредил: — Он настырный, зажилишь, с тебя шкуру спустит. А я, ей-ей, не отдал бы. — Глядел Цветок на Ванюшку своими загадочными глазами так, словно побратался или дал слово дружить. — А ты, Чайник, не трусь. Прямо отрежь ему: не буду платить, и все. Пятак-то у Копейки щербатый... Ну, поколотит раз-другой и позабудет. Ты и так как Кощей стал...