Ребята Скобского дворца (Военная проза)
Шрифт:
Отойдя к подъезду, Фроська остановилась, освободила свою руку и сурово, с укоризной сказала:
— Дурак ты! Разве от Царя можно убежать?.. Заколотят тебя, такого ершистого...
Смотрела она на Ванюшку свысока и милостиво, как взрослый на маленького, хотя и была одногодкой ему. Рядом с Фроськой стояла в бордовом длинном, до пяток, бурнусе ее закадычная подружка, голубоглазая, светловолосая Катюшка Огурец, и тоже глядела на Ванюшку с немым укором, словно он несмышленыш, младенец и сам во всем виноват.
Если начнут приставать, скажи мне, — строго предупредила Ванюшку Фроська и, повернувшись, спокойно пошла со своей подружкой обратно, а Ванюшка, взъерошенный, как воробей, отправился домой.
После всего случившегося не хотелось Ванюшке не только смотреть, но и жить на белом свете.
А дома мать, увидав его, всплеснула руками и, схватив за шиворот, повела к крану раковины умываться:
— Горе ты мое... Посмотри, на кого ты, чучело, похож?..
Ванюшка молчал. Оправдываться он не стал. Взрослые многое не понимали, хотя и считали себя умными.
На следующий день на побеленном известью заборе появилось написанное углем объявление. Извещало оно об очередном важном событии. Выглядело оно так. Сверху неизвестный художник изобразил пронзенное стрелой сердце с надписью Фроська — Чайник.
Под жирной чертой стояло: Невеста — Жених. И еще ниже для неграмотных скобарей углем были намалеваны весьма живописные портреты Фроськи и Ванюшки.
Волнение на дворе в этот день было необыкновенное.
К объявлению подходили скобари, разглядывали и читали. Одни качали головой, удивлялись. Другие возмущались, почему Царь накануне не задал трепку Чайнику. «Еще вздует как следует», — пророчили третьи.
Спорили, кому принадлежит проткнутое стрелой сердце. Серега Копейка утверждал, что Фроське. Девчонки не соглашались и говорили, что Ванюшке. Спор остался неразрешенным. Особенно громко возмущались поступком Фроськи подружки. В один голос, конечно за глаза, на разные лады корили они Фроську, не желая оставаться безразличными к ее причудам.
Подошел к забору Царь, прочитал и ушел, ничего не сказав. Копейка удивленно пожал плечами. А Цветок презрительно усмехнулся и, найдя кусочек угля, подрисовал Ванюшке усы. Читала объявление и Фроська. Видали, как она загадочно улыбнулась, не выразив, однако, ни негодования, ни удовольствия, хотя за ней с напряженным вниманием следили десятки глаз.
— Про тебя, фунт ситный, намалевано... — немедленно сообщил Ванюшке его новоявленный приятель Левка Купчик, явно напрашиваясь в закадычные друзья. Добровольно, без всякого уговора, только по складу своего общительного характера, взял он на себя трудную и опасную обязанность — сопровождать Ванюшку и развлекать, видя, как тот одиноко блуждает по двору.
Ознакомившись с намалеванным объявлением, Ванюшка нахмурился. Свое изображение на заборе ему очень не понравилось. Однако в душе он был доволен. Чувствовал он теперь себя с этой смелой красивой девчонкой навеки связанным.
Выходил на двор и возвращался домой с одной мыслью о предстоящей дружбе с Фроськой. Заслонила она собой для Ванюшки всех скобарей, несмотря на то что из-за нее на неделю стал посмешищем всего двора. Голопузая мелюзга во главе со зловредным Кузькой Жучком, едва только Ванюшка появлялся на дворе, начинала вопить:
Фроська, Фроська, выручай! Дам тебе на чай...Кто сочинил эту обидную для чести Ванюшки песню, так и осталось для него вечной тайной. Удивляло Ванюшку, что Фроська при этом оставалась совершенно спокойной и безучастной, словно уши у нее ничего не слышали, а глаза не видели.
Это бы еще ничего, но... не обращала она никакого внимания и на Ванюшку. Встречаясь на дворе, с равнодушным видом проходила мимо, не удостаивая его даже взглядом. А если случайно взор ее падал на Ванюшку, то глядела на него так, словно перед ней находился не живой человек, а пустое
«Вот ты какая!» — недовольно думал он, исподтишка ревниво наблюдая за Фроськой. Изучал он Фроську со всех сторон, не упускал из памяти ни одной подробности. Знал, что на правой щеке у нее возле уха чернеет родимое пятнышко величиной с медный грошик; что глаза у нее с поволокой и могла она смотреть то удивленно, то насмешливо, а то и жалостливо, поджимая при этом свои пухлые розовые губы.
«Хитрющая...» — думал Ванюшка, замечая, как Фроська разговаривает на дворе — с одними вежливо и спокойно, с другими повелительно и грубо, как барыня с прислугой.
Не все в ней нравилось. По двору носилась как чумовая и больше дружила с мальчишками, чем с девчонками. Ни с того ни с сего, из-за пустяков могла загореться, подраться, наколошматить своих подруг, а остыв, подходила к ним лисой, заглядывая в глаза и дружелюбно скаля белые и острые, как у хорька, зубы. Ласковые слова при этом так и сыпались у нее с языка.
Вскоре убедился Ванюшка, что даже хулиганистый и дерзкий на язык Цветок находился у нее в зависимости. Он ходил за ней, как денщик за офицером. Даже гордый, самолюбивый, не любивший ни перед кем заискивать Серега Копейка послушно крутил веревку, через которую Фроська с Катюшкой, соревнуясь друг с другом, ловко прыгали. Даже Царь порой выносил Фроське напоказ свой ящик с множеством разноцветных стекляшек, через которые любопытно было смотреть на все окружающее.
Фроська распоряжалась ими как своими собственными.
Не отрывая глаз, Ванюшка следил за Фроськой.
— Чего глазеешь-то, фунт ситный? — спрашивал Ванюшку ничего не подозревавший Левка Купчик.
Ванюшка неопределенно хмыкал в ответ: посвящать в свои тайны он не собирался ни одно живое существо на свете, тем более подлизу Левку.
— Форсунья! Модница! — с непонятной усмешкой кивал Левка в сторону Фроськи, когда она в праздничный день надела черные полусапожки со скрипом, копну иссиня-черных волос обвязала ситцевым белым полушалочком, а на палец левой руки нацепила медное колечко. По двору она ходила павой.