Рецензии на произведения Марины Цветаевой
Шрифт:
Всякий атом хвалит имя Господне.
Госиздат также атом.
Следовательно, и Госиздату надлежит хвалить имя Господа.
Из этого вытекает одно следствие: религия — опиум для народа.
Выпуском книги Цветаевой Госиздат дал явное доказательство актуальности означенной аксиомы…
О чем еще говорить. Доказывать непреложную истину, что в России существуют десятки частных издательств, которые (вольному воля — спасенному рай) могли бы издать книги Цветаевой и Шенгели?
Но к чему биться башкой о стену, когда на это есть Госиздат? Остается только внести скромное предложение о переименовании Госиздата за чрезвычайные заслуги в деле просвещения в «христолюбивую Палингенезию». [215]
215
«Палингенезия» —
Кратко, непонятно, но красиво.
Цветаева — вся устремленность.
Я рук не ломаю!Я только тяну их… [216]С протянутыми вперед руками, готовая броситься вслед неотвязно зовущему, но неожиданно окаменевшая в движении; внешне застывшая, чтобы под спокойным покровом свершать вечный полет. Такой легче всего представить себе Цветаеву.
216
Из стихотворения «Все круче, все круче…»
Люди с ее темпераментом, духовной силой и напряженностью совершают подвиги и преступления. Всходят на эшафот, сжигаются на кострах, фанатически верные, даже не идее, а только протесту, бунту, экс-тазу.
Душа не знающая меры,Душа хлыста и изувера,Тоскующая по бичу.. . . . . . . . . .Как смоляной высокий жгутДымящая под власяницей…. . . . . . . . . .— Саванароловой сестраДуша, достойная костра!Она жаждет реального подвига и жертвы:
Быть между спящими ученикамиТем, кто во сне не спит.При первом чернью занесенном камнеУже не плащ — а щит!(О, этот стих не самовольно прерван!Нож чересчур остер!)И — вдохновенно улыбнувшись — первымВзойти на твой костер. [217]В этих сухих строках сгущен мистический экстаз, духовное сладострастье, вся святость огромного, мрачного католического собора, готовая вдруг запрокинуться.
217
Из стихотворения «Быть мальчиком твоим светлоголовым…»
Путь Цветаевой труден и страшен. Рядом с молитвенными «Стихами к Блоку» и освещенной чистым огнем «Разлукой» могла появиться резкая — «Царь-Девица». Но «Ремеслом» Цветаева показала, что нашла выход своему духовному взрыву. Она принадлежит к тем огромным поэтам, которым нет средних путей: или полное падение вниз головой, или победа. Цветаева победила себя и других.
Поэтесса прекрасно озаглавила свою книгу, хоть далеко не все вошедшее действительно имеет право носить название «Ремесла». [218] «Переулочки» и еще несколько произведений, судя по характеру всей книги, случайны. Но рядом с ними есть изумительные произведения, в которых скрылась под внешней гладкостью сила в глубине ворочающегося вулкана:
218
Книга получила свое название от стихотворной строчки К.Павловой «Мое святое ремесло!» («Ты, уцелевший в сердце нищем…»)
Как просто сделано: образное, неожиданное начало и несколько неотвязно ярких сравнений. Кратко, сжато, скреплено.
За всем удальством, грубоватыми мужскими замашками и силой в Цветаевой кроется бесконечно много женского, все устремление ее к жертве и подвигу — чисто женское.
Быть голубкой его орлиной!Больше матери быть — Мариной!Вестовым — часовым — гонцом.. . . . . . . . . . . . . . .Черным вихрем летя беззвучным,Не подругою быть — сподручным!Не единою быть — вторым!Какой маленькой и бледной кажется женственность и нежность Ахматовой в сравнении с любовным порывом Цветаевой. А ту женщину, которая не смогла познать любви и жалости, она проклинает.
Проклята, проклята будьТы — Лжедимитрию смогшая быть Лжемариной. [219]219
Из стихотворения «Трем Самозванцам жена…»
Очень хороши и характерны стихи, обращенные к своей молодости. Муза «такая далекая» победила озорную и вольную молодость:
Шалая моя! ПошалевалиДосыта с тобой!.. [220]Зрелое, подлинное ремесло Цветаевой еще только началось, она богата бесконечными возможностями. От всей души, с искренной любовью и нежностью хочется сказать вместе с ней про ее музу:
Храни ее, Господи! [221]220
Из стихотворения «Скоро уж из ласточек — в колдуньи!..»
221
Из стихотворения «Муза».
Сначала точно буйный, стремительный, разнузданный вихрь ритмических колебаний. Точно ветер, неожиданно ворвавшийся в комнату. Освежающий и волнующий своей неожиданностью. Стихийный и в своей стихийности беспорядочный; не знающий ни границ, ни пределов. Надо иметь время, чтобы привыкнуть, чтобы как-нибудь освоиться, чтобы иметь возможность разобраться в отдельных абстрактных звучаниях; в нестройной системе смочь найти свой особенный глубоко скрытый смысл, в форме — осязать идею, почувствовать нанизанную эмоциональную суть. В «Ремесле» пафос неосознанного сочетается с известной шероховатостью и недоделанностью всякого не-механического творения, творения подлинно и глубоко органического — пролившегося на страницы себя; «я» доходящего до исступленных вещаний Сивиллы, до выкриков, до боли, до истерики.
Читаешь книгу и удерживаешься, чтобы оставаться спокойным, чтобы не начинать двигаться, не обратиться в бешеную пляску, в буйную пляску необозримых степных раздолий.
А при этом «Ремесло» для немногих. «Большинство», читательская масса будет в затруднении. Для «большинства» может даже встать вопрос: стихи ли это? То, где главное, наисущественное кроется в знаках препинания, в тех или иных расстановках пауз; то, что может строиться на одних ударных слогах — стихи ли или надоевшие кунстштюки? Для примера: