Рецензии на произведения Марины Цветаевой
Шрифт:
Вообще об этих двух писателях «дерзаю» сказать, что не только мне они не по душе. Есть, конечно, любители и в гастрономии, предпочитающие ласточкины гнезда и сыры с миниатюрными ползающими червячками в гречневой каше; о вкусах, понятно, не стоит спорить. Но нельзя отрицать того, что большинство читающих от них лишь изнемогает, усваивая эту с трудом перевариваемую пищу (то со стиснутыми, то со скрежещущими зубами) по велениям моды и подражания. История безкостюмного андерсеновского короля! <…>
320
Из «Поэмы заставы». Также в этом номере был опубликован
Да, совсем большой и красивый талант Марина Цветаева! С размахом и безудержной удалью. Но чувствуется он лишь в те моменты, когда он дает яркие вспышки искренности, здоровой простоты и самобытности. Сильное индивидуальное, эпическое дарование — а когда ветер временами сметает с него мусор неуклюжей словесной заимствованной от века и среды манеры, тогда отдыхаешь на тепле и свете этого яркого русского горения. А потом — опять заволакивание чадом преходящей эпохи, болезненной «литературщины».
Я не переношу никакой «прилизанности», «вылизанности», «ganz-аккуратности» и напомаженности в словесном творчестве, в словесных красках, не люблю их и в живописи; но, с другой стороны, представляются нестерпимыми и словесная разнузданность, растрепывание неприбранной шевелюры, сумбур загрязненных лохм и патл у субъекта, притворяющегося каким-то юродивым. Всякому чудачеству и образности имеются свои пределы. При всем моем преклонении перед дарованием Цветаевой часто им возмущаюсь.
Читаешь какое-нибудь длинное, большое стихотворение… И ровно ничего в нем не понимаешь: какой-то бессвязный, смысла лишенный набор слов. «Будущего» ли это музыка? Или «издевка» над чинопочитающим?
Оставим всякие пожелания… Марина Цветаева, надо верить, сама «образуется» в пределах своего призвания. <…>
М. Осоргин
Поэт Марина Цветаева {85}
Марина Цветаева, недавно переселившаяся из Праги в Париж, выступит 6-го февраля на вечере своей поэзии. [321] Будет любопытно послушать стихи в исполнении автора.
Марина Цветаева — поэт интересный и не общедоступный. Если я скажу, что, по-моему, она — среди поэтов живых, творящих, ищущих, способных к движению, не топчущихся на месте и не робких — лучший сейчас русский поэт, то тем самым заранее делаю оговорку к дальнейшему, где огромный плюс может встретиться с некоторыми минусами.
321
Газеты «Возрождение», «Последние новости», «Дни» анонсировали проведение вечера заранее. Первоначально он намечался на 23 января, но позже его перенесли. Это был первый парижский вечер поэта, и он прошел с огромным успехом: М.Цветаева прочла около сорока стихотворений. Отзывы об этом вечере см. в статьях Резникова Д., Гофмана М. и Адамовича Г. с одинаковым названием «Вечер Марины Цветаевой», помещенных в настоящем издании, а также в мемуарах В.Сосинского «Она была ни на кого не похожа» (Марина Цветаева в воспоминаниях современников. Годы эмиграции. М.: Аграф, 2002. С. 187–188).
Ее не нужно бояться — хотя она иногда запугивает. Прежде всего не нужно удивляться ее диапазону: поэмы в «Воле России», стихи и воспоминания в «Последних Новостях» и «Днях», мечтательные гадания о пришествии Бонапарта в «Возрождении», обязательное для каждого крупного эмигрантского писателя участие в «Современных записках», довольно редкостное для эмигранта сотрудничество в московском «Русском современнике». [322] Не нужно изумляться и ее, на первый взгляд, путаным симпатиям: сама русская, руссейшая и в своей поэзии, она неумеренно превозносит культуру Германии и страстно восхищается восемнадцатым веком Франции. Но главное — да не устрашает акробатизм ее стиха, — что на языке поэтов называется, конечно, иначе, более специальными терминами.
322
В «Воле России» были опубликованы «Крысолов» (№ 4–8, 12. 1925; № 1. 1926), «Поэма Лестницы» (№ 11. 1926), а также очерк «Герой труда» (1925. № 9–11); в «Последних новостях» — «Грабеж» (1925. 25 дек.), «Смерть Стаховича» (1926. 21 янв.), в «Днях» — «Чердачное» (1924. 25 дек.), «О Германии» (1925. 13 дек.), «О любви» (1925. 25 дек.), в ж. «Современные записки» увидели свет «Вольный проезд» (1924. № 21), «Мои службы» (1925. № 26), ж. «Русский современник» напечатал ее стихи «Занавес» и «Сахара» (1925. Кн. 3).
В Марине Цветаевой хотели усмотреть гражданского поэта эмиграции (белая армия, контрреволюция, Бонапарт и пр.). Затея пустая: к счастью, Марина Цветаева менее всего способна быть последовательным политиком и более всего способна разочаровывать кого угодно. Хотели выкроить из нее барда русской песни; но ведь лучшее, что она написала, это драматические поэмы о Казанове («Феникс», «Приключение») и «Фортуна». [323] По-видимому, судя по ее печатному отзыву, любимым поэтом Марины Цветаевой является сейчас Пастернак, [324] — а уж менее русского поэта трудно отыскать среди пишущих по-русски.
323
Пьеса посвящена герцогу Арману-Луи Бирону-Гонто Лозену (1747–1793) — известному французскому политическому и военному деятелю.
324
Заполняя
Нет, к Марине Цветаевой никакие ярлычки не прилепимы. Если ее лучшая тема — любовь, то ее высшее поэтическое устремление — «цепь розовых измен». [325] Не потому ли простодушные читатели так ее побаиваются?
Марина Цветаева — величайший искусник и изумительный мастер стиха. Поэтому она позволяет себе роскошь писать невнятно для неискушенного читателя, — к которому, однако, и обращается (ведь не к избранным же коллегам по перу!). Читателю-обывателю приходится потерпеть, и ему не привыкать стать. То ли еще делали с ним ранние символисты, позже имажинисты; впрочем, никто и не обязывает его восхищаться непонятным. Потерпев, он убедится, что Марина Цветаева способна, и много лучше других, говорить совершенно внятным поэтическим языком, и прекрасным.
325
Из пьесы «Фортуна», картина 2.
Ее творческая лаборатория так заставлена склянками и банками, что опыты ее заметнее ее достижений, — ужасная судьба лаборантов, которым — по разным житейским причинам — приходится выпускать из мастерской на рынок не только шедевры, а и подготовительные к ним макеты. И, в конце концов, читатель, думающий, что он интересуется поэзией, обязан поучиться; в картинную галерею тоже нельзя входить с одним каталогом и знанием конфетных иллюстраций. Для неимеющих времени и желания — все газеты и журналы полны простых, внятных стихотворных произведений, читающихся с тою же легкостью, как заметки хроники о предстоящем бале и о рождении теленка с двумя головами. В иных из них ночевала и поэзия; ну, а в другие она не заглядывала даже на пятичасовой чай.
Невнятность Марины Цветаевой не порок, хотя далеко и не добродетель. Ее стародавнюю книжку стихов в бархатном переплете [326] я все же всегда предпочту весьма музыкальной нелепости «Крысолова» («Воля России», ХII). Но уже помянутые ее пьесы-поэмы — высокое поэтическое достижение.
В писательской судьбе Марины Цветаевой много общего с судьбой Алексея Ремизова. На них обоих злится рядовой читатель; их обоих нельзя не признать лучшими фабрикантами русского слова. Из слов, уже сказанных, никто не создаст такой новой красоты, как Иван Бунин. Слова же для будущего, отличные русские слова в отличных сочетаниях, творятся в лабораториях Цветаевой и Ремизова. И оба они интимны — каждый по-своему. И оба высоко-независимы: для «публики» уступок не делают, для легкого успеха тоже. У них обоих нет своей аудитории, своего журнала; поэтому, подчиняясь неистощимой своей плодовитости, оба пишут всюду и везде, — нигде не признанные своими. Два интересные писателя — Бог их прости за то, что они нас совершенно замучили, эти смиренные духом гордецы, чудак и чудачка, монах-непристойник и вечно влюбленная институтка.
326
Сборник «Волшебный фонарь». Рецензии на него см. в настоящем издании.
Умеющего читать поэзия Марины Цветаевой волнует и будоражит — то ритмом пляшущего каблучка, то тонкой паутиной любовного кружева. Откуда она, русская, так владеет кастаньетами? Или это — ладоши? Любовное же в ней прозрение — одаренность женщины. Никогда мужчина не мог бы написать «Фортуну». Поэзия Марины Цветаевой — женская, но, в отличие от Анны Ахматовой, она не поэтесса, а поэт. [327] Читающий да разумеет.
Марина Цветаева много пишет (это хорошо) и много печатает (это хуже) прозой: дневники, мемуары, афоризмы. [328] Это не столько творчество, сколько деятельность. О деятельности поэтов говорить не очень интересно. Мне кажется, что все эти дневники с большим успехом могла бы опубликовать впоследствии их неизменная соучастница и героиня Аля. Это не значит, что они лишены интереса или таланта. Это лишь значит, что им не повредило бы отстояться в письменном столе. Обычная ошибка поэтов, думающих, что прозой писать легче, чем стихами (в действительности наоборот), и что прозаическое сырье можно печатать без особого стеснения. Да, это прямой упрек поэту.
327
Ср. с поздней оценкой Г.Адамовича: «Думаю, что не может быть сомнений, что Ахматова — самое крупное женское имя в истории русской поэзии. Замечательно в ее творчестве, однако, то, что, оставшись женщиной, она оказалась способной стать прежде всего человеком, Человеком с прописной буквы, отчего в отношении к ней и неуместно слово „поэтесса“. Ахматова — не поэтесса, а поэт, всегда, во всем, о чем бы стихи ее ни говорили. В наше время она — поэт национальный, выразитель своей эпохи, каким был в начале столетия Ал. Блок» (Большой поэт и большой человек // Адамович Г. О книгах и авторах: Заметки из литературного дневника. Париж, 1967. С. 14).
328
Дневниковая и мемуарная проза была опубликована в ж. «Воля России» (1925), «Своими путями» (1925), «Современные записки» (1924, 1925), газ. «Дни» (1924, 1925), «Последние новости» (1925, 1926), афоризмы — в ж. «Благонамеренный» (1926. № 2). Подробнее см.: СС. Т. 4. С. 636–642, 664–672; Т. 5. С. 687.