Речники
Шрифт:
Но пацаны пройдохи из кожи лезли вон, чтоб узнать, где девки гулять станут эти дни заповедные да во-чтобы-то не-стало старались подмазаться к празднику. Коль ватага находила их пристанище скрытое, а те оказывали активное сопротивление с непременным гоненьем с побоями, то упорно старались мешать таинству, несмотря на то, что иногда доставалось по-взрослому. Били-то чем попало, куда попало да со всей дури девичьей.
Коли же на них гуляющие плевали с берёзы раскидистой да не обращали никакого внимания, то и пацаны по выделываясь для собственного самоуважения, тихонько в сторонке пристраивались да были лишь простыми наблюдателями,
Девятка, как атаман ватажный, был уже без двух лун как мужик артельный, потому ватагу за девками подглядывать он не повёл в принципе и не собирался изначально им портить праздник девичий. Авторитет атамана не позволял заниматься хренью всякою. Так что Сладкая зря шифроваться девок заставила, хотя излишняя таинственность, в прочем, не помешала праздничности, наоборот, добавила мурашек на спины девонек с самого начала ритуального действия.
Рано поутру, лишь стало светать да за рекой заря зародилась красная, из разных щелей на площадь общую стали выползать украдкой фигурки девичьи, теребя в руках узелки маленькие. По одной, по две тихо-тихо на цыпочках, собирались у реки, где их ждала Сладкая. Она на чём-то сидела у самой воды, но на чём, из-за её размеров видно не было.
Девки сбивались в кучки да о чём-то перешёптывались, и чем больше становилось их, тем щебетание становилось громче да явственнее.
– Цыц, – приструнила их баба грозная.
Все замолкли и замерли.
Зорьке помнится тогда было любопытно до крайности, на чём же там сидит эта туша необъятная, но даже когда Сладкая поднялась кряхтя, чтоб оглядеть собравшихся, из-за ширины её седалища Зорька так и не смогла рассмотреть, на чём там эта «жира» рассиживала. Хотя девка точно знала, что у воды в этом месте раньше ничего не было и сидеть там, соответственно, было не на чем.
– Всё, – сказала тихо Сладкая, – более никого не ждём. Кто проспал, пусть спит далее.
Девки суетно за озирались, высматривая кого нет, да кто проспал, а затем двинулись за грузно шагающей большухой девичьей вдоль реки по тропе натоптанной и Зорька, так и забыла посмотреть на чём же там сидела бабища грозная.
Не успели они дойти ещё до Столба Чурова, [56] как сзади послышался топот да два жалких девичьих голоса запищали в разнобой:
– Подождите нас.
Большуха резко встала, словно в дерево врезалась, развернулась и приняла вид устрашающий. Чуть-чуть сгорбилась да надулась будто. Хотя, казалось, куда ещё надуваться с её-то комплекцией. Руки полукругом словно лапы у бера скрючила. Глазки сузила. Остатки зубов оскалила. Жуть кромешная.
Все, кто шёл за ней в стороны кинулись, а прямо на Сладкую две сестрички выскочили, дочурки бабы Бабалы, Лизунька да Одуванька, бедные. Девченята погодки девяти да десяти лет отроду. Добежав до чудища бабьего, вытаращив глазёнки круглые да запыхавшись от бега быстрого, они что-то хотели сказать в своё оправдание, но не успели горемычные. Сладкая резко, не говоря ни слова в их обвинение, одной справа в ухо, второй слева заехала. Обе отлетели в разные стороны. Одна в кусты, задрав ноги к небу из подолов торчащие, другая в камыш речной, словно крупная рыбина булькнула.
– Цыц, я сказала, – прошипело толстозадое чудовище, – только вякните мне ещё, мелкожопые. От кого голос ещё услышу ***, голосявку выдерну, в жопу затолкаю да там поворочу, чё б застряла на век.
На тех словах она наглядно показывала безразмерной ручищей, как она это сделает. Девки и так молчавшие от греха подальше всю дорогу недолгую, от такой картинки доходчивой не только языки проглотили, но и головы в плечи попрятали.
Начало праздника было многообещающим и Зорька, как не настраивала себя на лад с этой жирной зверюгою, тем не менее страха натерпелась столько, что не могла себя заставить даже рядом идти, как одна из старших девок, а пряталась в общей толпе среди мелочи.
Наконец прошагав за Сладкой, в раскорячку топающей вдоль берега довольно неблизкое расстояние, уж солнце из земли вылезло, они остановились на поляне у берега, где река делала заводь потаённую, а над этой заводью прямо в воду опускала свои ветви ракита старая. Вокруг лесок берёзовый, светлый без травы высокой да кустов разросшихся. Большуха постояла молча, оглядываясь и наконец кивнула, не то здороваясь с кем-то, не то соглашаясь сама с собой.
– Всё. Дотопали, – гаркнула она неожиданно, да так что пичуги с дерева ближайшего рванули стайкой в лес подальше по добру по здоровому, – седайте у берёз по краю поляны да готовьтесь к своей кончине неминуемой.
Сладкая, с видом свиньи обожравшейся теребя свои «мешки с рыбою» с трудом от пуза отлепляя да проветривая, расплылась в улыбке хищника безжалостного, продолжая девок запугивать. А те, не обращая на неё внимания кинулись в рассыпную занимать места поудобнее.
Не сговариваясь, все сгруппировались кучками отдельными по возрастам, естественно. Все четыре ярицы во главе с Зорькой-предводительницей, устроились у старой берёзы с ветвями корявыми, что росла недалеко от той ракиты раскидистой. Только тут Зорька осмотрелась вокруг. Странно стало ей. Вроде бы как земли местные вдоль да поперёк излазила, а этого места не припомнит. Она явно была впервые здесь.
Заводь тихая, не проточная, в воде угадывалось лишь слабое круговое движение, притом вода двигалась как бы вся, одновременно по всему кругу заводи. Зорька смотрела на гладь воды плавно крутящую как загипнотизированная, будто всем телом, всеми внутренностями почуяла нечто такое, что выходило за рамки естественного.
Словно озарение посетило её голову. Пришло осознание того, что в этой заводи чудной как раз и должны обитать те полужити, ради коих они собрались праздновать – Речные Девы, [57] настоящие. Вот как-пить-дать в этом месте, да не в каком другом должны были жить эти речные красавицы. И вода здесь колдовская, да и ракита вон точно, как мама в детстве сказки сказывала да даже берёза эта где сидела, была не обычная. Листики на ней совсем маленькие, молоденькие, светлые и от того берёза старая вся корявая да несуразная покрывалась неким свечением загадочным, будто сияла изнутри зеленью.
«Так вот он какой, зелёный шум!» – подумала девка, да задрав голову принялась разглядывать этот нежный туман молодой зелени.
С глазами распахнутыми да открытым ртом она замерла и не заметила, как к ней подковыляла Сладкая да не громко буркнула:
– Рот закрой, а то мухи насерут хлебало полное, не побрезгуют.
Зорька аж вздрогнула от неожиданности и захлопнув рот с зубным цоканьем, непонимающе уставилась на большуху противную. Та стояла перед ней широко раскидав ноги в стороны да уперев руки в боки, где-то под грудями теряющиеся.