Речники
Шрифт:
– Чё сидим, мелкожопые? – вопрошала баба издевательски, – чё ждём ***? А готовиться за вас я чё ли буду? Почему волосы ещё в косе? Сидим тут, словно жабы говноедок ловим языками липкими.
И с этими словами «душевными» она двинулась дальше вдоль берёз, подходя к каждой группе девок щебечущих, да в издевательстве подзуживая каждую. Никого не пропустила. На каждой отвела душу мерзкую.
Зорька мигом с небес спустилась на землю грешную. Шкурную безрукавку скинула, верхнюю рубаху с поясом то ж долой, косу расплела, свою копну рыжую растребушила пальцами, по плечам раскинула. Развязала узелок. Яйца печёные, солонины кусок. Отдельно свёрнуты в лист лопуха тоненькие
Оно было почитай таким же, как у баб с молодухами, что на Сороки [59] устраивали. Только коли бабы порождали Ку [60] Матушку, то девки сей процесс колдовской просто имитировали, путём порождения некой Кукуши-девоньки. [61] Силы в ней никакой не было в отличие от бабьей Ку, но она и не требовалась, так как Семик был праздник-обучение. Всё в нём было как у баб на Сороках только как бы не по-настоящему. На Сороках куманились всерьёз, но учить там было некому, да и некогда. К нему уже полагалось знать всё что положено, уметь да быть готовой полностью. Вот в этой подготовке и состоял весь Семик девичий.
Было ещё одно отличие. На Сороках большуха куклу, [62] то есть, то куда Ку закладывали, делала всегда по-разному. Почему? Да кто её знает? Поди разбери. Лишь большуха и знала, как на эти роды куклу делать полагается. Когда из глины смоченной слюной каждой бабы по кусочку во рту жёваной, когда смачивала кусочки глины у баб в другом отверстии, когда только из их волос, тут же на карагоде у каждой надёрганных. Иногда волосики щипала из бородки лобковой с болезненными «ойками». В общем, по-разному, в разных интерпретациях да в разных последовательностях. Лишь большуха знала у кого где выдрать да у кого где намочить надобно. А бывало, и до пуска крови доходило, правда, обходились лишь на руках порезами.
А у девок это делалось всегда одинаково. Кукла у них была травяная, не телесная. Никаких человеческих вложений в неё не делали, никакой силой общности эта полужить не наделялась. Зорька всё это знала прекрасно, не первый год семитует как никак, но на этот раз большуха удивила их своим поведением. Хотя ярица и ждала от Сладкой, подвоха какого-нибудь.
Она как-то быстро успокоилась, расчёсывая лохмы пальцами словно граблями огородными да сама, не ожидая от себя запела песню на сбор да плетение венков праздничных. При этом её нисколько не покоробило то обстоятельство, что она без веления большухи захватила лидерство. Это получилось, как бы само собой, будто так и должно было быть по определению. Сладкая, до этого с грозным видом нерадивых девок чихвостившая, вдруг перестала шипеть, обмякла да повернувшись к Зорьке расцвела в улыбке по-доброму.
Зорька встала, продолжая петь да начала собирать для венка цветы с травинами. Тут же песню подхватили остальные девоньки, и вот уже нестройный хор в свободном хождении да в таком же свободном «песне излиянии» расползся по поляне да по лесу светлому к нему прилегающему.
Песнь короткой была да всякий раз как заканчивалась, начиналась заново. Её повторяли аж несколько девяток раз, до оскомины, пока все не собрались под своими деревьями да не закончили с плетением веночков с цветочками. Те, кто заканчивал плести, и петь заканчивал. А как песнь постепенно утихла, на поляну вышла Сладкая. Действо началось колдовское, умы девичьи захватывающее.
Откуда-то у неё в руках появилась миска с молоком. Зорька готова была об заклад биться, что Сладкая ничего с собой не принесла. Она бы увидела. Баба пришла сюда пустая, налегке. Откуда взялась эта миска деревянная? Да ещё и молоком наполненная.
Большуха праздника, как и девки то ж опростоволосилась, расплела обе свои бабьи косички жидкие, скинула шкуру, рубаху верхнюю да босиком выйдя в центр поляны начала что-то себе под нос выговаривать, постоянно кланяясь так низко, на сколь позволяло её телосложение, вернее жироотложение. Зорька ничего не разбирала в её говоре, только поняла, что большуха к Матери Сырой Земле обращается. Толи с просьбой какой о разрешении, толи славя её да благодарствуя.
Наконец плеснув на землю молока, склонилась с глазами закрытыми, да стояла долго так, будто ожидая знака какого-то иль ещё чего, Зорька не ведала. Через какое-то время, постояв так согнутой, Сладкая ещё раз резко поклонилась да выпрямилась, принимаясь водить носом что-то вынюхивая. Нанюхала, определилась, развернулась в том направлении. Как Зорька решила туда, откуда ветер дул, хотя он абсолютно не чувствовался и как баба его носом унюхала ярице не понятно было.
Большуха задрав голову к небу синему опять начала что-то бубнить да себе под нос выговаривать. Зорька поняла из этого, что она обращается теперь к Отцу Неба, Валу Всесильному. Зачерпнув из миски молоко своей ладонью-лопатою, Сладкая на отмажь его разбрызгала да опять поклонилась на сколь пузо позволило.
Затем пошла к воде, где проделала то же самое да остатки молока в заводь вылила. И запела… Зорька аж рот приоткрыла от удивления. Голос у бабы оказался столь красивый да чистый, что заслушаться можно было. Чего-чего, а такого от Сладкой явно не ожидал никто. Зорька поймала себя на мысли, что никогда раньше не слышала, как поёт Сладкая.
Песнь её была торжественная, как и положено было «сборной» быть. Этой песней большуха начала собирать карагод девичий. В ней не было постоянных слов, не было ни рифмы, ни размера единого. Большуха пела обо всём, что сама делала, да что делалось вокруг неё. Вернувшись в центр поляны, о чём тут же пропела, начала по очереди персонально вызывать девонек. Притом в отличие от бабьего карагода на Сороках, на Семик почему-то вызывали не по старшинству да близости к большухе, а наоборот, как раз. Начала Сладкая с самых маленьких, а закончила ярицами, притом Зорька оказалась самой крайней из всех.
Когда вызванная девка подходила к большухе, неся в руках свой венок вязаный, Сладкая отщипывала от него стеблей несколько, да одев венок на голову подошедшей целовала её в губы мелкие, при этом обо всём продолжала петь да в песне рассказывать. Затем отводила кутырку на место определённое, и оставив её там, принималась за следующую.
Когда очередь дошла до Зорьки ожидающей, круг почитай был собран полностью. Девченята с венками на головах держались за руки да были поставлены таким образом, что рядом друг с другом стояли девки разного возраста. Её подруги ярицы были разбросаны по всему кругу, а для самой Зорьки оставалось лишь одно место единственное.
Она подошла к большухе. Вот тут-то её и ждал сюрприз. Сладкая, окромя травин из венка выдранных, что подала Зорька с почтением, как-то внезапно рванула волосины рыжие из её роскошной копны растрёпанной. Зорька от неожиданности да боли вздрогнула, непонимающе на большуху вылупилась. Та мягко да подобному улыбнулась, подмигивая заговорщицки, да ввязала всё это в куклу тут же приготовляемую. Травины из венка с волосами закончили композицию. Опосля чего водрузила венок Зорьке на голову, крепко впилась в губы девичьи, буквально засосав их в свои губищи пухлые, да отвела обалдевшую девку на место свободное.