Редхард по прозвищу "Враг-с-улыбкой"
Шрифт:
— А теперь — поехали. Не вздумай умереть, мне еще не хватало хоронить тебя возле своего дома! — пригрозил старик беспамятному и медленно повел коня обратно, к себе домой.
Выздоровление шло тяжело. Как и предполагал старик, спина у юнца была основательно повреждена, но старик, будучи сведущ в самых разных науках, разрезав кожу и мясо, собрал треснувшие позвонки в одно целое и скрепил тончайшими серебряными скобками. Все время лечения юнец крепко спал, напоенный настоем на горной траве и окуренный странного цвета и запаха, дымом.
— Может, помогло. Может, нет, — бубнил старик, зашивая края разреза.
Рана на голове оказалась, по счастью, скользящей, так что старик, осмотрев, лишь рукой махнул: «Череп цел, а памяти
Левая нога у парня была сломана в лодыжке и голени, правое колено вывихнуто, также сломано было предплечье левой руки и несколько ребер.
В себя неизвестный пришел через два месяца, глядя на старика совершенно чистыми, пустыми, как вымытыми, глазами.
И началось его возвращение. А точнее, началось его вхождение в мир. Старик монотонно, как обучая попугая, учил его говорить, заставлял, показав сперва на себе, как и что делать, упражнять руки и ноги, тянуть поврежденный позвоночник. Тот, хоть и сросся, но давал о себе знать и очень решительно и скоро старик, оставив своему подопечному запас еды на четыре дня, запер его в доме (сил взломать дверь, к примеру, и уползти без памяти, у того бы еще не хватило), куда-то уехал. Вернулся он веселый, как дрозд, внес в дом нечто, покрытое тряпкой и чем-то напоминающее птичью клетку. Оказалось, что это корсет, состоявших из стальных гибких полос, соединенных поясом и ошейником. Старик облачил паренька в корсет и вскоре тот уже ходил по хижине гораздо увереннее.
Заговорил он тоже довольно быстро. Вскоре заговорил и совсем хорошо, казалось, опустошенный его мозг просто моментально впитывает, как губка, все, чему учил его старик.
Наука старика была самого разного свойства, но сводилась к умению управлять своим телом, разумом и духом.
— Скажи мне, старик, — обратился как-то, во время прогулки по холмам (лежавших к югу от Серой Осыпи), — откуда я и кто я?
— Кто ты? Пока ты только Редхард. А вот откуда… Пошли-ка на вершину холма.
Всходили они долго, отдыхая и, наконец, поднялись. Небывалой красоты вид роскошной долины, уходившей к горизонту, открылся им.
— Видишь, как прекрасен этот мир? А теперь подумай, умей ты сотворить такое — остановился бы ты только на одном мире?
— Я не из этого мира, — негромко проговорил Редхард, — да, старик?
— Я не говорил этого, — спокойно возразил старик, — я лишь дал твоему пустому мозгу немного пищи, пожевать, чтобы разработался. Пошли домой, я хочу есть!
Прошло три года. Как-то ночью старик, бывший для Редхарда всем, умер. Тихо, не потревожив сна своего питомца, положил на стол мешочек с золотыми монетами, письмо, лег на кровать, закрыл глаза и перестал дышать.
В записке было сказано: «Не оставайся здесь. Сожги хижину вместе со мной. Никогда не оглядывайся без нужды. Расставайся с ненужным и береги бесценное, впрочем, сначала научись определять, где одно, а где другое. Иди вперед и вперед, и когда-нибудь ты ответишь себе на вопрос, кто ты».
Тем же вечером Редхард, запалив дом старика с четырех концов, впервые пошел по тропке в ближайшее селение. А точнее, поехал на лошади старика. Дальше начался его путь, дорога сменяла дорогу, и на одной из них он повстречал Ролло Огонька.
— Дальше ты знаешь, — улыбнулся Редхард и налил себе еще чаю. — Но, заканчивая, скажу. Однажды старик сказал, что мне предстоит обойти этот мир целиком, если я дурак. Если нет, то тогда мне не нужно будет обходить этот мир целиком и то, что мне нужно, я найду раньше. Но или я дурак, или же то, что мне нужно, осталось в моем прошлом. Так как в этом мире ничего, чтобы мне было настолько нужно, я не нашел.
— Да, ты дурак, — согласилась Ребба, и слеза пробежала по ее щеке. Редхард отхлебнул чаю и закончил: «Иногда можно найти и даже носить с собой и не понимать, что это и есть то, что тебе нужно более всего».
И Ребба слегка повеселела.
Утро прошло спокойно. Вообще, дни и ночи их были спокойны. Спокойны настолько, насколько могут быть спокойны ночи у пары, которая не в силах оторваться друг от друга. Спокойная, но неутомимая и неутолимая страсть Реббы и бешеный порыв Редхарда делали их ночи волшебными, но волшебство людское было здесь не при чем, здесь было иное, высшее волшебство.
Редхарда напрягало это спокойствие. Он давно привык к тому, что чем дольше жизнь целует в маковку, тем тяжелее прилетает потом оплеуха. Это был один из тех краеугольных камней, на котором стояло его мироздания. Да, никто не виноват, конечно, что Редхард решил сделать перерыв в работе и устроить Реббе и себе восхитительное путешествие по Черной Пади, но он так же знал, что судьбе наплевать, она ли преподносила тебе одни подарки, или ты сам их себе дарил. Она ударит. Он внутренне ждал удара, не выказывая этого ничем. Ребба почуяла это, но спрашивать ничего не стала, несмотря на свой молодой возраст, в ней нередко уже проявлялась мудрость зрелой женщины. Этим она манила Редхарда еще сильнее. Хотя, говоря по совести, она манила его всем.
Всех приключений, если это можно было так назвать, было нападение беглых рабов, которые решили выйти из чащи и поживиться человечиной, вкупе с вещами.
Ребба не успела ничего сделать, да и запрет Редхарда, строжайший запрет прибегать к магии, остановил бы ее. Успел Редхард. По дневному времени «огнебои» его были заряжены обычным свинцом, на ночь он заменял его серебром. На них кинулись сразу с двух сторон, вернее, сначала кинулись на Редхарда, ехавшего впереди, здраво, вроде как, рассудив, что баба и так никуда не денется — дорогу вперед ей загораживал жеребец Редхарда, сзади уже бежали их товарищи, а вбок, в лес… Слетит с седла, ударившись о первый сук, а там куда она от них скроется.
Они слегка ошиблись в своих расчетах. Предположив невозможное — сумей они совладать с Редхардом, Ребба положила бы их всех в рядок, на это ее сил хватило бы. Если даже и нет, то спастись бы она точно сумела.
Слегка ошиблись они и с выбором добычи. Редхард стрелял одновременно с двух рук, сразу в разные стороны, почти не целясь, и сразу два клейменых лба треснули, как брошенное об стену сырое яйцо. Последовательно прогремело еще четыре выстрела, один из которых снял вожака нападавших людоедов, а дальше в ход пошел меч. Ребба, чтобы не мешаться, скользнула с седла под брюхо своему коню, давно привыкшему к таком дорожным коллизиям, а потому не выказывавшего ни малейшего волнения и, вооружившись двумя своими кинжалами с длинным, волнистым лезвием черного булата, и готова была дать отпор любому из этих, говоря по совести, несчастных, доведенных хозяевами до потери всего человеческого, что в них когда-то было. Надежды вернуть человека в сознание раба была бы абсурдной. По сути, убивая рабов, Враг-с-улыбкой оказывал им некоторое благодеяние. Он рубил на обе стороны, юлой вертясь в седле, потом спрыгнул на землю. Падали тела, падали отрубленные конечности, те, что набежали было сзади, со стороны коня Реббы, уже кинулись по кустам, увидев, что творит всадник в высокой шляпе. Один, правда, решив, что, пока главный враг отвлечен, можно украсть хотя бы его женщину, сунулся было к Реббе, и упал, тщетно стараясь зажать фонтами бившую из обеих перерезанных сонных артерий, кровь. Редхард поднял коня на дыбы и рабы не вынесли, остатки их кинулись наутек.
— Прыгай в седло, мелочь, — усмехнулся Редхард, неспешно стирая кровь с клинка. Так же неспешно он зарядил снова «огнебои» и сказал: «Поехали отсюда. Они голодны, не будем им мешать». «Ты хочешь сказать, что они придут… Придут за трупами своих товарищей?» — удивилась слегка Ребба. Она знала, что беглые рабы едят людей, но думала, что только тех, кого поймают, не своих. «Я это уже сказал. Они придут. У них нет товарищей, у них есть стая, а в стае это нормальное положение вещей. Вряд ли они еще умеют толком разговаривать. Мне жалко их».