Рефераты для дурёхи
Шрифт:
Две центральные темы в драме: тема сновидения, своего рода сомнамбулизма, с него пьеса начинается, и тема патриотизма – опять-таки странным образом соединились в личности Клейста, склонной к маниакальной болезненности, непостижимым душевным порывам, иррациональным поступкам и вместе с тем воодушевленной идеей прусской национальной исключительности. Лейтенант старой прусской школы является в то же время предвестником модернистских трагедий, изображающих маниакальные страсти, неизлечимое, безвыходное одиночество человека.
Не поладив со своей семьей, презираемый ею, получая лишь весьма холодные, сопровождаемые всевозможными оговорками комплименты от своих политических союзников (романтиков Арнима, Брентано и др.),
Безотрадное одиночество всех людей, безнадежная непостижимость мира и всего происходящего в мире, – вот атмосфера трагедии Клейста как в жизни, так и в литературе. В одном из своих писем позднейшего периода Клейст высказывает ту же мысль: ”Во главе мира не может стоять злой дух; это просто дух непонятный”.
При таком жизнеощущении смерть приобретает ужасный и в то же время манящий облик; для Клейста и созданных им образов – это всегда разверстая пропасть; она влечет к себе и замораживает в жилах кровь. (Впоследствии, благодаря Эдгару По и Бодлеру, это ощущение широко распространилось в мировой литературе.)
Рассказы современников сохранили для нас одну сцену из уничтоженной (или оставшейся незаконченной) юношеской трагедии Клейста. Австрийские рыцари играют в кости перед битвой при Земпахе. Они решают в шутку, что тот, у кого ляжет черная кость, будет убит в завтрашней битве. Первому же рыцарю ложится черная кость. Общий смех и шутки. Второму – тоже черная. Шутки становятся все принужденнее. Когда всем до одного ложатся черные кости, возникает страшное предчувствие битвы, в которой швейцарцы действительно уничтожили все рыцарское войско до последнего человека. Судьбы людей в изображении Клейста носят на себе вечную печать глубоко радикального отрицания какого бы то ни было смысла жизни, а персонажи его трагедий, не находя исхода из своего одиночества, отделенные друг от друга непроходимой пропастью, судорожно мечутся между страхом смерти и страстным влечением к ней.
Увлечение просветительной философией, попытка во что бы то ни стало создать себе определенное мировоззрение путем страстного и беспорядочного накопления знаний резко обрывается у Клейста его знаменитым "кантианским кризисом". Чтение Канта убивает в Клейсте его прежние надежды. Для Клейста основные достоинства философии Канта – в разрушении метафизического "богопознания". В своих письмах к сестре и невесте Клейст жалуется на возникшее в связи с этим ощущение пустоты и бесцельности.
"Мысль о том, что мы здесь, на земле, ничего, совсем ничего не знаем об истине, и то, что мы называем здесь истиной, после смерти называется совсем иначе, что поэтому стремление создать себе достояние, которое можно было бы унести с собой в гроб, совершенно бесцельно и бесплодно, – эта мысль потрясла святая святых моей души".
Вероятно, из кантианского кризиса вырастает у Клейста смесь страха смерти с жаждой смерти.
Все герои Клейста, так же как и сам поэт, живут как во сне. Вместе с тем, они смутно сознают наличие внешнего мира, их не покидает страх перед пробуждением от сна и смутное предчувствие, что пробуждение это неизбежно.
Драма «Принц Гомбургский» начинается с того, что курфюрст Бранденбургский Фридрих Вильгельм, курфюрстина, принцесса наталия Оранская и граф фон Гогенцоллерн, принадлежащий к свите курфюрстины, наблюдают, как принц Гомбургский в сомнамбулическом состоянии плетет лавровый венок, как раз перед самой битвой при Фербеллине.
Иначе сказать, он во сне видит себя уже победителем сражения.
Гогенцоллерн
(…)Бьюсь об заклад – он видит звездочетов,Плетущих для него венец из солнц. (…)Курфюрст
Посмотрим,Курфюрст подшучивает над ним, берет у него из рук венок, обматывает его цепью со своей шеи и передает его принцессе Наталии Оранской. Она высоко приподнимает венок над головой. Принц Гомбургский следует за ней и курфюрстом, так окончательно и не проснувшись. Он срывает с руки принцессы перчатку и, очнувшись от сновидения (реальность он принимает за сон), принц
Гомбургский пребывает в состоянии полусомнамбулическом во время военного совета: он не записывает и не запоминает того приказа, который диктует ему фельдмаршал со слов курфюрста, разработавшего заранее план сражения, он видит только Наталию Оранскую, в которую и влюбляется, поначалу не отдавая себе в том отчета, и которая ищет потерянную перчатку. Другими словами, в мир грубого солдатского приказа, в мир предстоящей войны странным образом вторгается сновидение романтика и лунатика принца Гомбургского, к тому же еще и влюбленного.
Причем в сновидении как будто предрешен исход сражения. В нем триумфатором и победителем будет принц Гомбургский. Его венчают лавровым венком. Действительно, во время сражения принц Гомбургский, который командует кавалерией, внезапной атакой смял противника, и это предрешило победу над шведами. Он чувствует себя триумфатором, защитившим прусский народ от завоевателей шведов, если бы не горькое известие о гибели курфюрста.
Благодаря принцу Гомбургскому битва выиграна, но курфюрст против всех ожиданий велит взять его под арест, и, как нарушителя военного плана, его ожидают суд и смертный приговор.
Как пишет Берковский, «принц Гомбургский – тот самый победитель, которого судят вопреки утверждениям пословицы. Принц вначале думает, что курфюрст шутит, но уже вырыта могила для победителя при Фербеллине, и курфюрст не собирается его амнистировать, хотя все просят за принца: и принцесса Наталия, и все его военные товарищи, – в прусском войске едва не возникает возмущение в пользу принца, впрочем, по формам своим более чем благовоспитанное и лояльное. Курфюрст не желает побед случайных. Он желает побед по правилу. Принца собираются судить как импровизатора. Его способ воевать – та же романтическая импровизация, доверие к личному счастью и к случаю, который готов идти навстречу. Просящие за принца рассуждают примитивно-человечески. Им дорог успех как таковой, они спрашивают только о результате поступка. Курфюрст судит по форме – действовать должно, исходя не из материи действия, а из его формы, не от себя лично н не по-своему, а так, чтобы твое деяние могло служить примером для всех, давало бы правило для всех и всегда» [265] .
265
Берковский Н.Я. Клейст. – В кн.: Генрих фон Клейст Обручение на Сан-Доминго. Спб., Изд-во «Азбука», 2000, С. 427–428.
По мнению Берковского, в этой коллизии между чувством и долгом заключен кантовский «категорический императив»: «Моральное действие должно быть всеобязывающим, годным для каждого и при любых обстоятельствах. Если угодно, то можно бы сказать, что принц победил при Фербеллине, но победа его была имморальна.
Кантовская мысль идет и дальше в глубь драмы. Принц сначала настроен малодушно, ему жалко самому себя, он молит об амнистии. На войне он думал не о смерти, он думал о славе и удаче. Перед лицом смерти, прямо к нему приступившей, он малогероичен» [266] .
266
Там же, С. 428.