Рефераты для дурёхи

Галкин Александр Борисович

Свита Воланда во время бала у сатаны меняется: кот Бегемот золотит усы, в грязной ночной рубашке с заплаткой на плече сидит на постели усталый Воланд, которому зеленоглазая Гелла натирает мазью больное колено. Вдруг на балу Воланд опять меняется: грязная ночная сорочка пропадает, и он предстает перед читателем в черной хламиде со стальной шпагой, превращается в сурового рыцаря мести, осуществляя возмездие над стукачом и наушником бароном Майгелем, олицетворяющим для Булгакова сталинский режим.

Последний раз свита Воланда в финале романа летит на крылатых конях из Москвы в преисподнюю, и снова образы «нечистой силы» претерпевают уже последнюю метаморфозу: верхом на коне с золотой цепью вместо повода Коровьев – мрачный, никогда не улыбающийся

темно-фиолетовый рыцарь, в незапамятные времена неудачно скаламбуривший по поводу Света и Тьмы; кот Бегемот без хвоста в облике юного пажа; Азазелло, демон убийства, с пропавшим изо рта клыком и исчезнувшим кривоглазием («Оба глаза Азазелло были одинаковые, пустые и черные, а лицо белое и холодное» [115] ). Мрачные демоны тьмы как бы возвращаются во мрак ночи, потому что на смену им идет светлая и радостная Христова Пасха.

115

Булгаков М. Мастер и Маргарита. – М., «Худ. литература», 1989, – С. 368.

Заключение

Между двумя противоположными полюсами образов «нечистой силы», как ни странно замыкающими эти полюса, – яркими карнавальными образами гоголевской «нечистой силой» и булгаковской свитой Воланда – сатирически гротесковыми образами тьмы – находят свое законное место образы чёрта Достоевского и недотыкомки Сологуба, образы скорее реалистические и пугающе страшные, образы философские и психологические, которые являются как бы воплощением темной природы человеческой души. Между тем афоризмы Воланда – своеобразный манифест Булгакова, квинтэссенция его жизненной философии, которую можно было бы назвать «неистребимой любовью к жизни», что подразумевает победу подлинных жизненных ценностей над искусственными химерами сталинского режима, вбитыми в мозги «новому» советскому человеку, которого так искренне ненавидел Булгаков и образ которого он неутомимо высмеивал во всех своих произведениях. И то и другое – художественный вклад Достоевского, Гоголя, Сологуба и Булгакова в сокровищницу образов мировой художественной литературы.

Список использованной литературы:

1. Булгаков М. Мастер и Маргарита. – М., «Худ. литература», 1989.

2. Гоголь Н.В. Собрание сочинений в шести томах. ГИХЛ, – М., 1959.

3. Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений в тридцати томах. – Л., «Наука», 1976.

4. Золотусский И. Гоголь. – ЖЗЛ, «Молодая гвардия», М., 1979.

5. Левина Л.А. Иешуа Га-Ноцри и «беспокойный старик Иммануил»: (Нравственные ориентиры в философском романе М. Булгакова «Мастер и Маргарита»)// Начало. Сборник работ молодых ученых. – М., «Наследие», 1993. – Вып.2.

6. Мережковский Д. Гоголь и черт. – М., «Скорпион», 1906.

7. Набоков В. Николай Гоголь// Набоков В. Романы. Рассказы. Эссе. – «Энтар», Спб., 1993.

8. Сологуб Ф. Свет и тени. Избранная проза – Минск, 1988.

9. Смелянский А. Михаил Булгаков в Художественном театре. – М., «Искусство», 1989.

10. Чудакова М. Жизнеописание Михаила Булгакова. – М., «Книга»,

Глава 6. Понятие «совесть» в творчестве русских писателей XIX–XX веков

Введение

В словаре Даля «совесть» означает «нравственное сознание, нравственное чутье или чувство в человеке; внутреннее сознание добра и зла; тайник души, в котором отзывается одобрение или осуждение каждого поступка; способность распознавать качество поступка; чувство, побуждающее к истине и добру, отвращающее ото лжи и зла; невольная любовь к добру и к истине; прирожденная правда в различной степени развития». Даль приводит примеры пословиц и выражений, связанных с «совестью»: «От человека утаишь, от совести (от Бога) не

утаишь. Совесть мучит, снедает, томит или убивает. Угрызение совести. (…) Добрая совесть – глаз Божий (глас Божий). (…) В ком стыд, в том и совесть». [116]

116

Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. Гос. издательство иностранных и

национальных словарей. – М., – 1956, – С. 256–257.

В русской литературе, наряду с понятиями любви, сострадания и жертвенности, понятие «совести» станет одной из самых значимых нравственных ценностей. Герой русской литературы чаще всего мучается и страдает, потому что у него есть совесть. Совесть – понятие нематериальное, невидимое. Совесть либо есть, либо нет. Вместе с тем совесть действует независимо от человека, и, если он совершает преступление или грех, совесть начинает его мучить и изводить. Он может даже физически заболеть от мук совести, как случилось это с Раскольниковым, героем романа Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание». Угрызения совести, короче говоря, есть расплата за грех. Вот почему с понятием «совесть» в русской литературе так тесно связано понятие «покаяние». Преступник или грешник смогут совладать со своей совестью лишь при одном условии: если по-настоящему покаются. Только тогда совесть перестанет беспокоить героя русской литературы, и он снова станет жить с собой в ладу.

Традиционно принято считать, что самый совестливый русский писатель – это А.П. Чехов. Однако для Чехова понятие «совесть» означает нечто совсем другое. Это скорее «ответственность». Ответственность за себя, за свои поступки, за окружающих людей, за мир в целом. Эту линию в XX веке продолжит А.Т. Твардовский с его знаменитой стихотворной строчкой: «Я жил, я был, за всё на свете я отвечаю головой». С чувством ответственности у Чехова непременно связывается чувство стыда. Чехову стыдно за человека, превратившегося в пошлое животное, которого не интересует ничего, кроме удовлетворения самых примитивных жизненных потребностей.

Есть и еще одно соответствие «совести» – «сердце». Сердце-вещун, сердце знает и предчувствует беду и истину, о чем сказано, в том числе, и у Даля. Сердце не обманешь: оно угадает и ложь, и фальшь, и лицемерие. Совесть как будто удачно нашла свое представительство в человеческом теле, избрав для себя сердце. Сердце в русской литературе чаще всего противопоставляется разуму, рассудку, уму («ум – дурак»). Отсюда так привлекателен лентяй Обломов и вовсе не симпатичен деляга Штольц, поскольку Штольц живет рассудком, все просчитывает, отвергает чувство, пропагандирует и следует разуму, вместо того чтобы отдаться велению сердца. [117]

117

А.П. Чехов, например, писал: «Штольц не внушает мне никакого доверия. Автор говорит, что это великолепный малый, а я не верю. Это продувная бестия, думающая о себе очень хорошо и собой довольная. Наполовину он сочинен, на три четверти ходулен» (письмо 1889 г.).

Наоборот, такие героини русской литературы, как пушкинская Татьяна или толстовская Наташа Ростова живут исключительно сердцем. Их поступки нравственны, потому что совестливы. В отличие от бессовестных Берга, князя Василия, Элен и Анатоля Курагиных.

В русской литературе XX века, кажется, понятие «совести» совершенно исчезло из употребления. Тем не менее это не так. Совестливость – черта настоящего русского человека. Понятие Бога, о котором все время думал и писал Ф.М. Достоевский («если Бога нет, то всё позволено»), не умерло в XX веке, а нашло другое имя – доброта. Любовь и доброта, сострадание и жертвенность не могут быть уничтожены никаким режимом, даже сталинским.