Рефераты для дурёхи
Шрифт:
Тема обращения подразумевает целый ряд событий, которые новообращенный воспринимает как знаки судьбы, данные ему лично и непосредственно Провидением. Это и вразумления, и наказания, и дары, граничащие с чудом. В конечном итоге пришедший к вере начинает ощущать жизнь как дар Бога, а каждое свое деяние или мысль начинает сообразовывать с Божьей волей: либо он ей следует, либо отступает от нее. Другими словами, Бог неотступно следует за человеком, тот всегда остается в поле его всевидящего зрения. Бог испытывает свое чадо, чтобы, в случае праведной жизни, наградить его сторицей. Следовательно, люди, согласно такой концепции жизни, будут орудием воли Бога, а несчастья – способами Божественного вразумления отпавшей от стада овцы.
Вот Робинзон у Дефо испуган двумя страшными бурями, в которые он попадает. Ужас приводит его к мысли о Божьем наказании: «…не могу описать, как худо
Показательно, что отец приятеля Робинзона, судохозяин, потерявший во время шторма свой корабль, вникнув в его историю, называет случившееся с Робинзоном «знамением» (с. ЗО), а самого Робинзона сравнивает с пророком Ионой (с.31), тоже противившегося Божьей воле, из-за которого моряки корабля, где он хотел спрятаться от Бога, едва не потонули во время шторма.
Чуковский этот мотив заменяет на вполне абсурдный: «Я слышал, что вы робки, изнежены и падаете духом при малейшей опасности. Такие люди не годятся в моряки (с. 14)». Тем самым акцентируется контраст: изнеженный в начале романа Робинзон – закаленный лишениями, трудолюбивый и волевой в финале, или, как пишет Чуковский в своем предисловии к детям, Робинзон «не отступает ни перед какими препятствиями и в конце концов добивается всего, чего хочет (с.4)». Иначе сказать, Робинзон – кузнец своего счастья. Доктрина образа советского человека – победителя природы, атеиста и оптимиста – вот идеология пересказа Чуковского о Робинзоне.
Еще один подводный камень текста Дефо, который Чуковский успешно перепрыгнул, – это обязательная для его эпохи фигура положительного героя. У Дефо вообще нет этой категории, потому что путь грешника к праведности лежит в сфере осознания Робинзоном своей греховности и невозможности достичь святости.
В сознании верующего, а особенно новообращенного, необычайное значение приобретают символические числа, таинственные совпадения календарных дат. Робинзон у Дефо подчеркивает это промыслительное совпадение как указующий перст Бога, как внушение Творца, осудившего его за грех непослушания: «В недобрый час, 1 сентября 1659 года, я взошел на корабль. Это был тот самый день, в который восемь лет тому назад я убежал от отца и матери в Гулле, тот день, когда я восстал против родительской власти и так неразумно распорядился своею судьбой (с.51)». (В английском тексте: «I went on board in an evil hour, the 1st September 1659, being the same day eight years that I went from my father and mother at Hull, in order to act the rebel to their authority, and the fool to my own interests».)
Кораблекрушение, в результате которого Робинзон попадает на необитаемый остров, и чудесное спасение порождают первые ростки веры. Спасенный Робинзон возносит Богу благодарные молитвы: «Очутившись на земле целым и невредимым, я поднял взор к небу, возблагодарив Бога за спасение моей жизни… (с.55)».
Следующий важнейший для понимания романа Дефо эпизод – дневник Робинзона. Именно в нем описано, как эти первые ростки веры в душе Робинзона дают всходы, подобные росткам ячменя и риса. Особенный смысл приобретают сомнения новообращенного: Бог ли творит чудо или все происходящее – результат случайного стечения обстоятельств. Двойственность мотивировок, так сказать и горних, и дольних, создают художественный эффект абсолютного правдоподобия описываемых событий. Робинзон внезапно видит выросшие рядом с его жилищем ячмень и рис. Он проникается идеей чуда в его религиозном смысле. Вопреки своей рассудочности, он со слезами благодарит Провидение, впадает в почти экстатическое состояние. Словом, его впервые посещает подлинно мистическое настроение. Даже когда чудо блекнет под напором естественных причин (он «вспомнил про мешок с птичьим кормом», который «вытряхнул на землю подле своего жилища (с.80)»), Робинзон, глядя на это событие глазами повествователя из далекого благополучного будущего, ничуть не умаляет его глубокий мистический смысл: «В самом деле: не перст ли провидения виден был в том, что из многих тысяч ячменных зерен, попорченных крысами, десять или двенадцать зернышек уцелели и, стало быть, все равно что упали мне с неба? Надо же было мне вытряхнуть мешок на этой лужайке, куда падали тени от
Чуковский все акценты Дефо выворачивает наизнанку. Его интонация следующая: чудо, за которое поначалу Робинзон принял вызревшие колосья, объясняется самым прозаическим образом, и у Робинзона, к счастью, хватает ума посмеяться над своими мистическими бреднями: «От радости у меня помутился рассудок, и я в первую минуту подумал, что произошло чудо: ячмень вырос сам собой, без семян, чтобы поддержать мою жизнь в ужасной пустыне! (…) Я не только был уверен, что этот рис и этот ячмень посланы мне самим господом богом, который заботится о моем пропитании (…) наконец я вспомнил про мешок с птичьим кормом, который я вытряхнул на землю подле своей пещеры (…) «Чудо» объяснилось очень просто (с.78)».
Во многом сюжетные ходы «Робинзона Крузо» повторяют мотивы житийной литературы. Великий грешник под влиянием каких-то загадочных обстоятельств, а иногда и беспричинно, вдруг прозревает, осознает бездны своего греха, кается и уходит в скит. Часто такой внутренней перемене предшествует вещий сон. Сон-предзнаменование, сон-угроза и Божественное предупреждение. Если грешник не внемлет этому прямому вразумлению, его ждут болезни или смерть. С Робинзоном происходит то же самое. Сначала он заболевает жестокой лихорадкой, так что пребывает на грани смерти, он даже не в силах принести себе воды. Потом ему снится страшный сон:
«Мне снилось, будто я сижу на земле за оградой, на том самом месте, где сидел после землетрясения, когда разразился ураган, и вдруг вижу, что сверху, с большого черного облака, весь объятый пламенем, спускается человек. Окутывавшее его пламя было так ослепительно ярко, что на него едва можно было смотреть. Нет слов передать, как страшно было его лицо.
Когда ноги его коснулись земли, мне показалось, что почва задрожала, как раньше от землетрясения, и весь воздух, к ужасу моему, озарился словно несметными вспышками молний. Едва ступив на землю, незнакомец двинулся ко мне с длинным копьем в руке, как бы с намерением убить меня. Немного не дойдя до меня, он поднялся на пригорок, и я услышал голос, неизъяснимо грозный и страшный. Из всего, что говорил незнакомец, я понял только одно: «Несмотря на все ниспосланные тебе испытания, ты не раскаялся; так умри же!» И я видел, как после этих слов он поднял копье, чтобы убить меня (с.86)».
Еще один типичный житийный мотив – мотив отчаяния, доходящего до предела. Бессилие и страх заставляют Робинзона почувствовать свою ничтожность перед лицом смерти. Подобно Иову, он вопиет к Богу. Этот вопль к Богу одновременно становится первой настоящей и искренней молитвой Робинзона: «…я, в смятении своем, сам не знал, что говорит мой язык. То были скорее бессвязные восклицания в таком роде: «Господи, что я за несчастное существо! Если я расхвораюсь, то, конечно, умру, потому что кто же мне поможет! Боже, что станется со мной?» Из глаз моих полились обильные слезы, и долго потом я не мог вымолвить ни слова. (…)
«Вот когда сбывается пророчество моего дорогого батюшки! Кара Господня постигла меня, и некому помочь мне, некому услышать меня!.. (…) И я воскликнул: «Господи, будь мне защитой, ибо велика печаль моя!» Это была моя первая молитва, если только я могу назвать ее так, за много, много лет (с.89)». («Then I cried out, "Lord, be my help, for I am in great distress." This was the first prayer, if I may call it so, that I had made for many years».)
Вслед за суровой отповедью, почти как монах-отшельник в житийной литературе, Робинзон получает неожиданную помощь: внезапно он вспоминает, что жители Бразилии лечатся табаком. Робинзон отыскивает в одном из сундуков табак, а вместе с ним и Библию. Он открывает Библию и читает следующие слова: «Призови меня в день печали, и я освобожу тебя, и ты прославишь имя мое (курсив мой. – А.Г.) (с.91)>>. После, кстати, Робинзон постоянно читает Библию и ежедневно – молитвы. «Эти слова как нельзя более подходили к моему положению. Они произвели на меня впечатление, хотя и не такое глубокое, как потом, причем слово избавление не встретило отклика в моей душе. Мое освобождение было так далеко и так невозможно даже в воображении, что я заговорил языком сынов Израиля, когда они, узнав об обещании Бога дать им мясную пищу, спрашивали: «Разве может Бог поставить трапезу среди пустыни?» Подобно этим неверующим, я спрашивал господа: «Разве может бог освободить меня отсюда?» Это сомнение потом сильно укрепилось во мне, так как прошли многие годы, прежде чем блеснул луч надежды на мое освобождение (с.91)».