Референт
Шрифт:
ДЯДЯ МИША Демиденко бывает нищ и бывает богат. Когда он нищ, то стреляет сигаретки и не прочь выпить на халяву. Что компенсируется с лихвой, когда он богат. Тогда он сразу выворачивает карманы и поит-кормит всю литературную шатию-братию. Особенно если кто-нибудь из шатии-братии похвалит его и вообще выразит большое уважение. Так, в ЦДЛ (он сам уже и вывел градацию), если знают, что он пуст, встречают небрежным: "А, Мишка, ну, привет!" Если знают, что у него - ну, сотня, тогда: "О-о! Михал Ваныч!" Если же еще больше, то: "Всем встать!
– командует изголодавшийся собрат по перу.
– Писатель Демиденко!!!" И вот дядя Миша получил аж четыреста тогдашних рублей гонорару и пришел в ЦДЛ отобедать. Знает, что все знают, какие у него деньжищи. Хрен вам, думает, не купите на фу-фу! Не поддамся! Игнорируя шатию-братию, заказывает бадью окрошки, две порции мяса, коньяку бутылку. И поглощается процессом поглощения. - О-о! Михал Ваныч! Хрен вам, думает. - Всем встать!
ДЯДЯ МИША Демиденко в пору нищенствования снимал квартиру на Зверинской, рядом с зоопарком. В квартире - три коробки от телевизоров. Вот и вся мебель. На двух коробках спал, на третьей работал. Лето. На улицу выходил чуть ли не в нижнем белье. Проникал в зоопарк в период кормления животных. Подходил к служителю, который закидывал мясо в клетку со львами. Почесывая свою ржавую грудь, укорял: - Африканского зверя кормишь, а тут русский человек с голоду погибает! И ему, устыдившись, отпиливали кусок. А потом... перестали. Дядя Миша тогда пронаблюдал, что летом львы какие-то квелые. И сам подбирался к клетке и заговаривал им зубы: -Лежишь, скотина?! Мяса не жрешь?! Заелся?!
– А сам кусок зацепит и тащит к себе, и тащит. Потом делился впечатлениями: - Львы, они индифферентные были. А вот когда я у макаки яблоко отнял, она такой крик подняла!
СТАРЫЙ ПРОВОКАТОР дядя Миша Демиденко после судьбоносного подсчета голосов на выборах главы прозаиков Санкт-Петербурга пристал к победившему Измайлову: "Хочу сто грамм! Именно из твоих рук!" Судьба... Только ста граммов не оказалось в шалмане - только пиво. Ну, по бутылочке. По две. По три. По четыре. По пять... И едет себе Измайлов домой на метро. И понимает, что домой проблематично! До следующей станции (до "Горьковской") доехать бы! И доезжает. И - к эскалатору. А - час пик. Не взбежать - плотность населения изрядная. Терпи, грусть, терпи!.. Корчится, сотрясается в судорогах скрежещет зубами. Соседствующая на ступеньке эскалатора дамочка очевидно принимает странного субъекта за сексуального маньяка. Маньяк дотерпливает до верха и с места в карьер неистовым галопом мчится к стародавним общественным сортирам в садике на "Горьковской". И в спину ему - бдительное "Стоять!!!" от дежурящих у метро блюстителей порядка (по городу режим "фас!", Чечня, гексоген, террор и все такое). Щассс!!! Успел! Не догнали! ...но подоспели: - Руки в гору!!! - Щассс!!! Петергофские фонтаны отдыхают в сторонке. - Счастливчик, - говорят, - что мы тебя не догнали, не задержали! - И ваше счастье, и ваше!
– уверяет счастливчик от души, от облегченной. Поладили...
НА ОЧЕРЕДНОМ Конвенте фантастов (Сидоркон) в Разливе (говорящее название!) вдруг случается вечер полностью халявного пива. Пей, не хочу! Главное, кружку свою не выпускай, а то - перехватят, обслюнявят. Измайлов идет в сортир с полной кружкой в отставленной руке. Нервно теребит заевшую "молнию" над сантехникой. Потом оглядывает себя с ног до головы и философски восклицает: - А на кой мне это промежуточное звено?.. ...И медленно выливает пиво из кружки в унитаз. И таким образом удовлетворенный-облегчившийся возвращается к коллегам - продолжать застолье.
ПРОЗАИК-ФАНТАСТ, баламут и одессит Лёва Вершинин с некоторых пор ударился в политику, вспретенднул аж на должность мэра Одессы, преобразовался из Лёвы в Льва Рэмовича. Но баламутом остался. И после какой-то загранкомандировки, откуда привез полный бедуинский доспех, решил поразвлечься. Облачился в тот доспех и поздним вечером затаился в кустистом скверике. Вот-де как смешно - идет по тропинке прохожий, а из чащобы на него выпрыгивает нечто в белом, рукавами размахивает, улюлюкает! Привидение страшное, но симпатишное... Идет первый прохожий. Вдруг перед ним шумное привидение! Прошел первый прохожий сквозь, глазом не моргнув. Пьян был, "на автомате" ничего и не профиксировал. Идет второй прохожий. Вдруг перед ним шумное привидение. С криком "А-а-а!!!" второй прохожий бежит-бежит-бежит. Трезв был, но суеверен, вероятно. Идет третий прохожий. Пуще прежнего шумит привидение, пляску святого Витта закатывает, воет нечеловечески... А третий прохожий пальцами щелкает (удача какая!) и говорит просительно: - Лев Рэмович! А когда нам в доме горячую воду дадут?.. Да-а, Лёва, не быть тебе политиком...
1986 ГОД. Сподобился референт! Приняли в "Советском писателе" его повесть "Граждане квартиросъемщики"! Но при категорическом условии замены названия. Мол, квартиросъемщики - это нечто коммунальное, а ВСЕМ ИЗВЕСТНО, что таковых (коммуналок) давно нет. Ладно. Предложил менее "крамольное" - "Спокойной ночи". Ну! Совсем другое дело!.. Так и прошло... Впоследствии выяснилось, что аналогичное название - у повести тогдашне-крамольного Андрея Донатовича Синявского (Абрама Терца). От судьбы не уйдешь!
– дворец князя Кавальканти!. И наш зам. министра культуры понимающе кивает и спрашивает: - А сейчас там что? Гид непонимающе отвечает: - А сейчас он там живет, князь Кавальканти... Или я не понял вашего вопроса, скузо? - Нет-нет, спасибо, исчерпывающе. Этим итальянцам умом Россию не понять! У советских собственная гордость!
СВИДЕТЕЛЬСТВУЕТ прозаик Александр Мясников. Был он после Италии на Крите. Все с той же группой товарищей, среди которых все тот же зам. министра культуры. Нашей культуры, расейской. Седая старина. Величественные руины - откопанные, расчищенные, сохраненные в неприкосновенности. - Обратите внимание!
– говорит гид.
– Это Кносский дворец. Тот самый, где, согласно мифу, обитал Минотавр. И наш зам. министра понимающе кивает и спрашивает: - А когда вы его будете восстанавливать? - То есть, скузо? - Ну, надо же его восстанавливать! Московский синдром храма Христа-Спасителя... - Вы полагаете?
– с вежливой осторожностью переспрашивает гид. - А как же!
– с законным чувством превосходства над отсталыми аборигенами, не ценящими наследия предков.
В ПИТЕР из-за кордона приехала старенькая Шереметева, прямая или косвенная родственница того самого Шереметева, который построил особняк на Шпалерной, 18, ныне Дом писателя. И ее туда, в особняк, спроваживают экскурсия... Старушка шаркает по коридорам, по лестницам, по гостиным ахает-охает, слезу пускает: "Как всё сохранилось! Как тогда! Ой, как всё сохранилось!" Потом спрашивает: - А сейчас здесь кто? - Писатели, графиня, писатели. - Ну слава Богу, что не большевики!
ПЕТЕРБУРГСКОМУ телевидению очень понравился лауреат Вячеслав Рыбаков. Оно решило снять с ним отдельный сюжет. Потом оно решило, что диалог выигрышней монолога, и предложило Рыбакову избрать собеседника (понятно, избрал он Измайлова). Потом оно решило, что для большего интереса диалог должен происходить на Волковском кладбище, на Литераторских мостках. Потом оно решило, что для еще большего интереса к диалогу двух единомышленников должно присоседить антипода. И в качестве такового, антипода, - Эдичка Лимонов. Нахмурились Рыбаков с Измайловым внутренне, потому что ни за пристойного писателя, ни за пристойного человека Эдичку не держат. Но внешне вида не подают. Тем более, что менять-отказываться как бы поздно - процесс пошел. Ладно, думают, где наша не пропадала! Заодно хоть накостыляем Эдичке интеллектуально - у великих могил. А процесс пошел таким образом, что сначала телевизионщики (две дамы) на "газели" подхватили по пути Рыбакова с Измайловым и потом поехали за Эдичкой. Тот где-то в центре лекцию вещал своим тинэйджерам о методах революцьонной борьбы. Приехали в центр, заглушили мотор, ждем Лимонова. Он задерживается. Ждем Задерживается. Ждем. Задерживается. Наконец объявляется вместе с каким-то щупло-манерным существом. Поясняет, что это телохранитель. И влезает в "газель". А она не заводится. Нет, не заводится. Не заводится. - Подтолкнуть надо...
– нерешительно говорят две дамы. Рыбаков с Измайловым каменно сидят на заднем сидении. Демократичный Эдичка лихо заявляет: - И подтолкнем! Рыбаков с Измайловым каменно сидят на заднем сидении. Демократичный Эдичка вместе с щупло-манерным существом вылезают и толкают. Рыбаков с Измайловым каменно сидят на заднем сидении. - Вот, Славочка, - говорит Измайлов, - дожили-дослужились. Сидим в машине, а нас Лимонов толкает... - ...На кладбище!
– уточняет педантичный Рыбаков. Завелось. Поехали. А на Литераторских мостках два единомышленника таки накостыляли антиподу! Интеллектуально...
– МЕНЯ ЧИТАТЬ - как семечки грызть. Утомительно, однако не оторваться...
КРИТИКА Евгения Павловича Брандиса все очень уважали. А у Стругацкого случился юбилей. Драбанты решили поздравить его на дому. Он через "связного", Вячеслава Рыбакова, поставил условие: не больше получаса и не больше четырех человек. Он об этом знает, драбанты об этом знают, но дипломатически играют в непосредственность. Он: "О, какие люди пришли!" Они: "Да вот, проходили мимо и решили..." Ровно через полчаса драбанты смотрят на часы, переглядываются, мнутся: - Ну, пора! - Да что вы!
– гостеприимно лицемерит Стругацкий.
– Да посидите еще! - Нет, - говорят, - Борис Натанович! Извините, но вы разрешили только четверым можно придти, а Евгений Павлович тоже не мог не поздравить, но он пятый. И он сказал: "Вы идите, а я вас в подъезде подожду, покурю пока. Только не задерживайтесь, а то холодно". Стругацкий на минуточку остолбенел. Представил, вероятно, субтильного-старенького Брандиса - на апрельской холодрыге, в подъезде, с обмусоленной сигареткой. Драбанты хором бросились пояснять, мол, шутка! - Драбанты вы, и шутки у вас драбантские!