Регресс
Шрифт:
Я очень хорошо его понимал.
– В детстве я всегда мечтал выбраться наверх, – продолжал Дано. – Я родился внизу, в Даунтауне… Ты вообще знаешь, что такое Даунтаун?… Беспросветная бедность и труд. Труд, труд и труд… Нескончаемая работа, чтобы хоть как-то свести концы с концами. Ещё мальчишкой я поклялся, что выберусь оттуда… В шесть лет мне пришлось пойти работать на завод, а в десять я, раздобыв чужой идентификатор, пробрался в Мидлтаун… Сначала прятался по углам, спал на улице, а потом мне удалось устроиться работать уборщиком в одну из столовых. Мне повезло, в Мидлтауне вводилась система слежения по биометрическим параметрам, а не по цифровым идентификатором, при перерегистрации я был уже занесен в Систему, как житель Мидлтауна. К тому времени я знал, что наверху есть другой, совершенно другой мир. Я стал бывать в тех местах, куда
Дано снова отхлебнул. По моим подсчетам Тони Дано был всего лишь лет на десять старше меня, однако, сейчас я видел перед собой заканчивающего свою жизнь старика.
– Эх, я был на таком верху, что даже не верил, что оттуда можно опуститься вниз… – разочарованно продолжал Дано. – А вот видишь… Видишь, как оно получается. Вот теперь доживаю на последние гроши, кое-как подрабатываю, да разъезжаю из города в город, надеясь, что хоть где-нибудь удастся проскочить в Аптаун.
Мне было жаль его. Унылый, размякший, всеми забытый, неужели он и правда надеялся снова подняться наверх? Зачем ему туда? В нашем мире он оказался случайно. Я понимал настоящую причину его падения. Не имея ни образования, ни соответствующего воспитания, жить в Аптауне никто не мог. Мы-то приобретали всё это с детства…
– Вот смотри… – делился со мной Дано, доставая из кармана какой-то помятый листок. – Вот он, смотри… Бывают такие случаи, когда лифт допускает ошибку и пропускает вверх заблокированного… Да ты почитай, почитай…
Я взял настойчиво протягиваемый мне замусоленный листок. Эта была заметка, в которой говорилось о том, что один раз заблокированный житель Даунтауна случайно проехал в Мидлтаун, Система дала сбой и пропустила его. В заметке заверялась, что неисправность ликвидирована и уже не повториться… Подумать только, Дано пытался отыскать этот чудо-лифт! Да знал ли он о том, насколько совершенна теперь Система?…
– Ну, ты видел?… Си-сте-ма да-ла сбой, – водя грязным пальцем по заметке, прочитал по слогам Дано.
Это было невероятно, он не умел толком читать. Я встал. Я не мог дальше вести беседу с безграмотным человеком… А ведь это был мой кумир! Теперь образ его для меня померк, растворился во мраке его бессвязных воспоминаний. Яркая привлекательная картинка оказалось дешевкой… Король был развенчан! Для меня он больше не был звездой. На самом деле Тони Дано ни своей экранной смелостью, ни героизмом, ни умом не обладал. В том человеке, которого я обожал, на самом деле жило совсем другое существо.
Я побрел к своему месту. Поезд спал. Уткнувшись в свои кресла, согнувшись в неудобных позах, пассажиры пытались за выдавшийся им недолгий промежуток спокойствия восстановить силы для следующего дня.
Заметив по дороге автомат с бумажной прессой, я купил то, что называлось словом «журнал». Сев на место я принялся листать его страницы. Яркие рекламные картинки запестрели перед глазами. Текст статей невозможно было читать. Написанный со множеством лексикоорфографических ошибок, он выглядел абсолютным безобразием. Я вспомнил, в Мидлтауне были упразднены правила правописания, так вот к чему это привело! Это было ужасно! В мешанине букв, подчас, я не мог узнать даже самые простые слова. Ещё тогда, десяток лет назад все Аптаунцы выступили за то, чтобы
Кто-то тронул меня за рукав. Маленькая девочка, лет пяти, игриво глядя на меня своими синими глазенками, протягивала мне куклу.
– Как тебе не стыдно, перестань приставать к чужим, – шепотом, чтобы не разбудить спящих вокруг пассажиров, сказала девочке подоспевшая мать.
Я поднял глаза. Мать девочки – женщина, лет двадцати восьми выглядела довольно привлекательно – правильные черты лица, стройная фигура, густые волосы, забранные в хвост. Её же дочь была совершенно потрясающим созданием. Большие глаза девочки, её доверчивый взгляд, милые ямочки на щеках делали её похоже на ангела.
– Она не мешает мне, – попытался успокоить я её мать.
– Мила никак не может уснуть, она всегда плохо спит в поездах, – оправдывалась женщина.
– Вы из Индианаполиса? – решив продолжить знакомство, поинтересовался я.
– Да, а теперь едем к моим родителям в Квебек, – ответила женщина, беря за руку дочь.
– И вы путешествуете вдвоём? – спросил я, пытаясь понять, где же находиться муж женщины.
– Да, – ответила мать Милы.
Мать и ребенок нравились мне всё больше и больше.
– А отец девочки, ваш муж… он разве не путешествует с вами? – задал я вопрос, ответ на который мог дать мне надежду завязать более тесное знакомство с этой симпатичной женщиной, на небольшой приключение, связь… Однако, ответ молодой матери озадачил меня.
– У Милы никогда не было отца… Это как-то не принято, – проговорила она.
Я понял, что чего-то не знаю о жизни этих среднеуровневых людей. Только потом, позже, Майк объяснил мне форму отношений между мужчинами и женщинами, которая существовала в Мидлтауне. Потому-то так и легко было здесь завести новые знакомства, что все мидлтаунцы были свободны. Непродолжительные сексуальные контакты, недопустимые в Аптауне, в Мидлтауне считались нормой, семейные же отношения были здесь давно забыты. На смену развалившемуся институту семьи пришли несерьезные, ни к чему не обязывающие связи. Малые доходы порождали нежелание мидлтаунцев чем-либо себя обременять. Годам к тридцати, устав от мимолетных знакомств, большинство женщин заводило себе ребенка, мужчины же продолжали жить свободно, без забот. Те устои, которые помогали нам поддерживать стабильный уклад наверху, внизу были отвергнуты в угоду собственным, подчас разрушающим здоровье и саму жизнь желаниям.
– Послушайте, раз уж ваша дочь не спит, давайте я составлю вам компанию, – предложил я, сам удивляясь тому, что пытаюсь навязать своё общество этой женщине. – Я из Аптауна.
Чтобы придать себе более значимый вид, я поспешил развернуть перед матерью Милы планшет. Однако, женщина, с упреком посмотрев на меня, подхватила на руки дочь.
– Что вы… У меня же ребенок, – укоризненно покачала она головой.
Так закончилась моя первая и последняя попытка завести роман по дороге в Квебек. Мать с дочерью ушли прочь. Те женщины, которые сами кидались на меня, будучи свободными, становились недоступными, обретя иную в жизни цель. Ребенок – вот что занимало потом их сознание. Я заскучал.
Безумный мир огромных городов остался где-то далеко позади. Сейчас за окном в вопиюще черной пустоте ночи я видел только лишь расстилающуюся равнину, да смотрящие на меня с неба скопища звезд. Чрезвычайно яркие, они были совершенно не похожи на те редкие городские, к которым я привык. Сейчас, пожалуй, впервые невооруженным глазом я наблюдал на небе млечный путь. Дендроидные структуры, интерполяционные спины… Смогу ли я когда-нибудь возобновить свои работы, попаду ли когда-нибудь домой? Осталось ещё столько незаконченного: статья по дисперсной мономолярности анитов; очередная диссертация, на этот раз по корспускуляционным решеткам; поездка на конференцию в Париж… Кто сделает всё это, кто выступит вместо меня? Кто ещё сможет заменить меня там наверху?… Грустные мысли, тоскливые думы, переплетаясь друг с другом, путаясь, всё вернее уступали место овладевающему мною сну.