Реинкарнатор
Шрифт:
— Почти, — признался его собеседник. — Племяш я Ловкача. Знаете такого?
— А где же сам Ловкач?
— А его на новое Ворошиловское кладбище работать позвали, — сказал новоявленный душеприказчик. — Там товара побольше будет, вот он меня сюда и пристроил, чтобы место не пропало.
— А как ты догадался, что меня души интересуют?
— Кто еще с подушниками ночью на кладбище разговаривать будет? — нахально удивился подросток. — Я сразу допетрил, что вы из карначей.
— Ишь ты, смышленый какой, — хмыкнул Даосов. — Ладно, говори, что у тебя есть?
— Солидного ничего нет,.. Обычные души. Маковецкий Владимир Дмитриевич, поэт, четвертое рождение… Балабанов Аким Георгиевич, одиннадцатое… Бочков Федор Борисович, этот, пожалуй, интересен, дядя его птичкой отметил… Седьмое рождение, в пятом — губернатор Царицына Рогозин, в третьем —
— Все с завещаниями?
— Да нет, С завещаниями только трое — Балабанов, Бочков и еще один, местный поэт, который Маковецкий. Его вчера похоронили, так мы с дядькой его еле перехватили. На его могиле штук восемь душеедов дежурили: видно, крепко он кому-то насолил, от души ему намолили. А остальных можно использовать как угодно, претензий не будет.
— Рано вы Маковецкого прихватили, — сказал Борис Романович. — Даже девяти дней ждать не стали.
— Так заказник же! — удивился мальчуган. — По договоренности.
— Сколько ты за них хочешь?
— За Бочкова — полторы сотни, за Маковецкого — стольник, а остальных оптом по десятке отдам.
— Пятьсот восемьдесят, правильно?
— Хорошо считаете, — качнул головой юнец.
— Тебя как зовут? — поинтересовался Даосов.
— Шустрик, — не задумываясь, сказал мальчишка. Борис Романович усмехнулся. Тот, кто дал пацану кличку, похоже, знал его хорошо.
— Ты знаешь, сколько ангелов помещается на острие иглы?
— Не меньше, чем чертей, — быстро выпалил Шустрик.
— Надеюсь, что ты меня не обманешь, — сказал Борис Романович и полез в карман за бумажником.
Шустрик пересчитал купюры, порылся в карманах и добросовестно отсчитал сдачу.
— Себе дороже, — сказал он. — Дядька рассказывал, что сделал хозяин виноградника с виноградарями, убившими его наследника.
Не прост, ох не прост был этот мальчишка, заполучивший на кладбище место своего родственника! Надо же, Евангелие от Матфея, пусть даже в чужом пересказе, сопляк цитирует. Даосов повнимательнее вгляделся в бледное лицо, взял у мальчишки иголку с душами, небрежно кивнул юному душеприказчику на прощание и пошел к своей машине. Вокруг острия иголки разливалось радужное сияние ореолов, но считать их Даосову было некогда: а что, если его на кладбище решатся подкараулить? Очень Борису Романовичу хотелось узнать, что за охотник на него охоту открыл, а вот спросить не у кого было.
Сторож, услышав, что Даосов заводит машину, выглянул из своей теплой сторожки. По неверным движениям сторожа было видно, что, пока гулял реинкарнатор по кладбищу, он зря времени не терял. Однако ворота отпер удачно и даже шутливо отдал выезжающей машине честь. Борис Романович выехал с кладбища и, уже отъезжая, посмотрел в зеркало. И опять ему показалось, что закрывает ворота покойник, а не живой человек.
Весь обратный путь он проделал томимый сомнениями и тревогой. Непонятно было, кто мог решиться поднять руку на карнача, не было еще отморозков в Царицыне. Уважали в городе карначей, побаивались, может быть, даже кое-кто и ненавидел. Божество не божество, а возможности любого дурака впечатлят. Поэтому заказать карнача мог лишь тот, кто совсем рассудка и осторожности лишился. С реинкарнаторов даже бандиты дани не брали. Некоторые недоразумения с начинающими, у которых глаза были белыми от жадности, иной раз случались. Но заказать карнача? Это надо совсем идиотом быть: меченые деревья долго в лесу не растут — или буреломом сломает, или спилят однажды. Хорошо, если сразу сожгут, а ну как в дом потянут, для забора используют или двери в свинарнике подпирать? Бандиты карначей уважают. Они понимают, что в противном случае ходить им в опущенных или чушках — что-что, а корпоративность среди реинкарнаторов похлеще, чем в любом ином ремесленном клане. За своего карначи мстят обязательно, можете не сомневаться, душа того, кто на жизнь или здоровье карнача посягнул, в Чистилище никогда не попадет, на земле ее мордовать будут до самого последнего рождения. Надо будет — ее у чистилищных выкупят, отмолят в крайнем случае, но виновный ответит по полной программе — от вселения в домашнего таракана до червя в банке у рыбака. Нет, смело можно сказать, ни один живодушник против карначей не пойдет, даже отморозок последний — и тот побоится, на такое только чистилищная братия
А может, так оно и есть? Посчитал кто-то из чистилищных авторитетов, что Даосов ему дорогу перебежал, отсюда и все неприятности? Раньше все как было? Чистилищные, понятное дело, свое берут, у них одни безвозвратники, а карначам достается то, что в обменный фонд пустить не грешно. Никто никому не мешал, и обид никаких не было. Борис Романович начал припоминать свои приобретения последних лет. Особых праведников или ярых грешников среди скупленных душ не было, но ведь кто чистилищного поймет? Втемяшил себе в голову, что Даосов ему враг, вот и изгаляется. Но тогда ведь и исполнитель должен быть соответствующий… Даосов содрогнулся и едва не остановил машину. Вот потому ему и не продавали ничего. Точно. Душеприказчики — они тоже люди, хоть и не совсем обычные. Услышали про неприятности Даосова и решили немножечко выждать. Каждому жить хочется, а у чистилищных все запросто: он прошел, и вот нет его ищу его и не нахожу. Трусом Даосов никогда себя не считал, но при мысли о чистилищных ему стало нехорошо. Волосы даже на бородке дыбиться стали. И было от чего. С чистилищными простыми мантрами бороться бесполезно, да и молитвами их не взять, а вот Каббалой Борис Романович никогда не интересовался и в заклинаниях ее, что могли бы помочь делу, ориентировался плохо. Не то у него образование.
Он прикинул, что будет делать с дорогими душами. Балабанову и Бочкову пока особого применения не было, а вот Маковецкий мог пригодиться. Последнее время поэтические души были в некоторой цене. Новые русские добра уже разного набрали и теперь желали, чтобы их дети похавали культурки. «Надо будет завтра в книжный магазин зайти, — подумал Даосов. — Купить книжку этого самого Маковецкого и посмотреть, что он там кропал». В шибко большой поэтический дар Маковецкого Борис Романович, разумеется, не верил, но и в провинции порой встречаются весьма и весьма приличные поэты, не всем же в столицах пороги издательств обивать.
Машин на проспекте Маршала Жукова почти не было, поэтому реинкарнатор сразу увидел идущий от перекрестка фургон. Фургон был огромен, черен, и фары у него подозрительно не горели. На скорости он вышел на встречную, и если бы Даосов не был уже внутренне готов, то случилось бы непоправимое, но тут он ушел на трамвайные рельсы, машина запрыгала по ним, и фургон промчался мимо, обдав Бориса Романовича чадом и леденящим холодом потусторонней действительности. Конечно, на такой скорости в неосвещенной кабине что-либо разглядеть было трудно, но именно в это время из серых низких туч на мгновение выплыла луна, и Даосов увидел водителя опасного фургона. — Водитель был черен, как эфиоп.
Глава 4
Вернувшись домой уже во второй половине ночи, Борис Романович Даосов долго сидел на кухне и пил чай. Чтобы вернуть душевное равновесие, он даже выпил граммов сто водки, но покой не приходил. Интересно, а кто бы сохранил душевное равновесие, если бы его только что попытались раздавить грузовиком? А самое главное, причин к такому жестокому обращению с собой реинкарнатор не видел. Каждый занимается своим делом. Борис Романович исключением из правила не был.
Лет десять — пятнадцать назад Борис Романович был скромным младшим научным сотрудником одного из царицынских научно-исследовательских институтов. Работа была не особо пыльной, но и платили за нее не слишком щедро. На хлеб хватало, а на масло приходилось подрабатывать, разгружая вагоны с сахаром и солью на царицынской «Росбакалее». Этот же каторжный труд позволял Борису Романовичу Даосову, которого в те годы иначе как Борьком или Бориской никто и не звал, иметь некоторые карманные деньги, которые он тратил на литературу. Случайно ему попался потрепанный томик какого-то буддийского проповедника, Борис его внимательно прочитал и на долгие годы заболел буддизмом. Вскоре он уже тратил на книги подобного толка и часть скромной зарплаты мэнээса. Это не замедлило пагубным образом сказаться на семейном бюджете. Жена долго боролась с увлечением Даосова, но супруг лишь раскачивался и читал нараспев мантры от злых духов. Неизвестно, сколько бы их борьба продолжалась, но тут родители жены Бориса внезапно умерли, оставив ей кооперативную квартиру в самом центре города на проспекте Ломоносова. Жена махнула на Даосова сразу обеими руками, плюнула на семейное благополучие и ушла жить вместе с пятилетним сыном Иваном в квартиру родителей. Тем их совместная жизнь и закончилась.