Река Джима
Шрифт:
Он вспомнил преследовавшие его мысли о смерти. Но чьей смерти? И чьи мысли? С его головой что-то не так. Он снова грустно усмехнулся. Было бы удивительно, если бы в его развороченном разуме остался хоть какой-то порядок. Как такая мешанина поможет уберечь М'eарану? Де ла Суса не понимал, чего просит у него.
’Полохи делили световой день на двенадцать часов, начиная с церемонии восхода, но, в отличие от жителей других миров, они не обозначали часы цифрами. Вместо этого каждый час носил свое название. Таким образом, третий час после экваториального восхода именовался Часом Самоотверженного Труда — вероятно, потому что к тому времени большинство людей
Общедоступных часов не существовало. Право объявлять наступление следующего часа принадлежало императору. В дворцовом комплексе стояли единственные, невероятно древние цезиевые часы. Давным-давно они были откалиброваны для совершенно иного мира и не сходились с чертополоховым временем, но Мудрецы Часов отмечали отображаемое время и проводили ритуал, называемый Переводом Времени, дабы определить наступление нового местного часа. Несметное количество людей в бесчисленных мирах проводили рабочие дни следя за стрелками часов, и только на Чертополоховом Пристанище за это платили деньги. Глас блеска под рев труб и удары в гонг объявлял час с парапета имперского дворца, а кабельные каналы транслировали его слово по всему блеску.
М'eарана услышала трубы, шагая по Птицеводческой улице — узенькому проулку, где курятники и бойни давно уступили место торговым пассажам и лишь ароматы напоминали об изначальных обитателях. М'eарана выругалась и ускорила шаг, ибо рев труб означал, что она опаздывает на выступление. Она терпела причуды Донована, но на этот раз он попытался помочь ей собраться, и из-за этого она задержалась.
Белый Жезл был бледен, как его служебный скипетр, когда М'eарана наконец пришла. Дрожа, он провел ее в тронный зал, где за столом в одиночестве сидел Восстанавливающиеся Службы, всем своим видом выражая разочарование. М'eаране подумалось, что придется сыграть сунтрэй, дабы успокоить его. Она подождала, пока подчиненные Белого Жезла отодвинут для нее кресло. Слуги топтались в нерешительности, но император поднялся, и гости принялись рассаживаться. Очевидно, традиция требовала, чтобы тот, кто подает чай, садился последним, но, поскольку напиток разлили до прибытия М'eараны, гармония нарушилась. Девушка не понимала, что в этом такого важного и, тем более, ужасного, но подумала, что где-то наверняка родился двухголовый теленок и это непременно спишут на ее опоздание. Она была дибольдкой до мозга костей и реалисткой. Сакральные связи между событиями казались ей абсурдом.
Предполагалось, что арфистке известно все о гармонии, сказал ей император, как только порядок восстановился. Это был завуалированный упрек, в котором крылась немалая доля осуждения.
— Это страшная грубость с моей стороны, так закончить свои визиты, — извинилась она.
Император Утренней Росы откинулся на спинку кресла. Сегодня на нем был ярко-зеленый смокинг с красной вышивкой и широкий, собранный складками галстук на шее. На голове красовался белый напудренный парик с длинной, ниспадающей на плечи косой.
— Закончить свои визиты? — протянул он, словно проверяя, может ли быть у фразы иной смысл.
— Да. Мы с Донованом отбываем с вечерним ботом, чтобы встретиться с маршрутным лайнером «Шрини Сиддики». Мать ждет меня.
— Твоя
До сих пор император просил песни о приключениях, чужих планетах, романтике и космических далях. Арфистка начала играть о матери гянтрэй: быструю мелодию о том, как бан Бриджит шагала по палубам «Пылающих врат», словно королева Верховной Тары, — высокая, величественная, решительная. Но отчего-то, когда ее пальцы бродили по струнам, в них вкрался голтрэй: плач, душераздирающий, как все скорби мира. Ее подхватил вихрь музыки, что иногда случалось, когда арфа брала верх и струны играли ее пальцами, а не наоборот.
Всхлипывания императора вывели ее из транса, и, осознав, что натворила, девушка перевела музыку обратно в гянтрэй, последовательно поднявшись из седьмого лада и ослабив его черную горечь восьмым. Чтобы так быстро найти правильный каданс, не вызвав диссонанса, требовалась умелая работа пальцев. Закончив, она накрыла рукой струны, чтобы они затихли, хотя ей казалось, будто они хотели, чтобы их перебирали еще, и продолжали слабо вибрировать.
— Я не хотела тебя расстроить, Джимми, — сказала она.
— Нет-нет, вовсе нет. Чин-чин. Император должен иногда расстраиваться. Трудно всегда оставаться в равновесии, в гармонии. — Быстрая улыбка и кивок на арфу. — Как ты, должно быть, знаешь.
— Возможно, я смогу сыграть песню о твоем мире. Что-то ласковое и исполненное надежды.
— Мир безнадежен. Постоянно ломается.
— Но вы продолжаете жить. Моя мать всегда говорила, что храбрость — одно из четырех великих достоинств.
— Твоя мать. Да. Какие остальные три?
— Рассудительность, справедливость и сдержанность.
Император кивнул.
— Это хорошие достоинства для правителя.
— Как начинается ваша «Первая поучающая книга»? Я попробую сыграть это.
Пальцы М'eараны приготовились извлечь мелодию из струн, а Джимми затянул монотонным голосом:
В дни богов явились семенные корабли. Из ночи вечной, дабы жизнь принести И всколыхнуть оливковые моря. «О, облучаем, О, облучаем», — молвили отважные капитаны. И ян с небес встретилось с инь на земле, Глубоко пронзив ее…После окончания песни М'eарана сказала:
— Сей червь дрожит от одной мысли, что должен уходить так скоро.
Но она мало походила на дрожащего червя, поскольку не оттачивала мастерство в этом искусстве.
Джимми положил руку на ее обнаженный локоть.
— Не уходи, — попросил он с увлажнившимися от горя глазами. — Когда еще я услышу о далеких краях? Долг навсегда приковал меня к Йенлуши, словно бабочку к дощечке. Останься. Станешь императрицей. Будешь играть мне песни о местах, которых я никогда не видел.
М'eарана мягко освободила руку и набросила зеленую шаль на плечи.
— Я не могу. Я буду здесь пленницей.
— В золотых цепях, — ответил он. — В бархатных оковах.
— Разве золотые цепи перестанут быть цепями? Мне нужно идти. На мне гейса.
Император Утренней Росы поник.
— Обязательство, да, я понимаю. Ты должна найти ее.
Она помолчала, перебирая струны арфы так, что они только шептали, но не говорили.
— Как ты узнал?
Император элегантно указал на арфу.