Река Хронос Том 1. Наследник. Штурм Дюльбера. Возвращение из Трапезунда
Шрифт:
– Подойдите, Коля, – сказал Александр Васильевич. – Смотрите и слушайте. Это последний день перед великим походом. И от его исхода зависит судьба каждого матроса, судьба ваша, судьба капитанов, кораблей, наконец, судьба моя и судьба России. А начало зависит от тайны. А тайну во всем ее объеме знаю лишь я. Долю ее, достаточно важную для того, чтобы все погубить, знаете и вы, мой юный друг. Так что даже если вы попадете в лапы социалистов или матросов, если вас будут пытать и убьют – вы должны молчать. Вы поняли, лейтенант?
– Так точно, ваше превосходительство, – ответил Коля, понимая, что он отвечает сейчас как морской офицер. И не важно сейчас, что он вчерашний
– С Богом, – сказал Колчак. – Надеюсь, если мы победим, вам будет уготовано достойное место в анналах нашей империи.
От двери Коля не удержался, обернулся – маленький рядом с вертикальной вытянутостью шторы, стоял вице-адмирал Колчак с бокалом виски в сухой руке. Он был серьезен, губы сжаты. Он не смотрел на Колю, которого уже изгнал из сознания, – он смотрел на бухту, на рейд, на сигнальные огоньки на клотиках кораблей. Он был в будущем. Один.
Коля сбежал к машине.
– Поехали, Ефимыч. А то совсем поздно.
Карл Платтен видел, разумеется, как задержали и увели протестующего Владимира Ильича. Он бежал рядом с агентом, который крепко держал Ленина за руку, хотя тот и не старался вырваться, и уговаривал его, что произошла ошибка, что их поезд вот-вот отбудет, а там вещи, что лучше вернуться к поезду и там разрешить это недоразумение.
Агент, не останавливаясь, рявкнул:
– Вот и бегите. А то на самом деле поезд уйдет!
– Да, да, голубчик, – сообразил Владимир Ильич. – Скорее к поезду. Карл, скорее! Там все наши вещи! Там мои рукописи! Бегите! Меня найти легче, чем вещи.
– Истинно, – сказал агент. – Натюрлих.
Платтен все еще стоял в неуверенности, но тут Ленин крикнул:
– Какого черта вы теряете время?
Ему показалось, что он слышит гудок паровоза, донесшийся сюда, за пределы вокзала.
Платтен принял решение и, неумело подкидывая тонкие ноги, побежал к вокзалу.
Владимир Ильич понял, что Платтен не успеет добежать до поезда, а если и успеет, то не снимет багажа, – как жаль, что для сопровождения ему дали мальчика, а не опытного конспиратора! Но право же – сейчас важнее спасти чемоданы, чем голову Ленина, которой в Германии никто не угрожает.
Они поравнялись с Кельнским собором, и Владимир Ильич невольно запрокинул голову, придерживая шляпу, чтобы ощутить полет этой невесомой серой громадины.
– Это величайшее произведение человеческих рук, – сказал Ленин.
– О нет, – возразил агент, оказавшийся начитанным и думающим немцем. – Кельнский собор – произведение немецкого духа. Без возвышения мастеров посредством идеала собор бы не стал таким чудом света, как не стали соборы в вашей стране, господин русский.
Агент уже догадался, что поймал русского разведчика.
– Вы не были в моей стране, – вдруг обиделся Ленин, – и не видели наших соборов. И не знаете российского духа!
– Я допускаю это, – сказал агент, вынужденный остановиться. – Но вы сами вполне искренне отдали Кельнскому собору пальму первенства.
– Именно потому, что знаю, сколько кирпичей было положено в его стены, сколько лет потребовалось мастерам и каменщикам, чтобы возвести их! Я знаю объем труда, стоимость и то, как одни люди угнетали других в процессе этого труда.
– Ах, господин шпион, – сказал агент. Владимир Ильич удивился, услышав такое обращение, и понял, что арест вовсе не был случайным. – Ах, господин шпион, – сказал агент. – Вы же сами забыли о кирпичах и угнетении – потому
– И то и другое является житейской реальностью, – возразил Ленин. – Только гастрит находит себе выход в заднем проходе, а голос – в бронхах, то есть проходе верхнем.
И тут они оба услышали гудок поезда, и оба поняли, что отходит именно тот поезд, в котором час назад ехал Владимир Ильич, стремясь в объятия великой русской революции. С некоторой надеждой Ленин, когда они возобновили движение, оглядывался, но Карл Платтен был неопытным революционером и, конечно же, не догадался рвануть стоп-кран, объяснив это необходимостью сойти с поезда именно в Кельне. И вот сейчас… нет, невероятно, надо быть реалистом, а так не хочется быть реалистом… вот сейчас Карлуша покажется из-за угла, волоча в руках по чемодану. Ленин так хотел это увидеть, что передал необъяснимым путем желание германскому агенту, тот остановился и минуты две глядел назад, тоже мечтая, чтобы показался Платтен. Но потом агент взял себя в руки, понял, что желает того, чего желать не положено, но не рассердился, а улыбнулся – у него было хорошее настроение рыбака, влекущего домой большую щуку. Ленин отчаялся увидеть Платтена и потому шел молча, покорно, размышляя о позиции, которую предстоит занять на близком допросе, и утверждаясь во мнении, что образ глухонемого норвежца – лучший выход из положения.
А Платтен, ворвавшись в купе за две минуты до отхода поезда, не обратил внимания на то, что вице-консул стоит в коридоре, а супруги Розенфельд сидят на диване, вежливо улыбаясь.
Платтен начал собирать чемоданы, запихивая в них вещи, что были извлечены для пользования в дороге. Он боялся ошибиться и положить к себе вещь, принадлежащую его несчастному спутнику. Прозвенел колокол на перроне, поезд в ответ загудел и дернулся, начиная движение к северу. Платтен в отчаянии кинул взгляд на кран торможения, но не дотронулся до него, потому что рядом с краном была табличка на пяти языках, запрещавшая пользоваться им без особой к тому необходимости. Пока же Платтен размышлял, не наступила ли необходимость, поезд разогнался, и дергать за кран было поздно.
Платтен был европейцем, более того, швейцарцем, и не мог нарушать порядок. Именно потому мировая пролетарская революция была обречена на провал – ведь в любой революции первым делом надо дергать за краны и нарушать правила перехода улиц. Иначе революция называется эволюцией.
К тому времени, когда Карл Платтен сдался, а супруги Розенфельд предварительно изучили содержимое шпионских чемоданов и убедились, что шпионы не устроили в купе тайников, вошел полицейский в сопровождении носильщика. Платтена сняли с поезда на ближайшей же станции. Он долго не мог понять, зачем же германская полиция так коварно разлучила его с Лениным, а Ленина – с багажом.
Никто никогда не объяснил этой тайны Карлу Платтену. Оскорбленный и раздосадованный, а более того удрученный провалом миссии, молодой человек впал в глубокую ипохондрию и на десятый день заключения, так и не промолвив ни слова, повесился на неосмотрительно оставленных ему подтяжках.
Владимир Ильич не знал ничего о судьбе Платтена и надеялся, что вскоре инцидент разрешится именно с его помощью. А тем временем шел розыск родственников умершего Платтена, и первая версия о том, что Ленин с Платтеном – шпионы, в конце концов не выдержала испытания.