Река Хронос Том 2. Заповедник для академиков. Купидон. Младенец Фрей
Шрифт:
Когда Андрей завершал спор с продавщицей, рядом случился инцидент с сумкой Татьяны. Она хотела достать из нее кошелек, но тут длинная ручка оборвалась, сумка упала на пол и раскрылась, вывалив свое содержимое.
Андрей кинулся на помощь – благо в магазине было пусто, – и они принялись ползать по полу, собирая выпавшие предметы. Сумка была дорожная, объемистая, в ней умещалось много нужного в путешествии, включая и предметы, о существовании которых хозяйка давно забыла. Так что весь пол был усыпан карандашиками, кисточками, коробочками, записными книжками, листками из записных
Андрей, конечно же, не разглядывал находки, а спешил передать их Татьяне, но невольно удивился карточке, к правому верхнему углу которой была приклеена фотография Бегишева. По краю шла перфорация, под фотографией – несколько строчек текста.
Андрей не успел прочесть текст, как Татьяна вырвала у него фотографию и возвратила в сумку.
Андрей сделал вид, что ничего не заметил. Видно, он – не единственный, кого интересует личность дельца Бегишева.
Когда Андрей, нагулявшись и промокнув до костей, возвращался на площадь к автобусам, мимо пронесся «Мерседес». Люди в нем сидели неподвижно и глядели прямо перед собой, словно были куклами. На заднем сиденье красовался господин Бегишев. Везде у него были свои люди, свои машины, свои развлечения.
К автобусу уже стягивались братцы-писатели и просто туристы, разочарованные увиденным. Алеша Гаврилин доказывал Глинке, что печаль его объясняется не погодой, а лишь тем, что ему не попался погребок, где бы торговали «Будвайзером» в розлив.
Весь следующий день «Рубен Симонов» провел в открытом море, направляясь к Копенгагену.
Конференция разделилась на секции, и судьбы балтийских литератур вот-вот должны были проясниться.
Отпрыски Эрнестинского дома, моргая красными невыспавшимися глазами, под руководством Бригитты Нильсен разбросали по холлам и салонам стопки инструкций, конспектов и расписаний, которыми должны были владеть участники конференции.
Алеша отвел Берестова в секцию публицистики, где собрался народ, профессионально шастающий по круизам.
К удивлению Андрея, среди членов секции он увидел Фрея; тот был одет неформально – без галстука – и старался не привлекать к себе внимания. Там же сидела Татьяна. Она была в сером сиротском платье с ниткой жемчуга на шее.
Сначала выступал грузный рыжий швед, которого Андрей раньше видел только в баре. Там он сжимал в лапе бутылку виски и не сводил пьяных глазок с Дилеммы Кофановой. Он был так похож на тигра, изготовившегося к прыжку, что хотелось посмотреть, как вздрагивает кончик его полосатого хвоста.
Швед был трезв, и его беспокоила судьба озоновых дыр в атмосфере. Он полагал, что корыстное легкомыслие европейских правительств, и в первую очередь советского, погубит человечество.
Вызов шведа приняла, как ни странно, Дилемма Кофанова. Она тоже приплелась на секцию и даже объявила себя писательницей, потому что намеревалась создать мемуары. Ей было на вид лет двадцать пять – самое время для мемуаров. Платье Дилеммы было целомудренно застегнуто сверху и возбуждающе расстегнуто снизу. «Некоторые, –
Дилемма думала, что экология и есть природа.
Фрей не выступал, но несколько раз выкрикивал с места «Вот именно!» и «Давно пора!». Андрей все ждал, что он объявит писателям: «Есть такая партия, партия зеленых!» – но Ильич сдержался.
Когда уже вечерело и солнце, садясь, пронзало горизонтальными ослепительными лучами весь теплоход, Антонина отыскала Андрея в валютном магазине, где он любезничал с продавщицей, и велела следовать за ней в бар второй палубы. Андрей без охоты подчинился.
Там сидела вся бегишевская компания.
Оскар был трезв, деловит, как в кабинете.
– Пить будете? – спросил он. – Оранж? «Байкал»? Кока-кола?
В списке спиртных напитков не было.
– Кофе, – сказал Андрей.
– Есть разговор, – сказал Бегишев. И откинулся в кресле, словно самое главное дело уже совершил, остались детали для подчиненных.
После краткой паузы за дело взялась Антонина.
– Мы к тебе, Андрюша, присмотрелись, – сообщила она. – Реакция, в общем, положительная. Кое в чем ты наш человек, а кое в чем – не наш.
– Но не чужой! – вмешался Фрей. – Нет, не чужой!
«Знал бы ты, голубчик, что именно мою жену старался сжечь в доме убитого тобой человека!»
– Мы лишились товарища, – сказала Антонина. – Хорошего товарища, но физически слабого человека.
Она произнесла эти слова так, что хотелось встать и почтить память Маннергейма минутой молчания.
– И оказались в сложном положении. Без переводчика – как без рук. Конечно, мы можем вызвать нового, нам из Москвы его быстренько доставят. Но формальности, сборы – ты же понимаешь! Можем упустить драгоценное время. И тут мы подумали: есть один хороший человечек – Андрюша. Ему, наверное, не грех подзаработать. И он уже рядом с нами и уже проверен, понимаешь?
Андрюша понимал, что ему, очевидно, повезло. Маннергейм заболел вовремя. Ты ломал голову, как дальше следить за этой компанией, а они сами тебя приглашают к себе. Теперь только не переиграть.
– Ничего тебе, Андрей, – сказал Фрей, – не составит трудности. Как ехал на пароходе, так и едешь. Только в экскурсии ходи с нами, с нужными людьми поговоришь. Я бы сам это сделал, но у меня, понимаешь, историческая роль. Должен держать фасон…
– А вы знаете языки? – спросил Андрей. Вроде бы без ехидства. Не верил он в образованность второго Ленина.
– Разумеется. – Ленин вытащил платок и стал промокать лоб. У него потел лоб, когда он волновался. – Но мой ближайший язык – немецкий. Крупнейшие философы творили именно на этом языке.
– Маркс и Энгельс, – пояснила Антонина.
Она сидела, положив ногу на ногу. Юбка съехала к бедрам, ноги были гладкие, мускулистые, Бегишев смотрел на них.
– Для работы мне нужен был именно этот язык, – сказал Ленин.
Андрея тянуло пошутить: «И в гимназии вы его учили, Владимир Ильич». Но такая фраза могла оказаться самоубийственной.