Река Хронос Том 2. Заповедник для академиков. Купидон. Младенец Фрей
Шрифт:
– В Швеции распространен шведский язык, – сказала Антонина. – И английский, правда, Владимир Иванович?
Она умела блюсти конспирацию.
– А вы английским владеете, – сказал Бегишев. – У меня точная информация?
– Я говорю по-английски.
– Сколько в день? – спросил Бегишев.
– Не знаю, – ответил Андрей. – Я же не думал об этом раньше.
– Интеллигентская глупость, – сказал Бегишев. – Учись отвечать сразу – разбогатеешь.
Все засмеялись, даже Алик. Андрей подумал: а в самом деле, сколько надо попросить?
– Предлагаю, –
– По крайней мере виской зальешься, – сказала Антонина.
– Пятьсот за все, – сказал Андрей.
Все замерли.
– Ну ты наглец, – сказал через минуту Бегишев. – Ну и наглец. Нам лучше местного нанять.
– А мне лучше остаться писателем, а не вашим служащим, – сказал Андрей. – Я пойду, а то устал сегодня.
– А не выпьешь с нами? – миролюбиво спросил Бегишев.
– Нет, спасибо.
Он ушел. Антонина догнала в коридоре и сказала, что Оскар согласен на четыреста.
Андрей дал себя уломать.
Когда Андрей пришел на ужин, Анастасия Николаевна и Татьяна уже сидели за столом. Одинаковыми движениями близких родственниц они намазывали маслом круассаны.
– Что интересного в мире писателей? – спросила пожилая дама.
По тону было понятно, что ей наплевать на то, что происходит в мире писателей, но она умела придать милому лицу выражение искренней заинтересованности.
«Ах как она была хороша в молодости!» – подумал Андрей. Ее лицо – хоть и не столь роковое и притягательное, как лицо ее внучки, – заставляло думать о старинном помещичьем доме, белой беседке у пруда и карете, остановившейся у деревянных побеленных колонн усадьбы.
– Я бывала в Данциге перед войной, – сказала Анастасия Николаевна. – Во время моих печальных скитаний. Правда, я была молода, и меня не хватало на то, чтобы долго печалиться.
– Тетя Настя, к счастью, не способна долго печалиться, – сказала Татьяна. – Иначе бы она давно померла.
Поредевшая компания Бегишева вошла единым строем. Все четверо кивнули Андрею, тот раскланялся в ответ.
– Вы с ними давно знакомы? – спросила Татьяна.
Зная, что у нее в сумке лежит карточка с фотографией Бегишева, Андрей воспринимал вопрос иначе, чем утром.
– Я познакомился с ними на борту, – сказал Андрей.
– Странная кучка, – сказала Анастасия. – Бывают несовместимые люди. Они – несовместимые.
Она протирала вилку салфеткой, не доверяя чистоплотности корабельных судомоек. Руки у нее были молодыми, изящными.
– Несовместимость еще не грех, – сказала Татьяна. Глаза у нее были совсем иными, чем у Анастасии, – светло-карими, почти желтыми. – Боюсь, что их что-то совместило. А это дурно.
– Странно, что вы их не знаете, – сказал Алеша Гаврилин. – Толстый – это
– Откуда у них идеология? – удивилась Анастасия Николаевна.
– Он на Ленина похож, – сказала Татьяна.
И посмотрела на мужчин, будто проверяя, догадались ли они о том же.
– Вы не едите? – спросила Андрея Анастасия Николаевна. – Нет аппетита?
Андрей не успел ответить, как заговорила Татьяна.
– Вы производите странное впечатление, – сказала она. – С одной стороны, нестарый и даже привлекательный мужчина. С другой – лжец. Слова по правде не скажете.
– Вы преувеличиваете, – постарался улыбнуться Андрей. – Бывает, вырывается нечаянно и правдивое слово.
Татьяна смотрела на него в упор, словно хотела загипнотизировать.
Она сердилась и стала еще красивее. У нее было лицо воительницы. Ей нашлось бы место на полотне Делакруа. В постель с ней можно лечь, только взяв пистолет.
Весь жизненный опыт Андрея, вся выработанная за долгие годы осторожность оленя в краю уссурийских тигров твердили, что Бегишев и интеллигентные дамы встретились здесь не случайно. Но что их связывало или разъединяло – Андрей не понимал и потому был беззащитен перед тем, что затевалось на этом пароходе.
После ужина Кураев сказал, что разговаривал с капитаном – оказывается, без вести пропал один из поваров. Но никто не может сказать, остался ли он в Гданьске или упал за борт. Гигантский теплоход, сотни людей, но если упадешь с верхней палубы, то умрешь от удара о ледяную воду. Даже пискнуть не успеешь.
– Эдик, – сказал Андрей, чем удивил Кураева. – Повара звали Эдик.
– Ты откуда знаешь, как его зовут?
– Случайно подслушал, еще вчера, – сказал Андрей.
Не успел Кураев отойти, как в ухо настойчиво, нагло, горячо зашептала Антонина:
– Ты с этими бабами поосторожнее. Это наши враги. Держись подальше.
– Я же с ними за одним столом, – сказал Андрей.
– Оскар приказал отсесть.
– Пускай Оскар приказывает вам, – ответил Андрей. – Я не хочу быть «шестеркой». И к тому же это подозрительно – с чего я вдруг кинусь от них бежать? Потому что твой Оскар трясется от страха перед двумя женщинами?
– Оскар ни перед кем не трясется.
– Факты говорят об обратном, – возразил Андрей.
– Ну, как знаешь. – Антонина отстала.
«Вот и плакали мои четыреста баксов», – сказал себе Андрей. А жалко. Помимо всего прочего – четыреста долларов честному доктору наук никогда не помешают.
По Копенгагену Андрей пошел погулять с дочкой Эрнестинского, но, к сожалению, потерял ее на улице магазинов. Ждал снаружи и не дождался. Потом спросил у датского дедушки, как пройти к «русалке», – и оказалось, что «русалка» ждет его метрах в трехстах от причала, где стоял «Рубен Симонов».