Река – костяные берега
Шрифт:
– Во-он чего… Видишь, начинается! – медленно произнес он, тыча пальцем в направлении лужи.
– Ну ладно, первый раз, что ли, топит! – Колька подтолкнул соседа к входной двери. – Иди, дядь Юр, а то мне бежать надо, братишку разыскивать. Чего переживать-то? Подумаешь, половики намочит! Вот к обеду солнце припечет – вода и отступит. Не к обеду, так к вечеру. Ну, в худшем случае, к утру. А ты, на всякий случай, на чердак полезай, там тебе спокойнее будет.
Монотонный Колькин голос убаюкивал, и Звонарь вдруг понял, что нестерпимо хочет спать. По настоянию мальчишки он поднялся на чердак, не особо раздумывая, зачем. Колька сразу куда-то исчез, но Звонарь решил, что это и к лучшему, потому что сил беседовать у него не было. Вообще ни на что не было сил. Рухнув на старый пыльный сундук, он вдруг подумал, что надо бы закрыть чердачное окошко (в него неприятно задувал холодный ветер с запахом сырой рыбы), но не смог встать и пару минут лежал, обозревая видневшуюся в проеме затопленную камышовую степь. Свинцового цвета вода почти сливалась с небом, отличаясь лишь торчащими повсюду клочками желтых стеблей. «То ли опоздал я, то ли поспешил», – прошептал Звонарь и провалился в беспросветное забытье без сновидений.
А когда проснулся, в чердачном окошке было черным-черно, и он не сразу понял, где находится. К головной боли добавилась ломота в костях от долгого лежания на деревянном ящике, конечности занемели, и тело плохо слушалось, поэтому, попытавшись подняться, Звонарь мешком осел на пол. Посидел немного, прислонившись спиной к сундуку и пытаясь припомнить последние события. Но собраться с мыслями помешали звуки, донесшиеся снаружи, с улицы: в глухой тишине отчетливо раздавалось чавканье грязи под чьими-то ногами и приглушенные голоса.
Глава 4. «По щучьему веленью, по моему хотенью…»
Незадолго до того, как Звонарь проснулся на чердаке своего дома, неподалеку от этого места в гуще камышовых зарослей постепенно приходила в себя только что выловленная из болота старуха. Молодая девушка, сидя рядом, ласково поглаживала ее морщинистое лицо, убирая прилипшие к коже седые пряди.
Взгляду Бориса открылись неприглядные щучьи черты спасенной: широкий рот с сильно выступающей вперед толстой нижней губой, длинный плоский нос, заканчивающийся прямо у рта, круглые, выпуклые как у рыбы, глаза. Женщина заговорила, и в темной прорези между губами блеснули мелкие острые зубки, усилив ее сходство с хищной рыбой:
– Выручил ты меня, добрый человек! От смерти спас!
– Как же это с вами случилось? – спросил он, гадая, что заставило пожилую женщину и ее внучку оказаться ночью в таком глухом заболоченном месте.
– Злые люди сгубить меня задумали, но высшие силы тебя на подмогу прислали. – От такого ответа Бориса бросило в дрожь. «Убийство?!» – недоверчиво покосившись на старуху, он переспросил:
– Зачем же кому-то вас губить?!
– Спрашиваешь! – Она затряслась в беззвучном смехе, и рот ее растянулся едва ли не до ушей, обнажая два ряда желтых зубов, смахивающих на крошечные наконечники копий. – Люди в своих бедах всегда виноватого найдут!
– Так в полицию надо заявить, чтобы наказали убийц! Ведь они снова могут напасть!
– Вот напасть их и накажет! – Бабка продолжала хихикать, удивляя способностью веселиться после того, что с ней произошло. Она сидела, вытянув вперед босые ноги, облепленные мокрым цветастым халатом. Девушка поддерживала ее, устроившись рядом и обнимая за плечи одной рукой.
– А кто они? Вы их узнать сможете? – Борис размышлял, что делать с бабкой дальше. – Давайте, я провожу вас до дома. А потом пойду в полицию и сообщу обо всем. Они задержат злодеев, и вам нечего будет бояться.
– Мне и теперь нечего бояться! – Старуха вдруг подняла лицо, и веселое выражение его резко сменилось злобным. – Теперь их черед бояться пришел! Бояться да кланяться!
Борис скептически отнесся к этим ее последним словам, подумав, что женщина наверняка не в себе, но виду не подал. Притворившись, что не расслышал, спросил:
– Так где, вы говорите, дом ваш? Далеко отсюда?
– Бли-изко, – протянула старуха, растягивая губы. Между двумя рядами зубов показался вздрагивающий кончик языка. Борис отвел взгляд от неприятного зрелища. А та продолжила каким-то странно довольным тоном: – Давне-енько у меня гостей не бывало! Да еще таких вот пригожих! Идем, что ль? Помогите-ка подняться.
Женщина, кряхтя, заворочалась, опираясь с одной стороны на внучку и хватая протянутую Борисом руку так цепко, что тот едва не взвыл от боли: ну и силища у бабки! Втроем они двинулись вперед под громкий треск ломающихся стеблей камыша. Борис с тоской оглянулся на лодку: той не было видно в зарослях. Он вздохнул, успокаивая себя тем, что теперь она ему вряд ли понадобится: скорее всего, вынужденный круиз по сибирским рекам завершился. Как только он проводит бабку с внучкой домой, сразу же найдет кого-нибудь, кто мог бы отвезти его обратно в город. На худой конец, узнает, где находится остановка общественного транспорта, и уедет ближайшим рейсом.
Вскоре показались очертания изб, жутких в лунном свете. Все они были как одна черные, склонившиеся набок, окруженные низкими развалившимися заборами. Борису казалось, если заглянуть сквозь широкие щели в досках, можно увидеть под этими домами по паре курьих ножек.
– Что это за деревня, бабушка? – спросил Борис и заметил, как та недовольно зыркнула на него.
– Село Кудыкино. А меня зови Евдокия Павловна.
«Не понравилось, значит, что бабушкой назвал!» – догадался Борис.
Вмешалась внучка, молчавшая до этого:
– Да ладно тебе, бабуль! – и обратилась к Борису: – Баба Дуся она, все ее так зовут!
– Ну, пусть будет баба Дуся, – неохотно согласилась та и добавила загадочно: – Покамест.
Они вышли из зарослей камыша, чудом нигде не провалившись: под ногами все время чавкала грязь. Прошли по узкой улочке между домами. Ни в одном окне Борис не заметил света. На ближайшем заборе выгнулась дугой черная кошка, откуда-то снизу раздался хриплый лай разбуженного пса. Остановились у хлипкой серой калитки. Девушка щелкнула засовом и отворила ее, пропуская Бориса с бабкой во двор, затем, обогнав их, отперла дверь дома, узкую и низкую – Борис все равно стукнулся головой, хотя и нагнулся. Чиркнула спичка, и вспыхнул свет: внучка держала в руке фонарь с зажженной внутри свечой, освещая путь к следующей двери, ведущей из сеней в дом. Борис помог бабке переступить высокий порог и вошел следом. Внучка прикрыла дверь и, оставив фонарь на столе, отправилась в глубь дома. Баба Дуся опустилась на крепкую лавку у стола и тяжело выдохнула:
– Вот и ладно! Присаживайся, Боренька! Оголодал, поди? Сейчас Нюрка нам угощение подаст.
Борис вздрогнул от неожиданности: он был уверен, что не называл своего имени! Или называл? Наверное, забыл от усталости. А подкрепиться-то не помешает! Но прежде хотелось утолить невыносимую жажду.
– Мне б водички попить, бабуль… Баб Дусь… Э-э… простите, Евдокия Павловна! – попросил он, запутавшись и не зная, как лучше обратиться.
Нюра уже протягивала ему большую железную кружку, какие обычно туристы берут с собой в поход на природу. Вода оказалась прохладной и невероятно вкусной, почти сладкой.