Река – костяные берега
Шрифт:
– Ты цел? – спросил главаря подошедший Красавчик. Вид у него был растерянный.
– Цел, – ответил Лапоть, поднимаясь на ноги и машинально отряхиваясь – на самом деле ему было безразлично, запачкался ли он, просто хотел занять трясущиеся руки.
– Как мы будем все это разгребать? – истерично спросил Зяблик срывающимся голосом, вытягивая шею и вглядываясь в темноту. – Думаете, они еще живы?
– Ну ты меня и задолбал! – не выдержал Лапоть и, сам того не ожидая, двинул вечно ноющему подельнику кулаком в лицо.
Тот пошатнулся и, повернувшись, побежал прочь, тонко повизгивая.
Первым нашли Звонаря. Он лежал на спине, раскинувшись звездой, и не подавал признаков жизни. Красавчик посветил фонарем ему в лицо – плотно сомкнутые веки пострадавшего даже не дрогнули. Из раны на лбу текла кровь.
– Черт с ним! Сам виноват, сам башку подставил! – Лапоть с досадой сплюнул в сторону. – Пошли, Гнома поищем.
Когда луч фонаря выхватил из темноты распростертое на тропе тело карлика и осветил его неестественно вывернутую шею, оба они одновременно выругались: было ясно, что бедняге уже ничем нельзя помочь. «Ладно, все равно с него толку не было», – подумал Лапоть и глянул на Красавчика – похоже, тому пришла в голову та же мысль.
Сбежавшего Зяблика нигде не было видно. Тело Гнома волоком спустили с горы и спрятали в зарослях вербы. Сделать это было не трудно: весил коротышка мало, а идти вниз было намного легче, чем карабкаться вверх. Неподалеку должна была стоять приготовленная для перевозки колокола грузовая тележка, но ее нигде не было, как и самого колокола. Лапоть и Красавчик облазили горный склон вдоль и поперек, исследовали все овраги и заросли у подножия горы, но тщетно: и тележка, и колокол как сквозь землю провалились. Лишь спустя несколько часов бесплодных поисков, когда небо над горой из чернильного стало грязно-серым, Лапоть вдруг злобно выругался и воскликнул:
– Зяблик! Он колокол укатил – больше некому! Убью падлу!
– Куда ему, одному! – с сомнением возразил Красавчик. – Мы вчетвером колокол едва поднимали. Как он мог его на тележку-то один затащить?
– Так ведь некому больше!
– Ну… – Красавчик хмыкнул, помолчал, а затем огорошил подельника неожиданным предположением: – Помнишь, Зяблик говорил, что гора заколдованная? Я вот думаю: может, и правда? Пошли отсюда, от греха подальше, ну его… Колокол этот!
– А я тебя умным считал! – Лапоть скривился в презрительной гримасе, но на самом деле мысли о вмешательстве высших сил тоже переполняли его голову. Как назло, вспомнились глаза небесного старца, увиденные им в причудливом переплетении ночных туч, подсвеченных робко выглядывающей луной. «Божья кара!» – пронеслось в голове, и впервые в жизни Лаптю стало по-настоящему страшно. Что, если колокол тот и вправду был заколдованный? И гора тоже? Ведь болтают в селе, будто это и не гора, а курган, в глубине которого похоронены древние предки кудыкинцев, погибшие то ли в какой-то битве, то ли от неизвестного мора, – вроде как курган возвели оттого, что умерших было слишком много и хоронить их было негде. Может быть, сейчас их разгневанные души собрались над горой и готовятся обрушить наказание на головы грабителей, дерзнувших похитить их святыню? Может быть, и Зяблик валяется где-то со сломанной шеей, а вовсе не сбежал вместе с добычей? Может быть, и добыча исчезла потому, что души мертвых взяли колокол под свою защиту и сделали его невидимым? Кто знает, что тут происходит! Лучше убраться подальше да поскорее, пока Кудыкино еще досматривает свой последний сон и можно проскользнуть домой незаметно. А потом, когда найдут на горе тело Звонаря, решат, что это несчастный случай: обломилась балка во время звона, да и все. Гнома в кустах вообще никто не найдет, а колокол искать никто не будет – кому он нужен! Никто ведь больше не знает о «камазах», собирающих металлолом в райцентре. И даже не подозревает, сколько стоит там килограмм чистой меди.
Подумав об упущенной прибыли, Лапоть чуть не взвыл. Но ничего другого не оставалось, как отправиться восвояси несолоно хлебавши, спрятав лицо под низко надвинутым капюшоном куртки, чтобы, даже если кто и увидит двух мужиков на улице в такой ранний час, не смог их узнать. Подельники бесшумно крались вдоль заборов, как коты, подбирающиеся к хозяйской крынке со сметаной: к счастью, за ночь подморозило, грязь затвердела и не чавкала под ногами, а покрытые ледяной коркой лужи оставались в стороне, в вытоптанной посреди улицы колее. Плотно прикрытые ставни на окнах домов не только берегли покой хозяев, но и надежно скрывали от их глаз происходящее снаружи. Лапоть и Красавчик, уже уверенные в том, что им удастся пройти по селу незамеченными, беспрепятственно добрались до конца улицы, свернули на соседнюю и поравнялись с домом старухи Двузубовой, как вдруг обоих будто пригвоздило к месту: воздух рассек дикий крик и, подобно камню, брошенному хулиганом, разбил сонную тишину, словно тонкое стекло, на множество звенящих осколков. В первое мгновение Лаптю показалось, что его сердце разорвалось, и он сейчас рухнет с инфарктом. Он вцепился в плечо Красавчика, и тот пошатнулся, чудом удержавшись на ногах. Крик повторился еще громче, калитка в заборе рядом с ними распахнулась, и из нее выскочила растрепанная Нюра, внучка Двузубовой. Увидев прямо перед собой силуэты мужчин, ахнула, резко отшатнулась в сторону и, голося, помчалась куда-то, кроша босыми ногами хрупкий лед в застывших лужах.
Где-то в соседнем доме скрипнула дверь, и в темноту улицы вклинился сноп света.
– Чего там стряслось? – раздался недовольный мужской голос, а за ним последовало женское причитание: «Не ходи туда, мало ли чего!»
– Убивают кого-то, что ли? – послышалось из дома напротив.
Лапоть понял, что надо срочно уносить ноги, пока разбуженные соседи не начали выходить на улицу, и беззвучно потянул Красавчика за собой. Если что-то и вправду случилось в доме Двузубовых, не стоит попадаться людям на глаза, чтобы не оказаться под подозрением. А что именно там произошло, они и так узнают: наверняка кудыкинцы весь день будут перемалывать свежие новости на каждом углу.
Крики Нюры, разлетавшиеся далеко за пределами Кудыкино, достигли опушки леса, где обливающийся потом Зяблик остановился передохнуть: последние полчаса он из последних сил толкал тележку с колоколом, спеша скрыться за деревьями до рассвета, хотя сам не понимал, почему так поступил. Убегая после оплеухи Лаптя, он спустился с горы и очень удивился, увидев колокол, лежащий прямо в приготовленной для его перевозки тележке. Возможно, скатываясь по склону, колокол подскочил, ударившись о корягу или пень, и по счастливой случайности попал именно в нее. Зяблик решил, что это подарок судьбы, от которого нельзя отказываться, ведь других подарков может больше и не быть. Он навалился на перекладину тележки, совершенно не думая о том, что Лапоть и Красавчик могут броситься за ним вдогонку и отомстить за похищенную добычу. Тележка, как ни странно, поддалась. Может быть, от того, что дорога шла под уклон, а может, от того, что бурлящий в крови адреналин прибавил сил, Зяблику легко удавалось катить тяжелый груз. Но недолго. Спустя какое-то время каждый шаг стал даваться все труднее, и только страх быть пойманным не позволял остановиться для передышки. Когда Зяблик, изнывая от усталости, с треском вломился в густой подлесок, ладони его саднило от содранных мозолей, а перед глазами плыли красные круги. Он уже понимал, что до райцентра с колоколом ему не добраться, и раздумывал над тем, где бы понадежнее припрятать трофей, чтобы отправиться в соседнее село за лошадью. Едва присев на край тележки и вытянув перед собой натруженные ноги, Зяблик тут же вскочил, потревоженный далекими криками. Прислушавшись, он определил, что кричит какая-то женщина, и, похоже, со стороны Кудыкино. Неужели там случилось что-то? «Если бы в селе стало известно о происшествии на горе, голосила бы не одна баба, а целый хор, – размышлял он, чувствуя растущее внутри беспокойство. – Кажется, дело не в пропаже колокола и не в том, что Звонаря и Гнома нашли со свернутыми шеями. Что же тогда? Не многовато ли событий для одной ночи?»
Тяжко вздохнув, Зяблик взялся за ручки тележки и непроизвольно взвыл от обжигающей боли в ладонях. Желание убраться подальше от села заставило его снова идти вперед, превозмогая усталость. Сжав челюсти и постанывая, он навалился грудью на металлическую перекладину между ручками, толкнул ее всем своим весом и медленно зашагал, теша себя мечтами о том, как продаст колокол, получит деньги и никогда не вернется в эти края.
Рассвет едва пробивался сквозь зловещую мглу, нависшую над хилыми больными соснами. Далеко позади угрожающе рычала гроза, но Зяблику казалось, что это скопище хищных зверей подбирается к нему все ближе, еще не видит его, но отчетливо чует след. Он боязливо озирался, обреченно поскуливая, как пес, окруженный стаей волков. Налетел сильный ветер, зашумели над головой облезлые хвойные кроны, зашатались тонкие почерневшие стволы, наполняя все пространство скрипом, похожим на предсмертный зубовный скрежет. Захотелось бросить добычу и бежать со всех ног куда глаза глядят, но тут перед глазами закружилось несколько сухих листьев, каким-то чудом уцелевших на ветвях осин после зимы и теперь сорванных яростным порывом. Их шуршание напомнило Зяблику шелест денежных купюр, и страх отступил перед желанием наполнить карманы деньгами. Но как только упрямый мечтатель решил, что разгулявшаяся стихия его не остановит, под ногами тут же громко захлюпала вода. Пришлось притормозить, чтобы посмотреть, не угодил ли он ненароком в русло ручья. Увиденное потрясло Зяблика: позади него во всю ширину леса темнела гигантская лужа! Из нее вытекало множество тонких извилистых струек, разбегавшихся повсюду. Зяблик не мог поверить своим глазам, ведь только что здесь было сухо! Откуда взялось вдруг столько воды, если дождь так и не начался, не считая висящей в воздухе мелкой мороси? К тому же вода продолжала прибывать прямо на глазах, наступая на лес широким фронтом. «Наводнение?» – паническая мысль заставила быстро принимать решение. «Деньги деньгами, а шкура дороже», – подумал Зяблик и, поднатужившись, загнал телегу в заросли осинника. Там он, как мог, прикрыл колокол прошлогодними листьями, отдирая от земли крупные слежавшиеся пласты. Затем вытянул из-под куртки серый шерстяной шарф с красными полосками и обвязал его вокруг ствола ближайшей сосны. Скоро он сюда вернется, а сейчас нужно поторапливаться. Кто знает, чем это подтопление закончится. Старики из Кудыкино сказывали, что в былые времена река по весне выходила из берегов и заливала избы под самую крышу. «Теперь-то вряд ли, ведь и реки никакой нет, ушла куда-то, – пытался успокоить себя Зяблик и тут же сам себе возразил: – Но ведь была же? Значит, может снова вернуться!»
Между лесом и селом темнел горб Кудыкиной горы. Можно было пойти назад, взобраться на горный склон и переждать потоп в безопасности, понаблюдать оттуда за подъемом воды. Только вот уже рассвело, и там его могли заметить односельчане. Как только минует угроза наводнения, придется всем объяснять, что случилось с Гномом и Звонарем, почему звонница сломана, а колокол исчез. Поэтому Зяблик отмел этот вариант и решил идти к соседнему селу. Бросив прощальный взгляд на припрятанный в кустах колокол, он свернул к опушке леса, но, едва вышел на открытое место, почувствовал, как земля уходит у него из-под ног в буквальном смысле: течение воды здесь было намного сильнее, чем в лесу, где потоку препятствовали стволы деревьев и заросли кустарника. Зяблик пошатнулся, с трудом удержав равновесие, и огляделся. Вначале показалось, что прямо на земле распростерлось небо, кишащее вертлявыми тучами: похожие на клубки рассерженных змей, они стремительно ползли к нему, поблескивая влажными извивающимися телами. Лишь в следующий миг Зяблик осознал, что на самом деле это вода – везде, везде вода! – и небо отражается в ней. Окружающая картина была настолько нереальной, что легче было предположить, будто это какой-то галлюциногенный приступ, чем поверить собственным глазам. Зяблик перевел взгляд на свои ноги: вода совсем чуть-чуть не доходила до края его резиновых сапог, а те были почти до колен. Стоять на месте было трудно: течение все настойчивее пыталось увлечь его за собой. Пришлось повиноваться и пойти туда, куда толкала его разгулявшаяся стихия. Вскоре сапоги наполнились водой, брюки потяжелели, пропитавшись влагой, а пальцы ног начало ломить от холода. Идти было все труднее, и Зяблик очень боялся упасть. Уровень воды был не слишком высок, и вряд ли он поднимется настолько, чтобы скрыть взрослого человека с головой, но Зяблик не боялся утонуть. Его терзал другой страх: в какой-то момент он начал подозревать, что внутри потока воды перемещается что-то живое и многочисленное – такое же подвижное, как змеевидные тучи, скользящие по небу. Может быть, от пережитых волнений у Зяблика разыгралось воображение, но иногда ему казалось, что вся вода вокруг него кишит змеями, и он как будто даже чувствовал, как они обвивают его ноги, сжимают их упругими телами, скрученными в плотные кольца. Конечно, такие ощущения могли возникнуть из-за холода, ведь вода была почти ледяной, но все же… Почему тогда, вместо того чтобы потерять чувствительность, он явственно ощущает, как что-то противно копошится прямо у него в сапогах и даже… под брюками? Что-то проникло под ткань и ползет вверх по голени – ужасно склизкое, длинное… Зяблик остановился и, рискуя упасть под натиском течения, ударил по ноге ладонью в надежде прихлопнуть ползучего гада, но или тот успел увернуться в последний момент, или все-таки это была игра воображения. Казалось, неуловимое существо переместилось, но Зяблик и там не смог его поймать, хотя, вроде бы, успел заметить, как нечто, похожее на маленькую змейку, юркнуло по брюкам вниз и скрылось под голенищем.
Всматриваясь в темную щель между брюками и резиновым краем сапог, боковым зрением Зяблик уловил движение рядом с собой, в воде. Вглядевшись в глубину, он широко распахнул глаза, цепенея от ужаса: вокруг него плавали темные пятна сбившихся в стаи водяных гадов – то ли мелких змей, то ли крупных черных червей; разглядеть эти кишащие клубки было трудно, но только теперь Зяблик понял, что это не отражение туч. Он опустил руку в воду, собираясь схватить несколько особей, чтобы рассмотреть их поближе, но внезапно ему стало не до этого: резкая боль пронзила кожу рядом со щиколоткой, будто в нее впилось что-то. Что-то вроде мелких острых зубов.