Река рождается ручьями. Повесть об Александре Ульянове
Шрифт:
– Что стрихнинчик?
– Стрихнином пули вы набивали?
– Нет, к этому я отношения не имел.
– В свое время террористические группы широко стрихнин использовали.
– Я могу продолжать показания?
– на этот раз уже Саша перебил Лютова.
– Да, да, безусловно, - жандарм приложил руку к сердцу, наклонил голову.
– Приношу извинения.
– Когда мне доставили два жестяных цилиндра, я наполнил их динамитом и пулями.
– Отравленными?
– Да, отравленными.
– Стрихнином?
– Да,
Котляревский, вытянув шею («Лиса делает стойку», - отметил Саша), посмотрел через плечо сидевшего перед ним арестованного в сторону писарей, как бы спрашивая: все успели записать?
– и, получив утвердительный ответ, снова опустился на стул. («Сейчас лиса начнет мышковать, петлять, путать следы, вертеть хвостом...»)
– Скажите, Ульянов, - начал прокурор медленно, задумчиво, - а третий снаряд вы тоже коленкором обклеили?
– Ни о каком третьем снаряде я ничего не знаю.
– Но ведь всего было три снаряда?
– Не знаю. Уж чего не знаю, того не знаю, - улыбнулся Саша.
– Три, три, - сделал уверенный жест рукой Лютов.
– У Генералова - раз, у Андреюшкина - два, у Осипанова - три.
– Разве только три?
– повернулся Котляревский к ротмистру.
– А у этих - у Канчера, Горкуна, Волохова ничего не было?
– По-моему, три, - наморщив лоб, обозначил напряжение памяти Лютов.
– Впрочем... Александр Ильич, ведь только три снаряда у вас было, я не ошибаюсь? Или было там, кажется, что-то еще, а?
Прокурор сидел за столом, напряженно изогнувшись. В светлых выпуклых глазах поблескивала почти болезненная сосредоточенность. Рыжеватые волосы, нарушив пробор, бывший безукоризненным в начале допроса, вроде бы даже пошевеливались над головой своего хозяина. Жандарм, наоборот, был весь воплощение уверенности и спокойствия: грудь осанисто развернута, плечи отведены назад, в приветливом взгляде - отеческое благодушие, океан доброты, кротость, приглашение к разговору исключительно по душам.
«Комедианты, - думает Саша, - дешевые комедианты. Неужели вот на такие же простейшие крючки попались Горкун и Канчер?»
– Я уже сообщил, - это вслух, - что принимал участие в изготовлении только двух снарядов. Ни о каких других средствах нападения на царя мне ничего не известно.
– Позвольте, Ульянов, - скороговоркой зачастил Котляревский, - но ведь вы же знали лиц, которые должны были совершить покушение, то есть бросать снаряды?
– Да, знал.
– Сколько их было?
– Я отказываюсь отвечать на этот вопрос.
– Но мы-то знаем, сколько их было!
– неожиданно закричал пронзительным голосом товарищ прокурора.
– Их было трое! Значит, и снарядов было три!
– Если вы все знаете, тогда нелепо продолжать эту
– Вы должны сказать, кто изготовил третий снаряд!
«Хотите использовать мой ответ при допросе других товарищей? Нет, от меня вы не добьетесь того, чего я не захочу сказать сам. Напрасная затея».
Он вдруг обозлился на Котляревского. Тупица. Посредственность. Ничтожество. Не может отличить, кто ловится на его примитивные штучки, а кто нет...
– Кто доставил к вам на квартиру азотную кислоту и белый динамит?
– снова начал товарищ прокурора.
– Отвечать отказываюсь.
– Кому вы возвратили приготовленные снаряды?
– Отвечать отказываюсь.
– Кто вместе с вами набивал снаряды динамитом?
– Я это делал один.
– Но снарядов было три?
– Да, три.
– А вы сделали два?
– Два.
– Где же хранился третий снаряд?
– Не знаю.
– Вы также утверждаете, что вам было неизвестно число прямых участников нападения на государя?
– Да, неизвестно.
– Желаете показать что-либо об участии в вашем деле арестованного Андреюшкина?
– Нет, не желаю. Я устал. Прошу отправить меня в крепость.
– Генералова?
– Не желаю.
– Осипанова?
– Нет.
– А не могли бы вы объяснить, Ульянов, какая роль в организации покушения была отведена Иосифу Лукашевичу?
– Не могу объяснить.
– Но вам же знакома эта фамилия?
– Да, знакома. Это мой однокурсник по университету.
– Тогда в чем же дело?
– Я прошу отвезти меня в крепость.
– Я не понимаю вас, Ульянов. Вы снова начинаете упорствовать.
«Молчать. Только молчать. И требовать отправки назад в камеру. Иначе не выдержат нервы. Потеряешь контроль над чувствами. И тогда возможны ошибки. А этого я себе не прощу...»
Ротмистр Лютов, потянувшись, хрустнув костяшками пальцев, поднялся из-за стола.
– Я думаю, что сегодня уже следует заканчивать вопросы, - сказал он дружелюбно, поглядывая на Сашу.
– Александр Ильич устал, да ведь и мы тоже люди живые. Пора закусить, отдохнуть. Желудочный сок - он ведь не зря вырабатывается. Что там наука на этот счет говорит, Александр Ильич, а?
Саша молчал.
– Последний вопрос, - упрямо поджал губы товарищ прокурора.
– На какое время было назначено покушение? Потрудитесь, Ульянов, назвать час более точно.
– Ну откуда же ему знать об этом?
– добродушно рассмеялся жандарм.
– Ведь Александр Ильич у нас техник. Он покушениями не занимается. Он только бомбы динамитом набивает.
Ротмистр сделал знак писарям - вызвать конвой. Иванов и Хмелинский вышли.
– Между прочим, - Лютов положил Саше сзади руку на плечо, - товарищи ваши более разговорчивы и откровенны. Я, конечно, понимаю - принципы и так далее. Но ведь этак можно и в смешное положение попасть...