Река Смерти
Шрифт:
Гамильтон отнес Марию на свое ложе у костра. Девушка была в состоянии слабого шока. Гамильтон часто слышал, что в таких случаях человека нужно держать в тепле, и не успела эта мысль пронестись у него в голове, как Рамон уже появился со спальным мешком в руках. Вдвоем они быстро уложили в него Марию, застегнули молнию и сели рядом. Наварро подошел к ним и ткнул большим пальцем в направлении заснувшего Смита:
– Вы только посмотрите на нашего галантного кавалера! Он спит? Ничего подобного. И не спал все это время. Я за ним наблюдал.
– Лучше бы ты пришел и понаблюдал за нами, - недовольно заметил Рамон.
–
– Физически - нет, - ответил Гамильтон.
– Боюсь, все произошло по моей вине. Я разжег большой костер, чтобы отпугнуть диких животных. Анаконды тоже дикие животные и не меньше других боятся огня. Змея всего лишь хотела уйти. Но к несчастью, она устроилась на ночлег на дереве, к которому мы привязали гамак Марии. Я совершенно уверен, что она не собиралась причинять вред, просто старалась сползти вниз. Не говоря уже о том, что живот у змеи полон и, следовательно, пища ей понадобилась бы только недели через две, у нее на уме были вещи поважнее - как бы смотаться отсюда поживее. Впрочем, несмотря на неудачное стечение обстоятельств, все обошлось.
– Возможно, - сказал Рамон.
– Я надеюсь.
– Ты надеешься?
– сказал Гамильтон многозначительно.
– Я насчет травмы, - продолжал Рамон.
– Как глубоко ее воздействие? Это было болезненное переживание, но, я думаю, это лишь часть проблемы. Мне почему-то кажется, что вся ее жизнь - сплошное болезненное переживание.
– Я вижу, ты крупный специалист в области психологии, психиатрии и так далее, - заметил Гамильтон без тени улыбки.
– А я согласен с Рамоном, - сказал Наварро.
– Мы ведь близнецы, - добавил он, словно извиняясь.
– Что-то во всем этом неправильно. Ее действия, ее поведение, то, как она говорит и улыбается, - трудно поверить, что она плохой человек, обыкновенная шлюха. Вот насчет Смита мы точно знаем, что он плохой человек. Мария к нему равнодушна, это понятно любому дураку. Тогда почему она с ним?
– Ну, - осторожно начал Гамильтон, - Смиту есть что предложить...
– Не обращай внимания на сеньора Гамильтона, - посоветовал Рамон.
– Он пытается нас спровоцировать.
Наварро кивнул в знак согласия и сказал:
– Мне кажется, Мария в некотором роде узница.
– Возможно, - согласился Гамильтон.
– А вам не приходило в голову, что и Смит в каком-то смысле ее узник, хотя и не знает этого?
Наварро посмотрел на брата, потом, укоризненно, на Гамильтона:
– Ну вот, опять вы за свое, сеньор Гамильтон. Вам известно что-то такое, чего мы не знаем, и вы нам не рассказываете.
– Я знаю то же, что и вы, и не претендую на то, что более внимателен или более глубоко мыслю. Просто вы еще молоды.
– Молоды?
– возмутился Наварро.
– Ни одному из нас никогда уже не исполнится тридцать лет.
– Я про это и говорю.
Гамильтон приложил палец к губам, потому что Мария пошевелилась. Она открыла глаза, все еще полные ужаса. Гамильтон ласково дотронулся до ее плеча.
– Все хорошо, - тихо произнес он.
– Неприятности уже позади.
– Эта страшная, кошмарная голова...
– хрипло прошептала Мария и задрожала.
Рамон встал и куда-то отошел.
– Эта жуткая змея...
– Змея мертва. А вы живы и здоровы. Обещаем, ничего плохого с вами больше не случится.
Мария прилегла, стараясь успокоить дыхание, и закрыла глаза. Она открыла их снова, когда Рамон вернулся и опустился возле нее на колени. В одной руке он держал алюминиевую кружку, в другой - бутылку.
– Что у тебя там?
– спросил Гамильтон.
– Превосходный коньяк, - ответил Рамон.
– О таком можно только мечтать. Из личных запасов Смита.
– Я не люблю коньяк, - отказалась девушка.
– Рамон прав. Вам нужно немного выпить. Даже необходимо.
Рамон налил ей изрядную порцию коньяка. Мария попробовала, закашлялась, потом зажмурилась и в два глотка опустошила кружку.
– Вот и молодец, - сказал Гамильтон.
– Ужасно!
– откликнулась Мария и посмотрела на Рамона.
– Но все равно спасибо. Мне уже лучше.
– Она окинула взглядом поляну, и в ее глазах снова появился страх.
– Этот гамак...
– Вы туда не вернетесь, - успокоил ее Гамильтон.
– Теперь там, конечно, вполне безопасно. Это чистая случайность, что анаконда оказалась на дереве, к которому был привязан гамак. Но мы понимаем, что вам туда возвращаться не хочется. Вы останетесь здесь, в спальном мешке Рамона, а мы будем всю ночь поддерживать огонь и по очереди дежурить до утра. Обещаю, что к вам даже комар не приблизится.
Мария медленно обвела взглядом всех троих и хрипло сказала:
– Вы так добры ко мне.
– Она сделала неудачную попытку улыбнуться.
– У девицы истерика. Да?
– Наверное, не совсем так, - ответил Гамильтон.
– Но сейчас не время говорить об этом. Лучше постарайтесь заснуть. Думаю, Рамон нальет вам еще чуть-чуть, чтобы лучше спалось. О, черт!
Смит, который, видимо, почувствовал, что достаточно долго сохранял дистанцию, решил наконец приблизиться, всем своим видом выражая недовольство по поводу слишком тесной близости Марии к трем мужчинам. Когда он бухнулся на колени рядом с ней, Гамильтон встал и ушел от костра, а близнецы последовали за ним.
– Да, сеньор Гамильтон, - протянул Рамон.
– Дикие кабаны, пираньи, анаконда, больная девушка и злодей... Выискать такое дивное место для отдыха, да еще в такой избранной компании, - это редкий дар!
Гамильтон только взглянул на него и молча отправился в лес за очередной порцией дров.
Ранним утром Гамильтон повел остальных участников экспедиции, выстроившихся в цепочку, через джунгли. Шли по твердой земле - местность постепенно поднималась над уровнем воды. Через два часа после начала движения Гамильтон остановился и подождал, пока подойдут другие.
– С этого момента - никаких разговоров. Ни единого слова. Смотрите под ноги, чтобы даже сучок не хрустнул. Понятно?
– Он посмотрел на Марию, которая выглядела бледной и измученной, не столько от ходьбы, сколько оттого, что всю ночь не могла заснуть из-за пережитого потрясения.
– Идти недолго, самое большее полчаса, затем отдохнем и продолжим путь во второй половине дня.
– Со мной все в порядке, - сказала Мария.
– Просто я начинаю ненавидеть эти джунгли. Наверное, сейчас вы снова скажете, что меня никто не заставлял сюда соваться.