Река Смерти
Шрифт:
– Да, господин генерал, - ответил один из них, - мы знаем, что делать, - и оскалился в предвкушении.
Фон Мантойфель посмотрел на часы.
– Жду вас обратно через пять минут - после того, как подадите пираньям второе блюдо.
Одетый во все черное человек стоял лицом к амбару, держа наготове "шмайссер". Услышав у себя за спиной шум шагов, он быстро оглянулся. Метрах в тридцати от него появились четверо мужчин, те самые, что избавились от Шпаца и Хиллера. У каждого с плеча свисал автомат. Человек в черном, не отрывая глаз от дверей амбара, подождал, пока уши не подсказали ему, что группа людей находится не далее чем в пяти метрах, и резко развернулся вместе со "шмайссером", изрыгающим огонь.
– Вы действовали наверняка, да?
– прерывающимся голосом произнесла Мария.
– Совсем не обязательно было их убивать!
– Конечно, конечно. Просто я не хотел, чтобы они убили меня. С загнанными в угол крысами не стоит заигрывать. Это отчаянные люди, и можно поклясться, что все они - хорошо обученные и опытные убийцы. Я вовсе не чувствую себя виноватым.
– И правильно, - подхватил Рамон, который, так же как и его брат, совершенно спокойно отнесся к происшедшему.
– Хороший нацист - мертвый нацист. Итак, у нас пять автоматов. Что будем делать?
– Останемся в амбаре, поскольку здесь мы в безопасности. У фон Мантойфеля человек тридцать или сорок, а может, и больше. На открытой местности они нас уничтожат.
– Гамильтон посмотрел на шевельнувшегося часового.
– А, малыш приходит в себя! Давай-ка пошлем его прогуляться и заодно сообщить начальству, что положение слегка изменилось. Снимите с него форму, пусть фон Мантойфель немножко поволнуется.
Фон Мантойфель делал какие-то заметки, сидя за столом, когда раздался стук в дверь. Он посмотрел на часы и удовлетворенно улыбнулся. Прошло ровно пять минут после ухода его людей и две минуты с тех пор, как раздалась автоматная очередь, которая означала, что с шестью пленниками покончено. Он пригласил подчиненных войти, сделал последнюю запись, сказал:
– Вы очень пунктуальны, - и поднял голову.
От неожиданности у него чуть не выкатились глаза из орбит: стоявший перед ним человек был в одном нижнем белье и с трудом держался на ногах.
Амбар погрузился во тьму. Единственная лампочка была выключена, и лишь молодая луна лила на землю свой слабый свет.
– Прошло пятнадцать минут - и ничего, - заметил Рамон.
– Это хорошо?
– Это вполне естественно, - ответил Гамильтон.
– Мы в темноте, а люди фон Мантойфеля будут хорошо видны, если выйдут из укрытия. Вот они и не высовываются. Что еще они могут сделать? Попытаться выкурить нас отсюда, если ветер будет подходящим? Но ветра нет, а значит, нет и дыма.
– Будут морить нас голодом?
– предположил Рамон.
– Ну, это может продлиться очень долго.
Время ползло еле-еле. Все улеглись на пол, кроме Наварро, стоявшего у дверного проема, и тщетно пытались заснуть. Некоторые даже закрыли глаза, но все равно бодрствовали.
– Прошло два часа, - сказал Наварро.
– Два часа - и по-прежнему ничего.
– Чем ты недоволен, часовой? Можно попробовать поспать.
– Гамильтон сел.
– Хотя я вряд ли засну. Эти люди наверняка что-то замышляют. У меня кончились сигареты. У кого-нибудь закурить найдется?
Серрано предложил ему пачку.
– Думал, вы спите. Спасибо, Серрано. Знаете, я долго колебался, верить или нет тому, что вы мне рассказали. Но теперь я вам верю, хотя бы по той причине, что все так и есть, как вы говорили. По-видимому, я должен перед вами извиниться.
– Гамильтон запнулся.
– Похоже, извиняться входит у меня в привычку.
Рамон полюбопытствовал:
– Можно узнать, по какому поводу вы извиняетесь сейчас?
– Конечно, можно. Серрано работает на правительство. Полковник Диас, следуя принципу "знать только то, что нужно", забыл сказать мне об этом.
– На правительство?
– На министерство культуры. Он занимается изобразительным искусством.
– Помоги нам бог!
– воскликнул Рамон.
– Мне казалось, что в этих богом забытых краях вполне достаточно всяких природных хищников, чтобы добавлять сюда еще и хищников от культуры. Что, ради всего святого, вы здесь делаете, Серрано?
– Я тоже хотел бы это выяснить.
– Какая откровенность! Правда, сеньор Гамильтон?
– Я же вам говорю, что и сам узнал об этом пару часов назад, - откликнулся Гамильтон.
Рамон укоризненно посмотрел на него:
– Ну вот, вы опять!
– Что такое?
– Опять становитесь загадочным и уклончивым.
Гамильтон пожал плечами и ничего не ответил.
– Благородное сомнение не требует извинений, - сказал Серрано.
– Если бы только это, - вздохнул Гамильтон.
– Я считал вас человеком Хиллера. Еще в Ромоно, когда мы впервые встретились. Должен признаться, это я стукнул вас по шее. Конечно, я верну вам деньги, которые взял из вашего бумажника. С шеей сложнее. Не знаю, что могу для нее сделать. Простите меня.
– Простите, простите, - передразнила его Мария.
– Интересно, кто-нибудь намерен прощать меня?
Наступило короткое молчание, потом Гамильтон спокойно сказал:
– Я же извинился.
– Извинение и прощение не одно и то же, и вы явно считаете, что моя дружба со Смитом - а это самое обтекаемое из возможных определений - была непростительна. Тут все зависит от того, кто будет судить и кто будет бросать первый камень. Две мои бабушки и два деда умерли в Освенциме, и вероятность того, что именно фон Мантойфель и Шпац отправили их туда, очень велика. Знаю, мир уже устал слушать об этом, но в концентрационных лагерях погибло шесть миллионов евреев. Неужели я поступила неправильно? Я знала, что, если достаточно долго пробуду со Смитом, он приведет меня к фон Мантойфелю, который и был нам нужен на самом деле. У меня имелась единственная возможность оставаться со Смитом. И вот я, точнее, мы нашли Мантойфеля. Неужели я так уж плоха?
– Значит, Тель-Авив?
– Гамильтон даже не пытался скрыть своего отвращения.
– Еще один из этих варварских показательных процессов, как над Эйхманом [5] ?
– Да.
– Фон Мантойфель никогда не покинет Затерянный город.
– Этот доктор Хьюстон, - осторожно спросил Серрано.
– Он так много для вас значит? И его дочь?
– Да.
– Вы были здесь в то время, когда они... умерли?
– Когда их убили. Нет. Я был в Вене. Но мой друг Джим Клинтон был здесь. Он их похоронил. И даже сделал надгробие с надписью - выжег ее по дереву. Позднее фон Мантойфель убил и его.
5
Эйхман Карл (1906 - 1962) - немецко-фашистский военный преступник, с 1937 года возглавлял подотдел "по делам евреев" в имперском управлении безопасности Германии. В 1960 году был вывезен из Аргентины израильской разведкой и впоследствии казнен.