Реки не умирают. Возраст земли
Шрифт:
Да, за столом сидел профессор Озолинь — любимец всех старшекурсников на факультете, который кончал Марат. Хозяин чутко поднял голову, ожидая, что скажет посетитель, переминавшийся с ноги на ногу.
Марат пытливо оглядывал его, все такого же великана, как и раньше, только поседевшего неузнаваемо.
— Что вам угодно, молодой человек?
— Просто увидеть вас, дорогой Юлий Андреевич.
— Постойте, постойте... Карташев?
— Угадали.
— Марат, якобинец Марат! — Озолинь поднялся из-за широкого стола. — Откуда? Какими судьбами?.. Вот спасибо, не забываете старика. Вчера навестила
— Разве она в Москве?
— Приехала по своим делам... Ну, садитесь, рассказывайте, где вы, что вы? — потребовал Озолинь.
— Да вы, наверное, заняты?
— Я теперь вольноопределяющийся. Когда-то мальчишкой начинал работать на полставки — и вот круг замкнулся. Давайте отчитывайтесь без всяких церемоний!
И ничего не оставалось, как сжато, сбивчиво, не увлекаясь мелочами, рассказать о своем житье-бытье. Марат постарался уложить свой отчет за два десятилетия в какие-нибудь двадцать минут. Но Юлий Андреевич забросал его вопросами и не успокоился до тех пор, пока он не отчитался полностью, включая семейные дела.
— Так-так, я доволен тобой, — сказал профессор, откинувшись на спинку стула. — Гидротехнике не изменил, с женой не развелся. Молодчина. Без постоянства ничего путного не добьешься в жизни.
— А вы-то как поживаете, мой дорогой учитель?
— Что говорить о себе? Вышел давно в тираж, никаких счастливых выигрышей не жду. Пенсионер. Хочу — работаю, хочу — нет. Удобная позиция! Критикую со стороны всех и вся... Много, много утекло воды в реках, особенно после войны. Сижу иногда вечерком у телевизора и перебираю в памяти: Иван Гаврилович Александров, Генрих Осипович Графтио, Александр Васильевич Винтер, Сергей Яковлевич Жук, Георгий Андреевич Руссо... Иных уж нет, а те далече... Сильно, сильно поредел довоенный легион гидротехников.
— Время идет, — неопределенно заметил Марат, чтобы как-то перевести разговор на нужную тему.
— Идет, идет. Но ты думаешь, мы, старики, живем одним прошлым? Ничего подобного! — сказал он. И тут же опять начал вспоминать о Сергее Яковлевиче. Как в нем завидно сочетались недюжинный ум ученого и крупный талант организатора. Какой это был деликатный и волевой человек, которого ценили даже его противники. И как Жук, бывало, говаривал не раз, утверждая очередной проект: «Боюсь, что нашему брату попадет от наших же потомков за все затопленные земли. Надо строить так, чтобы и правнуки были довольны гидроузлами».
Марат уже смирился с тем, что ему необходимо сейчас порассуждать о прошлом. Юлий Андреевич и лекции читал вперемежку с воспоминаниями. Что за дивные это были лекции! То живые, с натуры, весенние картины Свири, где Озолинь работал еще бетонщиком, то часовая увлекательная повесть о тачечниках Днепрогэса, то вставной яркий эпизод о канале Москва — Волга, куда приезжал сам Горький. И, странно, все его бесчисленные отступления не мешали науке, которую он преподавал, а, наоборот, усиливали ее значение в глазах студентов. Недаром славного латыша называли кудесником русских рек.
— Кажется, я тебя заговорил, — с некоторым смущением заметил Юлий Андреевич. — Лучше скажи, зачем приехал?
И Марат с явной опаской рассказал, чем он занимается теперь на своем Урале, и поинтересовался,
— Так-так... Работать в счет дальних пятилеток не всякий может, тут нужен характер да характер. Оказывается, ты все же изменил гидроэнергетике.
— Но с женой не развелся.
— Поймал старика на слове!.. Вообще я доволен, что в наш реалистический век не перевелись мечтатели. У нас в институте больше тех, кто исповедует практицизм. Оно и понятно: мы привыкли жить заботами текущей пятилетки. Конечно, есть и такие, кто заглядывает в двадцать первое столетие. Они пока во втором эшелоне, их проекты не к спеху, однако через какой-нибудь десяток лет и мечтатели наденут брезентовые куртки прорабов. Ты не помнишь, так я помню, в какой туманной дали виделись нам до войны каскады ГЭС в Сибири. И что же? Теперь мы замахнулись даже на Енисей. Дойдет очередь и до переброски части стока северных рек на юг.
— Выходит, вы не очень осуждаете меня за мою «измену»?
— Я даже сведу тебя кое с кем. Ты не торопишься домой?
— Вы же сказали, что мне торопиться некуда.
— Молодой чертяка! Завидую тем, у кого в запасе полжизни... На-ка адресок, заходи завтра вечерком, побеседуем на досуге.
— Очень благодарен вам, Юлий Андреевич.
— Прощаться не будем. — Озолинь окинул его умиленным, взглядом, — Как вымахал! Теперь уж ты на верхнем бьефе, а я на нижнем — отработал свое. Как-никак, перепад в тридцать лет.
— Да вы еще хоть куда, Юлий Андреевич.
Озолинь только махнул рукой добродушно, и они расстались до завтрашнего вечера.
В столице чувствовалось приближение Нового года. Москвичи и без того вечно спешат, а в эти декабрьские дни спешили вдвойне. Марат тоже набавил шаг, но, свернув на улицу Горького, опомнился, что ему-то бежать некуда и незачем. Он приостановился у центрального телеграфа, наблюдая встречные потоки пешеходов: многие из них, вместо классических елок, несли молоденькие сосенки, давно заменившие еловый подрост, — все же не синтетика. В морозном воздухе терпко пахло смолкой. Бросив недокуренную сигарету в дымящуюся урну, он вошел в зал междугородной телефонной станции, чтобы позвонить домой, и лицом к лицу столкнулся с Аллой.
— Вот это встреча!.. — Он взял ее обе руки и с непривычной галантностью поцеловал на виду у всех. — А говорят, что в Москве невозможно случайно встретиться...
Она спокойно, внимательно смотрела на него, будто погрузневшего с тех пор, как виделись ранней весной. На лице Аллы не отразилось ни радости, ни огорчения. Лицо ее было сосредоточенным и оттого еще более красивым строгой, поздней красотой.
— Ну что мы стоим на бойком месте? — Он снова взял ее за руку и легонько потянул в сторону.
Она покорно пошла за ним.
— Я только что от Юлия Андреевича. Юлий Андреевич и сообщил мне, что ты в Москве. Да разве, думаю, отыщешь тебя среди миллионов. Выходит, есть бог на свете, есть!
Алла открыла сумочку, достала разовый талон, заодно уж глянула в зеркальце и сказала вне всякой связи с тем, что говорил Марат:
— Уехал, не простившись как следует.
— Виноват, сам жалел.
— Мог бы написать с Урала.
— Замотался.
— Чего же тебе все не хватает?