Шрифт:
Игорь Изборцев
РЕКИ НЕ ЗАМЕРЗАЮТ
повесть, рассказы
Содержание
Реки не замерзают Помни последняя своя… Свадьба Шапырдык Решето Варфоломеевская ночь Квипрокво,
(рассказ)
Верующий в Меня, если и умрет, оживет (Ин. 11, 25)
В райцентр П… Анна приехала еще затемно. Водитель автобуса, нервный, издерганный субъект, первым выскочил наружу и, подняв крышку капота, склонился над чихающим, словно простуженным на холодном послевоенном бездорожье, мотором. Пассажиры быстро растворились в предрассветных сумерках, и Анна растерянно застыла под одиноким фонарем. Похоже, только мороз никуда не спешил, он неторопливо наседал, обмазав для начала студеным колючим клейстером щеки и нос, а потом, сквозь тонкие подошвы ботинок, пробрался к ногам и безжалостно стиснул их ледяными тисками.
"Полтора километра вперед, а за МТС направо, — притопывая по утрамбованному снегу автостоянки, повторяла про себя Анна полученные давеча в автобусе указания насчет дороги, — Вроде бы так? Да. А дальше полем и через лесок километра три. Там, как поднимешься на горку, увидишь, то есть увижу, погост и деревеньку за ним. Все просто…"
Анна потерла варежками застывшие как от наркоза щеки и осмотрелась. Лишь под фонарем отчетливыми белыми точками повисли редкие снежинки, а далее все терялось и путалось в заснеженном полумраке: таяли в пространстве белые саваны замороженных деревьев, черными пятнами расплывались силуэты домов, кое-где теплящиеся подслеповатыми огоньками окон. "Господи, но куда же идти, — тряхнув головой, прошептала Анна, — где это "прямо"? Она попробовала было выяснить что-нибудь у водителя, но тот лишь невнятно что-то пробурчал и раздраженно махнул из-за спины рукой, не соизволив даже обернуться. Ничего и не выяснив, Анна вышла на дорогу. "Господи, благослови", — мысленно перекрестилась она и зашагала направо. Метров через сто, у сельмага, она поравнялась с запряженными санями, стоящими прямо под фонарем. У лошади, поправляя упряжь, суетился невысокий мужичонка в длинном рыжем тулупе. Он неловко переступал огромными валенками и что-то, под нос себе, напевал.
— Извините, гражданин, — подступилась Анна, — на Никольский погост я верно иду?
Мужичек обернулся и настороженно на нее посмотрел.
— Никольский погост? — переспросил он и сдвинул к носу косую черту заиндевевших бровей, изломав их кривой загогулиной. Некоторое время он молча с головы до ног рассматривал Анну, затем брови его расправились прежним порядком, и он полуобернулся к пегой лошаденке.
— А чевой-то тебе в таких ботиках за нужда в Никольском? — безцеремонно полюбопытствовал он, по-хозяйски оглаживая лошадиный круп.
— Нужда? — Анна оторопела, сердце ее на мгновение замерло. "Почему он спрашивает?", — испуганно подумала она не находясь с ответом. Но мужик, разом потеряв к ней интерес, опять взялся напевать. Теперь Анна услышала.
— Вьется в тесной печурке огонь… — бубнил мужичек почти в самое ухо лошади, а та обдавала его паром и просительно тыкалась мордой в руки.
— Тамо твой погост, так и иди, — сказал вдруг мужик, оборвав песню на
— А мне говорили, что за МТС поворачивать, — растерянно сказала Анна, с ужасом представляя, как побредет она по безкрайнему заснеженному полю. Одно успокаивало: давешний, испугавший ее, вопрос мужика, похоже, был пустой формальностью и ничего серьезного в себе не содержал. — Послушайте, — решилась вдруг Анна, — а может быть вы меня довезете? Я заплачу. — Она за лямку потянула с плеча вещмешок. Мужик внимательно проследил ее движение, в его глазах отразилась тень некой умственной работы. Анна, скинув варежку прямо на снег, уже освобождала от стягивающей петли горловину мешка… Однако мужик ее остановил.
— Не-е, мне Клавку дождаться, — протянул, указывая рукой на магазин, — Потом домой, в Зайцево, — он опять указал рукой, теперь куда-то налево, где рассевающаяся тьма уже открывала все то же заснеженное поле, окаймленное на горизонте лесом. — Не по дороге нам. А ты не боись, по санному следу пойдешь, укатано там. За МТС балка, перейдешь ее и оттудова полем…
— Спасибо, — вздохнула Анна, понимая, что дальнейшие разговоры не имеют смысла. Она закинула за плечо мешок, подняла варежку и зашагала вперед, пытаясь не думать о морозе и своих безпомощных перед здешними сугробами ботинках…
Отмеривая шагами первый заснеженный километр, она вспоминала тот прошлогодний снег в Ленинграде; мороз, легкий и совсем не донимающий; февральское солнце, холодное, но ослепительно яркое... Они идут по тихой, полупустынной улице — она и отец Прохор — идут не торопясь, чтобы не нарушать чин и естество задушевной беседы, и трудно даже предположить, что лишь накануне вечером впервые подошла она к батюшке под благословение. Сейчас отец Прохор выглядит как рядовой советский гражданин, ученый-филолог, например, отпустившей для пущей "научной" солидности бороду по грудь. Подрясник его аккуратно подоткнут под полы пальто, так что ничто в его внешним облике не свидетельствует о принадлежности к духовному сословию.
— Посмотри, — батюшка указывает рукой на уже стряхнувшие с себя снег, но еще словно неживые, деревья. — Видишь, как замерли они в своем зимнем успении? Они кажутся мертвыми, но мы-то знаем наверняка, что живы. Так и вся земля спит и ожидает воскресения. Скоро мы запоем: "Христос Воскресе из мертвых смертию смерть поправ…" и земля, и деревья, и весь мир воскреснет и оживет вместе с нашим Спасителем. Это ли не знак, это ли не символ вечности, безсмертия нашего бытия?
Анна слушает затаив дыхание и благодарит Господа, что послал ее вчера вечером в храм, и что встретила она там свою бывшую соседку по коммунальной квартире Нину Григорьевну, приехавшую буквально на несколько дней в Ленинград…
Обнялись, расцеловались и расплакались. Нет, расплакалась, кажется, лишь она, Анна, а Нина Григорьевна все больше матерински утешала, да поглаживала по плечу. Сколько уж лет миновало, а все живо, словно пред глазами: и блокада, и бомбежки, и студеная вода из Невы… "За маму-то молишься?" — спросила Нина Григорьевна, а она, всхлипывая, кивнула и перекрестилась. "Мы с батюшкой нашим приехали, — прошептала Нина Григорьевна, — с отцом Прохором. Ему Минеи и Октоих нашли в Питере. Заберем — и к себе во Псков: у нас, ужас, как трудно с богослужебными книгами, все больше от руки переписанное. Старое погорело, а новых нет. С Божьей помощью только и служим. А батюшка в алтаре с вашим отцом Алексием. Подожди, познакомлю, чудесный у нас батюшка." И вот — первое благословение, мягкая батюшкина улыбка, добрый взгляд умных серых глаз и тихий, проникновенный голос…