Реки текут к морю. Книга II. Каждой – свое
Шрифт:
Пришла домой. Хорошо, что никого нет. Родители на работе, бабушка, наверное, в магазин ушла. Ни Эльки, ни Люськи. Ленуся встала перед зеркалом боком, выпятила живот: «Вот, скоро буду пузатая, мать заметит. Убьет. Ну и пусть. Все равно – не жизнь. Кончилась жизнь». Она заскулила тихонько, зажмурилась, чтобы зажать, не выпустить на волю слезы, обняла себя руками и, раскачиваясь, начала подвывать сквозь стиснутые зубы. Сначала чуть слышно, потом все громче.
– Ты чего?
Открыла глаза – в дверях стояла Люська. Значит, дома была, может в сортире сидела.
– Я беременна.
Люся подошла к сестре, посмотрела ей в лицо. Серое, измученное, жалкое, с мокрыми покрасневшими глазами.
– От Юрки залетела?
Ленуся кивнула.
– А он чего?
– Послал меня. Сказал, я нарочно.
– Козел.
– Ага.
– Мать не знает?
Сестра помотала головой. Люся обняла ее за плечи, потянула к тахте. Когда-то давным-давно она так обнимала сестренок, садилась с ними где-нибудь в уголке, чаще всего в мамином шкафу, и рассказывала им сказки. Вычитанные из книжек или придуманные только что, сшитые на живую нитку, с расползающимся сюжетом и нелогичными героями. И все горести детские, обиды на подружек или на мать тут же исчезали, таяли, растопленные придуманным солнцем. Но вряд ли это сработает сейчас.
– Слушай, а ты уверена? Сколько у тебя задержка?
– Дней десять… Или восемь… Или двенадцать…
Люся присвистнула. Да, не хило. Хотя… Есть же какие-то средства… Она почесала нос, вспоминая. Лариска, соседка по комнате в заводской общаге, что-то говорила на этот счет. «Что-то нужно заварить? Трава какая-то… Минутку… Не трава, цветы… Но вот какие? Может бабушку спросить. Это, типа, народное средство, может она знает. Но вот как спросить, чтоб та не догадалась».
Ленка опять начала подскуливать, шмыгать носом.
– Не реви, я думаю. Надо бабушку расспросить. Она, наверняка, знает какое-нибудь средство.
Ленка отпрянула:
– Ты что? Как я ей скажу?
– Никак. Я скажу. Навру чего-нибудь. А ты сопли подбери. Ходи и улыбайся. Чтоб не догадались. Ну а если не выгорит, приедешь ко мне в Ленинград, аборт сделаешь.
– Ты что? Где? Кто мне его там сделает?
– Пойдешь в поликлинику по моей карточке. Там, ведь, фотографии нет.
Улыбаться у Ленуси не очень получалось. Но ныть она перестала. На сестру понадеялась.
Если Люся не поможет, значит, так тому и быть, родит ребенка. «Не смерть же. Вон в кино видела: там все школу закончили, разъехались, разбежались, а главная героиня, самая хорошая-красивая осталась с пузом, ее тоже парень бросил, струсил. Через год собрались, хвастаются: «Я этот… Я тот…», а она говорит: «Я – мама». Родила себе Ваську и счастлива. Вот и я тоже какого-нибудь Ваську рожу…» Но от этих мыслей легче ей не становилось. Наоборот, становилось кисло. Холодно и пусто. Тоскливо.
На выпускном опять с Юркой попыталась поговорить. Парни за школу покурить, винца хлебнуть выходили. Она к Юрке подошла, разговор, мол, есть. Вышли в яблоневый сад. У них за школьным стадиончиком сад был, ботаничка вечно там ковырялась, считала его своим собственным, даже грядки у нее там были. Яблони только-только отцвели, вся трава под деревьями лепестками засыпана, как снегом.
– Ты не трусь, Юрка, я тебя в ЗАГС не тяну. Сама разберусь.
Он хмыкнул:
– Как разберешься-то?
Ленуся прижалась спиной к стволу, почувствовала, как сквозь тонкий шелк платья впиваются в кожу сучки и неровности дерева. Стояла, задрав голову, смотрела ему в лицо снизу вверх. «Ему ведь меня совсем не жалко. Странно. Он всегда добрый был, щедрый… Куда же его доброта подевалась? Зачем я вообще с ним разговариваю? Хочу успокоить? Что ему ничего не грозит? Я – его – успокоить? Почему меня никто не успокаивает? Только Люська. А ему все равно…»
– Обыкновенно. Аборт сделаю. Или ребенка рожу. А что, еще какие-то варианты есть?
Он оперся рукой на ствол возле ее головы, наклонился чуть ниже.
И Ленусе показалось, сейчас он ее поцелует.
Вот сейчас.
Так, как целовал всегда. Сначала пару раз сухо клюнув в губы, а потом крепко, сочно. Обнимет, прижмет к себе. И исчезнет холод и тоска у нее в груди. Осыплются серыми лепестками на землю.
И снова будут они вместе.
Навсегда.
– Ленка, а зачем ты мне все это говоришь? Ты сама все решила. Сама решилась на залет. Теперь говоришь, сама все разрулишь. Флаг тебе в руки. Я-то при чем?
Поговорили…
Она домой пошла. Брела дворами, поскуливала, подвывала побитой собакой, размазывала по лицу тушь со слезами. Потом умывалась на колонке. Нельзя же в таком размазанном виде с выпускного вернуться. И мать, и бабушка сразу уцепятся: «Что случилось? Чего да как…»
– Ты чего так рано? – бабушка сразу забеспокоилась, увидев внучку в прихожей.
– Да… Я это… Переодеться пришла. Не могу на каблуках танцевать. Все переодеваться пошли. Ну почти все…
– А Эля?
– Что Эля? А … Она не хочет. Ей и так хорошо.
Пришлось возвращаться в школу. И даже плясать там. Хотелось забиться куда-нибудь подальше и плакать, а надо было улыбаться и плясать.
На следующее утро мать с Элькой уехали в Ленинград. Воспользовавшись их отсутствием Люся решила попытать бабушку по поводу народных средств. Выпроводила Ленусю на улицу: «Ты иди, там, не знаю, погуляй что ли… раньше, чем через час не приходи».
Думала Люся с чего разговор начать, да так и не надумала. Брякнула:
– Ба, ты какие-нибудь народные средства от беременности знаешь?